— Еще раз прошу прощения за то, что покинул ваш кабинет, не предупредив вас. У нас в магазине очень строгая дисциплина. Я отпросился на час, якобы к зубному, который живет на улице Сен-Рок, в двух шагах от «Лувра». Смотрю: время летит быстро, а в одиннадцать я должен быть на работе, чтобы принимать товар.
Хотел оставить записку вашему секретарю, тому старику, который меня проводил к вам, но его не оказалось в коридоре. Мне следовало бы вам позвонить, но нам запрещено вести частные разговоры, а большинство аппаратов подсоединено к коммутатору.
— А как вы сумели позвонить сегодня?
— Я воспользовался тем, что в кабинете старшего по этажу никого не было, — там прямой аппарат. Вы заметили, я быстро сказал вам все, что хотел, и сразу положил трубку…
В этом не было ничего экстраординарного.
— А в полдень, в обеденный перерыв… — заметил комиссар.
— Во-первых, я подумал, что вы, наверное, тоже пошли обедать. Во-вторых, мне показалось, что вы отнеслись к моему приходу не слишком серьезно…
— А это серьезно?
— Конечно. Вы же послали человека побродить по моему отделу, верно?
Мегрэ промолчал. А продавец продолжал:
— Не хотите отвечать, но я уверен — это был инспектор полиции.
Должно быть, он тщательно подготовил этот разговор, как готовил первый. В его речи появлялись секундные паузы, словно пустоты. Он долго колебался, прежде чем задать вопрос:
— Моя жена к вам приходила?
— С чего вы взяли?
— Не знаю. Я давно ее изучил. Уверен, она о чем-то догадывается. Женщины, они как антенны. А она, с ее характером, если почувствует малейшую опасность, сразу ринется в атаку. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Последовало молчание, во время которого он с упреком наблюдал за Мегрэ, словно обижался, что тот не играет с ним в открытую.
— Так она приходила?
Мегрэ заколебался, осознавая, что на нем лежит большая ответственность. Если Мартон хоть в какой-то степени страдает психическим заболеванием, ответ мог иметь огромное влияние на его дальнейшее поведение.
Несколько минут назад, сидя в одиночестве в своем кабинете, Мегрэ чуть было не набрал номер своего друга Пардона, чтобы попросить его присутствовать при этой беседе. Но разве доктор не говорил ему, что почти совсем не разбирается в психиатрии?
Ксавье Мартон сидел на стуле в полутора метрах от комиссара, разговаривал и вел себя как обычный посетитель. Возможно, он был нормальным человеком, чувствовавшим, что его жизни угрожает опасность, и пришедшим честно все рассказать полиции.
Но также он мог быть маньяком, одержимым манией преследования, нуждавшимся в том, чтобы его успокоили.
Возможно, он был сумасшедшим.
И наконец, он мог быть человеком, терзаемым дьявольскими мыслями, тоже в некотором смысле «типом со сдвигом», разработавшим тщательный план, который собирался осуществить, чего бы это ему ни стоило.
Внешность у него была банальной. Нос, глаза, рот, уши как у всех. Лицо покраснело, а глаза горели, возможно, из-за резкого перепада температур на улице и в кабинете. Или из-за начинающегося гриппа, о котором он упоминал.
Действительно у него начинается грипп или он придумал это объяснение, зная, что у него будут гореть глаза?
Мегрэ было не по себе. Он начал подозревать, что этот человек пришел к нему только затем, чтобы задать вопрос о своей жене. Быть может, он в свою очередь следил за ней? Знал, что она приходила на набережную Орфевр, и надеялся узнать, что она здесь говорила?
— Она ко мне приходила, — признался наконец комиссар.
— Что она вам рассказала?
— Обычно мои посетители отвечают на вопросы, а не задают их.
— Прошу прощения.
— Ваша жена очень элегантна, месье Мартон.
Его губы механически растянулись в гримасе, заменявшей улыбку и не выражавшей ни иронии, ни горечи.
— Знаю. Она всегда мечтала быть элегантной. Она решила стать элегантной.
Он сделал ударение на слове «решила», как подчеркнул бы его на письме, и Мегрэ вспомнил, что его собеседник уже неоднократно выделял подобным образом слова в своей речи.
Не прочитал ли он в каком-нибудь трактате по психологии, что настойчивое подчеркивание слов часто является признаком…
Но он отказывался оценивать разговор под этим углом.
