Тем не менее у него хватило смелости раскурить сигарету — кто-то другой тоже курил, — а потом напиться ледяной воды из автомата. Он пытался обдумать вопросы, которые ему зададут, подготовить подходящие ответы, но не мог собраться с мыслями. Как и сидящая рядом женщина, он лишь пристально смотрел в окно, на дерево, неподвижный контур которого на фоне синего неба и застывшего полуденного воздуха наводил на мысль о вечности.
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, зачем он здесь, что произошло с ним со вчерашнего дня и даже кто он, собственно, такой. Неужели у него действительно двое детей в лагере в Мэне, причем дочка уже большая, и дом за пятнадцать тысяч долларов в Лонг-Айленде, а во вторник у гром — через три дня! — он сядет на свое место за барьером бюро «Международного туризма» и часами будет давать справки клиентам по нескольким телефонам сразу?
Отсюда это представлялось немыслимым, нелепым.
Словно подчеркнув нереальность происходящего, где-то неподалеку тишину разорвал пароходный гудок; посмотрев в другое окно, Стив увидел над крышами черную трубу с красной полосой и отчетливо различил струю белого пара.
Пароход отплывал в море, то самое море, которое он видел утром между соснами в Нью-Гэмпшире и на берегу которого играли сейчас Бонни и Ден, недоумевая, почему родители не приехали за ними.
Старшая сестра как будто не обеспокоена состоянием Ненси. Осталась бы она такой же спокойной, если бы Ненси была при смерти? Сколько человек умирает за неделю в больнице? Говорят ли об этом вслух? Не сообщат ли ему в конце концов: «Дама из седьмой палаты скончалась ночью»? Умерших, должно быть, выносят через другие двери, чтобы не тревожить больных.
На гравии аллеи, скрипнув тормозами, остановилась машина. Стив не встал — у него просто не хватило мужества. Ему хотелось спать, в глазах покалывало. Он слышал шаги, был убежден, что идут к нему, но оставался на месте.
Лейтенант в мундире полиции штата, в начищенных до блеска сапогах и с такой же гладкой загорелой кожей, как у старика из кадиллака, быстро пересек холл, заглянул в окошечко, и регистратор пальцем указала на Стива.
Направляясь к старшей сестре, Стив не заметил табличку «Директор» на первой двери по коридору налево.
Как и другие, она была открыта. В кабинете работал лысый мужчина в одной рубашке, и лейтенант бросил ему тоном хорошего знакомого:
— Можно ненадолго занять конференц-зал?
Директор узнал его по голосу и, не оборачиваясь, молча кивнул. В конференц-зал вела следующая дверь.
Там царил золотистый полумрак: сквозь деревянные рейки опущенных жалюзи проникали лишь тонкие лучики света. На стенах пастельного тона висели фотографии почтенных пожилых мужчин, вероятно основателей больницы. В центре комнаты, окруженный десятью креслами со светлой кожаной обивкой, стоял длинный стол с такой отполированной поверхностью, что в нее можно было глядеться, как в зеркало. Дверь в коридор, по которому время от времени проходили сестра или больной, тоже была распахнута.
Лейтенант сел в конце стола, спиной к окну, вытащил из кармана блокнот, раскрыл его на чистой странице и нажал стержень шариковой ручки.
— Садитесь.
В холле он лишь мельком взглянул на Стива и ограничился тем, что знаком велел следовать за ним. Сейчас тоже не проявил к нему особого интереса: что-то записал мелким почерком наверху страницы, взглянул на наручные часы и сделал отметку в блокноте, словно ему было очень важно знать, когда начался допрос.
Это был человек лет сорока, атлетического сложения, с некоторой склонностью к полноте. Сняв и положив на стол кепи с твердым козырьком, он показался Стиву моложе и не столь внушительным из-за коротко подстриженных рыжеватых волос, вьющихся, как шерсть ягненка.
— Ваша фамилия Хоген, не так ли?
— Да, Стивен Уолтер Хоген. Обычно меня зовут Стив.
— Место рождения?
— Гровтон, штат Вермонт. Отец был коммивояжер, продавал химические товары.
Непонятно, для чего он это добавил. Может быть, потому, что всякий раз, когда он говорил, что родина его — Вермонт, люди перешептывались: «Значит, из фермеров»[2].
Нет, отец у него не фермер, а дед был даже помощником губернатора. Вот у Ненси отец действительно канзасский фермер и потомок ирландских иммигрантов.
— Местожительство? — бесстрастно продолжал лейтенант, склонившись над блокнотом.
— Скоттвилл, Лонг-Айленд.
