Она с любопытством разглядывала Оуэна, о чем-то расспрашивала соседа, улыбалась.
— Они говорят о вас, майор.
— Знаю.
Она была уже далеко не молоденькой. Не меньше двадцати шести, а то и все тридцать. Блондинка, крашеная. Как и у местных женщин, на ней был лишь кусок ткани в крупные белые цветы, закрепленный над грудью и плотно облегавший бедра.
— Теперь посмотрите на середину зала… Левее… Да, да, на большой стол, где уже стоят бутылки с шампанским.
Майор узнал мсье Фрера, по-прежнему худого и мрачного, как Дон-Кихот в цивильном платье. По обе стороны от него сидели две девушки-маори. Кроме них — еще несколько белых, один из них, молодой человек, особенно суетился, стараясь изобразить тамаду.
— Это Коломбани, начальник канцелярии губернатора… Я вам это предсказывал, они даром времени не теряли… А Фрер-то хорош высокопоставленный чиновник, уж во Франции, по крайней мере, на людях, наверное, держит себя безупречно… Они сейчас, с позволения сказать, покажут ему красивую жизнь. Дня через два он забудет о делах, ради которых приехал сюда. А скоро, после четвертой или пятой бутылки шампанского, перейдет на «ты» с Коломбани и, одному богу известно, где проведет эту ночь…
Оуэн уже привык к треньканью гитар, к луне, повисшей над кокосовыми пальмами, откуда разливался на лагуну серебристый мерцающий свет.
Бенедикт поднял руку, прищелкнул пальцами, затем жестами попытался привлечь чье-то внимание, и тогда Оскар встал с места и подошел к их столику.
— Добрый вечер, доктор.
— Познакомься с моим другом — майор Оуэн… Ну что, Оскар, доволен? Выиграл, старый греховодник?
— Что вы хотите сказать?
— Под каким соусом будешь подавать Лотту публике?
Он засмеялся своей шутке, которую Оуэн, например, не понял…
— Она будет танцевать?
— Не сегодня… Она еще не отошла…
— Представишь нам ее?
— Когда угодно, доктор, хоть сейчас…
Он в свою очередь повернулся к столику, где сидела молодая женщина, и знаком попросил ее подойти.
— Доктор Бенедикт и его друг…
— Счастлива познакомиться, доктор.
— Не согласитесь выпить с нами рюмку?
— Охотно…
Она привыкла к такому обращению в ночных заведениях Колона, где, закончив выступление, должна была принимать приглашения клиентов… Оставшись в одиночестве, Альфред Мужен изобразил в адрес англичанина самую ироническую улыбку, на которую был способен.
Доктор заказал шампанского. Хозяин отошел.
— Вы не узнаете моего друга Оуэна?
— Я бы вряд ли узнала его, но мне уже сказали, кто это.
И повернулась к майору:
— Благодарю вас за то, что вы для меня сделали… Наверное, вы на меня сердитесь, правда? Уверяю вас, я не виновата. Сперва мне было очень приятно, когда вы приходили… Я взяла с собой еды, но забыла про питье… У меня была колбаса, ветчина, печенье… Только соленое… А вы догадались, что я женщина?
Она держалась абсолютно непринужденно и изредка делала приветственные знаки Мужену и Оскару. Она поглядывала на публику, все больше чувствуя себя в центре внимания.
— Из-за этого я боялась много говорить… Мне казалось, что вы не оставите меня в покое, постараетесь воспользоваться ситуацией… Я не знала, сколько вам лет… Так получилось с Жаком, то есть, я хочу сказать, с радистом… Наверное, он заметил, как вы крутитесь возле шлюпки. Может быть, услышал ваш голос. Тогда во вторую ночь он тоже явился… Правда, он не был таким деликатным, как вы… Сразу же завелся, сказал, что мне нельзя оставаться, что я могу заболеть, что, в конце концов, меня найдут… Хороший мальчик, но такой молодой! Я предчувствовала, как все повернется… Но с другой стороны, в чем-то только он мог мне помочь…
Оуэн уже думал об этом, но из деликатности не касался этой темы. Она же не стеснялась, к чему ложная стыдливость?
— Существуют определенные потребности, понимаете? Я согласилась пойти в туалет к нему в каюту. Когда я увидела, что там есть душ, я не смогла удержаться и воспользовалась им…
Это вошло в привычку… Я ходила туда каждую ночь… Он видел меня голую… Я не думала, что это произведет на него такое впечатление. Он точно взбесился, я даже испугалась…
Он стал меня умолять поспать несколько часов в его кровати, пока он будет на дежурстве, а сам смотрел, как я сплю.