— Вчера утром вы пришли сказать мне, что опасаетесь за свою жизнь. Рассказали о поведении вашей супруги, изменившемся некоторое время назад, о токсичном продукте, обнаруженном вами в кладовке. Вы также сказали мне, что неоднократно испытывали недомогание после приемов пищи. В этот момент меня вызвали к директору, и наш разговор не получил продолжения, поскольку вы ушли, не дождавшись меня. Полагаю, вы собираетесь сообщить мне и другие детали.
Мартон улыбнулся немного грустной улыбкой незаслуженно обиженного человека.
— Существует манера задавать вопросы, которая очень затрудняет ответы на них, — заметил он.
Мегрэ чуть не завелся, поскольку решил, что ему преподают урок, который, как он чувствовал, заслужил.
— Но, черт подери, не собираетесь же вы мне сказать, что пришли сюда без конкретной цели? Вы намерены подать заявление относительно вашей жены?
Мартон покачал головой.
— Вы ее не обвиняете?
— В чем? — спросил он.
— Если сказанное вами вчера правда, вы можете обвинить ее в покушении на убийство.
— Вы в самом деле считаете, что это даст результат?
Какие у меня доказательства? Вы и то мне не верите.
Я передал вам образец фосфата цинка, но ведь я мог сам спрятать его в шкафу, где хранятся швабры. Из факта моего добровольного визита к невропатологу сделают вывод, что я не совсем здоров психически или, еще вероятнее, что я пытаюсь выглядеть таковым.
Это был первый раз, когда перед Мегрэ сидел подобный посетитель, и комиссар не мог не изумляться, глядя на него.
Каждый ответ, каждый новый жест сбивали его с толку. Он безуспешно искал прокол, слабое место, а оказалось, что на место поставили его.
— Моя жена наверняка рассказала вам о моей неврастении. Еще она должна была вам сказать, что, когда вечерами я вожусь со своими моделями и задуманное не получается, у меня случаются настоящие истерики со слезами…
— Вы рассказывали об этом доктору Стейнеру?
— Я ему все рассказал. В течение часа он задавал мне вопросы, о которых вы даже не подумали.
— Ну и что?
Он посмотрел Мегрэ прямо в глаза:
— То, что я не сумасшедший.
— И тем не менее убеждены, что ваша жена намерена убить вас?
— Да.
— Но не хотите, чтобы мы возбудили дело?
— Это ничего бы не дало.
— И защиты для себя тоже не просите?
— Зачем?
— Тогда я еще раз спрашиваю вас: зачем вы здесь?
— Для того чтобы вы знали и, если со мной случится несчастье, не верили в естественный характер моей смерти. Я много читал об отравлениях. По мнению ваших же экспертов, из десяти происходящих криминальных отравлений девять остаются неизвестными полиции.
— Где вы это вычитали?
— В одном полицейском журнале.
— Вы на него подписаны?
— Нет, читал в библиотеке. Теперь я могу вам сказать последнее: я не собираюсь сидеть сложа руки.
Мегрэ вздрогнул, почувствовав наконец, что прикоснулся к сути дела.
— Что конкретно вы хотите сказать?
— Во-первых, приму свои меры, об этом я вам говорил вчера. Во-вторых, именно из-за приведенных вам статистических данных я не стану доверять официальному правосудию и, если успею, свершу правосудие сам.
— Должен ли я понять вас так, что вы опередите вашу жену и убьете ее?
— Перед смертью, разумеется, но лишь после того, как она подсыплет мне яд. Очень немногие яды вызывают мгновенную смерть, и все их очень трудно достать. Таким образом, между моментом, когда я узнаю, что она осуществила свой замысел, и моментом, когда потеряю способность действовать, пройдет некоторое время. У меня дома есть револьвер, он постоянно заряжен. Кстати, он официально зарегистрирован, можете удостовериться в мэрии.
Моя жена об этом знает, поскольку он у меня уже несколько лет. Вот только с некоторых пор прячу его в таком месте, где она его не найдет. А она искала. И ищет до сих пор…
Бывали моменты, когда Мегрэ казалось наилучшим выходом отправить этого человека прямиком в медсанчасть изолятора временного содержания.
— Предположим, сегодня вечером, через полчаса после ужина, вы почувствуете боли в желудке?
— Не бойтесь, месье Мегрэ. Я способен отличить симптомы отравления ядом от несварения желудка. Кроме того, мой желудок всегда работал отлично.
— Но если вы заподозрите, что вас отравили, вы начнете действовать?
— Если почувствую, то без колебаний.
— Вы выстрелите?
— Да.
Звонок телефона показался комиссару необычно громким в этой комнате, где установилась тяжелая, напряженная, какая-то нездоровая атмосфера.
— Это Люка, патрон…
— Да…
— Не мог доложить раньше, потому что не хотел оставлять ее одну на набережной…
