Мартон не ответил. Казалось, они зашли в тупик.
— Это положение уже существовало к моменту приезда вашей свояченицы?
— Возможно, но мои глаза еще не открылись.
— Вы мне сказали, что поняли, уже когда ваша свояченица жила с вами на авеню Шатийон. Что вы поняли?
— Что существуют женщины другого типа, такие, о которых я всегда мечтал.
— Вы ее любите?
— Да.
— Она ваша любовница?
— Нет.
— Как бы то ни было, вы порой встречаетесь с ней тайком от вашей жены?
— Вы и это знаете?
— Я знаю, что есть такой маленький ресторанчик, который называется «Нормандская дыра».
— Это правда. Дженни часто приходит туда в мой обеденный перерыв. А моя жена почти всегда сопровождает Швоба в более шикарные заведения. Она уже не принадлежит к нашему миру, понимаете? — Последнее слово часто появлялось в речи Мартона, словно тот боялся, что Мегрэ упустит нить их разговора. — Понимаете?
— Ваша свояченица вас тоже любит?
— Думаю, начинает.
— Только начинает?
— Она по-настоящему любила мужа. Это была счастливая чета. Жили в Нью-Джерси, недалеко от Нью-Йорка, в красивом загородном доме. Эдгар погиб в результате несчастного случая, а Дженни попыталась покончить с собой. Однажды вечером она открыла газ… Ее едва успели спасти. Тогда, не зная, что делать, она вернулась в Европу, и мы ее приняли. Она еще носит траур. Никак не привыкнет носить одежду не черного цвета. Жизель над ней насмехается, советует бывать в обществе, веселиться, чтобы развеяться. А я, наоборот, стараюсь постепенно вернуть ей вкус к жизни…
— И вам удается?
Мартон покраснел, как подросток.
— Думаю, да. Теперь вы понимаете, почему мы с ней не любовники? Я люблю ее и уважаю. Не хотел бы ради эгоистического удовлетворения…
Интересно, стенографирует это Лапуэнт или нет? Если бы протокол допроса был официальным, Мегрэ, очевидно, выставил бы себя на посмешище.
— Дженни знает, что ее сестра желает вашей смерти?
— Я с ней об этом не говорил.
— Она в курсе вашего разлада?
— Она живет с нами. Заметьте, мы с женой никогда не ссоримся. Внешне ведем обычную супружескую жизнь.
Жизель слишком умна, чтобы провоцировать скандалы.
К тому же есть десять миллионов, которые позволили бы ей стать полноправной совладелицей магазина на улице Сент-Оноре и равноправным партнером Мориса Швоба, именующего себя Харрисом.
— Что за десять миллионов?
— Страховка.
— Когда вы заключили договор о страховании? До приезда свояченицы или после?
— Примерно четыре года назад. Жизель уже работала вместе со Швобом. К нам, как бы случайно, зашел страховой агент, но потом я понял, что его пригласила моя жена. Вы знаете, как это бывает. «Никогда не знаешь, когда умрешь, — сказал он. — А это подспорье для того супруга, кто переживет другого…»
Мартон впервые засмеялся. Смех был тихим и неприятным.
— Я еще ничего не знал. Короче, мы подписали полис на десять миллионов.
— Вы сказали «мы»?
— Да, поскольку страховка взаимная. Они называют такую «двухголовой».
— Иными словами, в случае смерти жены вы тоже получите десять миллионов?
— Конечно.
— То есть вы настолько же заинтересованы в ее смерти, как и она в вашей?
— Я этого не скрываю.
— И вы друг друга ненавидите?
— Она меня ненавидит.
— А вы ее?
— Не испытываю к ней ненависти. Просто предпринимаю предосторожности.
— Но вы любите вашу свояченицу?
— Я и этого не скрываю.
— А ваша жена — любовница Швоба-Харриса?
— Это факт.
— Вы хотите сказать мне еще что-нибудь?
— Не знаю. Я ответил на ваши вопросы. Готов завтра утром явиться на освидетельствование, о котором вы говорили. К которому часу мне прийти?
— Между десятью и полуднем. Как вам удобнее?
— Это надолго?
— Примерно как у доктора Стейнера.
— Значит, час. Давайте в одиннадцать, если вам это подходит. Так мне не придется возвращаться в магазин.
Мартон неуверенно поднялся, видимо ожидая новых вопросов. Пока он надевал пальто, Мегрэ прошептал:
— Свояченица ждет вас на набережной.
Мартон замер, вдев руку в рукав лишь наполовину.
— Что?!
— Вас это удивляет? Она не знала о вашем визите сюда?
Он замешкался с ответом на какую-то секунду, но это не ускользнуло от Мегрэ.
— Конечно.