Окно было раскрыто, и в зал, где они занимали лишь ничтожную часть монументального стола, восемь кресел вокруг которого оставались свободны, все-таки проникал воздух. Его освежающая струя смягчала жару, но Стив предпочел бы закрыть дверь — хождение взад и вперед по коридору отвлекало его. Впрочем, не ему сейчас предлагать это.
— Возраст?
— Тридцать два. В декабре будет тридцать три.
— Род занятий?
— Сотрудник бюро «Международный туризм» на Медисон-авеню.
— Давно работаете там?
— Двенадцать лет.
— Значит, поступили туда девятнадцати лет?
— Да. Сразу после двух курсов колледжа.
— Полагаю, вы уверены, что ранена именно ваша жена? Видели ее?
— Нет, меня не впустили. Тем не менее я убежден, что это она.
— По описанию в газете ее внешности и одежды?
— И по месту, где это произошло.
— Вы были там?
На этот раз лейтенант поднял голову, но его взгляд, как бы случайно обращенный на Стива, остался равнодушным. И все же Стив покраснел, заколебался, проглотил слюну и наконец выдавил:
— Дело в том, что возле бара я ненадолго выходил из машины и…
Его прервали жестом.
— Думаю, нам лучше начать сначала. Сколько лет вы женаты?
— Одиннадцать.
— Возраст жены?
— Тридцать четыре года.
— Тоже работает?
— В фирме «Шварц и Тейлор», Пятая авеню, шестьсот двадцать пять.
Стив старался отвечать точно, постепенно отказываясь от мысли, что все эти вопросы не имеют значения.
Лейтенант ненамного старше его. На пальце у него обручальное кольцо, дети тоже, наверно, есть. Насколько Стив может судить, заработок у них приблизительно одинаковый, тип дома и семейного уклада тот же самый.
Почему же Стив в его присутствии чувствует себя таким скованным? За истекшие несколько минут в нем проснулась робость, которую он в школьные годы испытывал перед учителями, а теперь испытывает перед своим хозяином и от которой не может отделаться в отношении м-ра Шварца.
— Дети есть?
— Двое — мальчик и девочка.
Следующего вопроса Стив не стал дожидаться.
— Дочке десять, сыну восемь. Оба провели лето в Мэне, в лагере Уолла-Уолла у мистера и миссис Кин.
Вчера вечером мы поехали за ними.
Он был бы благодарен за улыбку, за любой одобрительный жест. Однако лейтенант только записывал, и Стив, не зная, что он пишет, тщетно пытался разобрать через стол перевернутые буквы. Этот человек не угрожал, не был ни угрюм, ни груб. Он, вероятно, тоже устал: всю ночь патрулировал, ни на минуту не прилег. Но он хоть принял ванну и побрился!
— В котором часу вы выехали из Нью-Йорка?
— В пять с минутами, самое позднее, в пять двадцать.
— Заехали за женой к ней на службу?
— Нет, мы, как обычно, встретились в баре на Сорок пятой улице.
— Что вы пили?
— Стакан мартини. Потом заехали домой поесть и взять вещи.
— Еще что-нибудь пили?
— Нет.
Врать Стив побаивался. Чтобы успокоиться, он напомнил себе, что дает показание не под присягой. Он не понимал, почему его так дотошно допрашивают: он же находился здесь лишь для опознания жены, на которую совершено покушение.
Он пришел в еще большее смятение, увидев за дверным проемом старика в коляске: тот смотрел на Стива, и на его парализованном лице с отвислой губой было такое выражение, словно он втихомолку посмеивается.
А вот лейтенант не обратил на это внимания.
— Вы, конечно, захватили одежду дня на два? Вы это подразумевали под словом «вещи»?
— Да.
Разговор только начался, и первый же с виду простой вопрос ошарашил Стива.
— В котором часу вы покинули Лонг-Айленд?
— Часов в семь, половине восьмого. Вначале из-за пробок ехать пришлось медленно.
— Какие отношения у вас с женой?
— Отличные.
Он не посмел сказать: «Мы любим друг друга», — его ответы заносятся в блокнот. Тем не менее это сущая правда.
— Где вы остановились в первый раз?
Стив даже не попытался схитрить.
— Точно не знаю. Где-то сразу за Меррит-Паркуэй.
.Названия места не помню.
— Жена пошла с вами?
— Нет, осталась в машине.
Кроме Сида Хэллигена, ему скрывать нечего. А то, что произошло у него с Сидом, к жене отношения не имеет: он встретил его гораздо позже покушения.
— Что вы пили?
— Ржаное.
— И все?
— Да.
— Двойное?
— Да.
— С какого момента вы начали ссориться?
— Собственно говоря, мы не ссорились. Я знал, Ненси недовольна, что я остановился выпить стаканчик.