Заметьте, что он ко мне даже не прикоснулся… Это я в конце концов сжалилась над ним. Я даже представить не могла, какие будут последствия…
— Значит, вы хотели сбежать от родителей?
— Еще чего! Да они уже целую вечность обо мне и думать забыли… Родители, скажете тоже!
Он был влюблен, это точно! Настаивал, чтобы я поехала с ним дальше. Хотел поместить меня у себя и сам убирать, чтобы меня не обнаружил стюард.
Как он вас ненавидел! Он был уверен, что вы знаете, что я — женщина, и что влюблены в меня. Пришлось мне позволить ему проводить меня на берег…
— И он не захотел расставаться…
— Он сам не знал, чего хочет. Иногда мне казалось, что он пьян, так он бывал возбужден… Послушать его, так жизнь обрела для него смысл, только когда он меня встретил… Он всегда был несчастлив… Никто не понимал его… И тому подобная муть… Да все мужчины говорят одно и то же, даже серьезные с виду, но только под утро, когда перепьют шампанского.
Он без конца твердил: «Я не вернусь обратно в пустыню».
Бедный мальчик! Будь я его матерью… Ведь в конечном счете виновата мать, держала его всю жизнь на коротком поводке…
А там, на окраине острова, он на полном серьезе предложил мне умереть вместе… Это правда, что он сейчас немного образумился?
Оуэн и доктор переглянулись.
— Вы больше его не видели с тех пор? Он сюда не показывался?
— Во всяком случае, мне об этом не говорили… Вам кажется, мне что-то угрожает?
Бенедикт, которому в некоторой степени была присуща склонность к садизму, сделал вид, что раздумывает:
— Как знать? Такие парни, сами понимаете, способны на все…
— Но я-то ему ничего не сделала… Проявила доброту. И все. Я даже не пыталась его обнадежить…
— А что вы говорили ему о своих планах на Таити?
И тут она резко изменилась. До сих пор она выглядела такой откровенной, естественной, а тут насторожилась и повернулась к Оуэну:
— Не знаю… Это не имеет значения.
— Вы были знакомы с Муженом до того, как сели на корабль?
— Нет…
— А он вас не знал?
— Он знал мою мать… Видел, как я танцевала… Знал, кто я такая…
— Он займется вами?
— Я достаточно взрослая, чтобы самой заниматься своими делами.
— Оскар берет вас к себе?
— Послушайте, вы, лекарь, вы чрезмерно любопытны…
Глядя на ироническую улыбку Альфреда, можно было подумать, что он слышал весь разговор. Но ведь все перекрывали музыка, голоса, шум… Наверное, он просто угадывал то, что она говорила.
Оуэн, до этой минуты не принимавший непосредственного участия в разговоре, вмешался, правда, ни к кому не обращаясь…
— Вы не слишком разочарованы?
— Чем?
— Что никого не нашли?
Там, поодаль, увидев, что Оуэн вступил в разговор, Альфред едва заметно нахмурил брови.
— Не понимаю…
— Не повезло, что его как раз сейчас нет на месте.
Она тоже посмотрела в сторону Мужена, словно спрашивая у него совета, затем, решившись, резко поднялась.
— Не знаю, о чем вы говорите, — раздраженно произнесла она.
Затем вернулась за столик, где ее ждали два новых друга. Она не торопилась начать разговор, Мужен не стал ни о чем ее расспрашивать, — а доктор изредка бросал удивленные взгляды на англичанина.
— Спорим, что через несколько минут они выйдут из-за стола, — прошептал он.
Так и случилось. Первым поднялся Мужен — как партнер, приглашающий даму на танец. Они и в самом деле начали танцевать и тут же о чем-то заговорили вполголоса. Правда, беседовали они, только когда майор не видел их лиц.
— Можно подумать, что они вас боятся… — проговорил заинтересованный доктор.
— Надеюсь…
— Вы знаете, зачем она приехала в Папеэте?
— Возможно…
— А!
И тогда этот шестидесятилетний толстяк заерзал на стуле, как любопытный школьник.
— Во всяком случае, Мужен в курсе…
— Возможно…
— Вы думаете, они приехали с одинаковой целью?
Оуэн не ответил. Всякий раз, когда пара проплывала мимо него, он выдерживал взгляд Альфреда. Тот больше не улыбался.
Доктор по-прежнему говорил отрывочными фразами, надеясь добиться откровенности собеседника, но его усилия были напрасны.
— Теперь я вот думаю, останетесь ли вы здесь так долго, как я рассчитывал?
— Почему?
— Потому что вы тоже, как я вижу, приехали сюда по конкретному делу… Признайтесь, вы ведь хотите уехать на «Арамисе», когда он вернется?
— Да, я надеялся…