На этот раз он очевидно врал. Он вдруг заторопился уйти. Он уже не был так уверен в себе.
— До завтра… — пробормотал он.
И поскольку машинально начал протягивать руку для прощанья, был вынужден довести движение до конца.
Мегрэ ответил на рукопожатие и посмотрел, как посетитель уходит в сторону лестницы. Он закрыл за Мартоном дверь и какое-то время стоял неподвижно, глубоко дыша.
— Уф!.. — вздохнул он в тот самый момент, когда в двери показался Лапуэнт, чье запястье затекло от долгого и быстрого письма.
Он не припоминал такого ошеломляющего допроса, каким выдался этот.
— Люка? — спросил Мегрэ, кивнув на дверь, ведущую в кабинет инспекторов.
Лапуэнт понял не только вопрос, но и то, что в данный момент комиссар не расположен много разговаривать.
— Сменил Торранса на набережной. Поскольку Торранс не в курсе…
Мегрэ разом перескочил с одной мысли на другую, но и тогда инспектор сразу понял его:
— Что ты об этом думаешь?
За исключением Жанвье, с которым он всегда был на «ты», Мегрэ редко «тыкал» сотрудникам — да и то не всем, — лишь в запарке действия либо когда был очень занят. Такое обращение всегда доставляло Лапуэнту удовольствие, потому что создавало впечатление, что между ними двумя вдруг устанавливается особая атмосфера доверия.
— Не знаю, патрон. Я его слышал, но не видел, а это большая разница…
Именно поэтому комиссар и спрашивал его мнение.
Они слышали одни и те же слова. Но молодой человек, спрятавшийся за дверью, не отвлекался на лицо, глаза, руки посетителя, из-за чего рассеивалось внимание самого Мегрэ. Он находился примерно в положении театральных билетерш, которые слышат пьесы из коридора и для которых произносимые реплики имеют совсем другое значение.
— Он произвел на меня впечатление искреннего человека.
— Не с приветом?
— Ему, должно быть, трудно объяснить свои мысли, когда перед ним сидит такой человек, как вы…
Лапуэнт не сразу решился произнести эту фразу из опасения быть неверно понятым, тогда как сам считал ее комплиментом.
— Вы лучше поймете мою мысль, перечитав ваши реплики. Только в конце…
— Что в конце?
— Возможно, он солгал. Во всяком случае, мне так показалось. Свояченица должна была знать, что он пошел сюда. И он в этом нисколько не сомневался. Единственное, чего он не знал, так это того, что она следила за ним и ждет на набережной. Думаю, это его разозлило. Хотите, я распечатаю текст на машинке прямо сейчас?
Мегрэ покачал головой и добавил:
— Надеюсь, тебе не придется его печатать.
Комиссар начал терять терпение, то и дело спрашивая себя, почему не возвращается Люка. У того не было никаких причин вести парочку до авеню Шатийон. Комиссару хотелось поскорее узнать, как прошла встреча, и Лапуэнт разделял его любопытство.
— Интересно, — прошептал инспектор, — с чего это он заявил, будто свояченица не в курсе.
— Для этого могла быть причина.
— Какая?
— Нежелание скомпрометировать ее. Он не хотел, чтобы однажды ее обвинили в соучастии.
— Она может быть соучастницей только в том случае, если…
Лапуэнт осекся на середине фразы и с удивлением посмотрел на шефа. Фраза Мегрэ подразумевала, что должно произойти нечто такое, что поставит Ксавье Мартона в очень неприятное положение. Поговорить об этом подольше он не успел, потому что послышались быстрые и частые шаги. Так ходил только Люка. Тот заглянул в кабинет инспекторов и встал в дверях.
— Можно войти, патрон?
На его черном мохнатом пальто еще виднелись маленькие белые пятнышки.
— Снег идет?
— Начинает. Мелкий, но частый.
— Рассказывай.
— Малышка на набережной небось замерзла сильней, чем я. Тем более, что на ней легкие туфли. Я слышал, как она цокала каблучками по асфальту. Сначала стояла неподвижно возле каменного парапета, избегая попадать в свет уличных фонарей. По тому, как она стояла, я догадывался, хотя видел только силуэт, что она смотрит на освещенные окна. В «конторе» таких было еще много, но они гасли одно за другим. Время от времени под аркой слышались голоса. Я никогда не замечал, что наши голоса, когда мы выходим, разносятся так далеко. Инспекторы, по двое или по трое, выходили на улицу, прощались, расходились…
Она незаметно приближалась к зданию, как будто ее зачаровывал свет в вашем кабинете, и все сильнее нервничала. Я уверен, что она несколько раз была готова пересечь проезжую часть и войти…
— Небось навыдумывала себе, что я его арестовал?
