Тем не менее в самый разгар деловой активности ван Олдина не переставал беспокоить один вроде бы незначительный факт. Причиной послужило случайное замечание Найтона. Факт этот все глубже проникал в сознание миллионера, покуда не вынудил его подчиниться терзавшему его беспокойству.
Ван Олдин слушал Найтона с обычным выражением пристального внимания, хотя в действительности ни одно слово секретаря не доходило до его ума. Однако он машинально кивал, и Найтон брался за следующий документ. Когда все бумаги были рассортированы, миллионер наконец заговорил:
– Вы не могли бы повторить мне это, Найтон?
Секретарь выглядел растерянным.
– Вы имеете в виду это, сэр? – Он поднял написанный мелким почерком доклад компании.
– Нет-нет, ваш рассказ о том, как вы вчера вечером видели в Париже горничную Рут. Этого не может быть. Наверное, вы ошиблись.
– Я не мог ошибиться, сэр. Ведь я говорил с ней.
– Ну, тогда расскажите мне все еще раз.
Найтон повиновался.
– Я все уладил с Бартхаймерсом, – начал он, – и вернулся в «Риц» собрать свои вещи перед обедом, чтобы успеть к девятичасовому поезду с Северного вокзала. У регистрационного стола увидел женщину, в которой узнал горничную миссис Кеттеринг. Я подошел к ней и спросил, не остановилась ли миссис Кеттеринг в «Рице»?..
– Да-да, – прервал его ван Олдин. – Она ответила, что Рут поехала на Ривьеру, а ее отправила в «Риц» ожидать там дальнейших распоряжений.
– Совершенно верно, сэр.
– Это очень странно. Быть может, горничная ей надерзила?
– В таком случае, – возразил секретарь, – миссис Кеттеринг выплатила бы ей определенную сумму и отправила назад в Англию, но никак не в «Риц».
– Верно, – пробормотал миллионер.
Он хотел что-то добавить, но сдержался. Хотя ван Олдин и привязался к Найтону, и доверял ему, обсуждать с ним личные дела дочери вряд ли было правильным. Его и так обидела неискренность Рут, а эта случайная информация пробудила в нем дурные предчувствия.
Почему дочь избавилась от горничной в Париже? С какой целью она так поступила?
Пару минут он размышлял о том, какие странные бывают совпадения. Разве могла Рут предположить, что ее горничная в Париже первым делом наткнется на секретаря ее отца? Вот таким образом тайное становится явным.
При этой мысли миллионер вздрогнул. Выходит, здесь была какая-то тайна? Ему не хотелось задавать себе этот вопрос, так как он хорошо знал ответ: граф де ля Рош.
Ван Олдин испытывал горечь, думая, что его дочь одурачил подобный субъект, но он был вынужден признать, что она находится в хорошей компании, – многие неглупые женщины из высшего общества так же легко поддавались обаянию графа. Мужчины видели его насквозь, но женщины – нет.
Сейчас миллионер подыскивал фразу, которая рассеяла бы подозрения, возможно возникшие у секретаря.
– Рут всегда быстро меняет свои намерения, – заметил он и беспечно осведомился: – А горничная никак не объяснила… э-э… причины этого внезапного изменения плана?
Найтон постарался, чтобы его голос звучал как можно более естественно:
– Она сказала, сэр, что миссис Кеттеринг неожиданно встретила друга.
– Вот как? Мужчину или женщину?
Тренированный слух секретаря уловил в этом вопросе нотку напряжения.
– По-моему, сэр, она имела в виду мужчину.
Ван Олдин кивнул. Его худшие опасения начали оправдываться. Он поднялся со стула и стал мерить шагами комнату, что всегда делал в минуты волнения.
– Единственное, чего не в состоянии сделать мужчина, – это заставить женщину прислушаться к голосу разума! – взорвался миллионер, будучи не в силах сдерживать свои чувства. – Похоже, разум у них вообще отсутствует! А еще говорят о женском инстинкте, когда всем известно, что женщина становится легкой добычей для любого мошенника! Даже одна из десяти не в состоянии распознать негодяя и становится жертвой первого попавшегося смазливого парня с хорошо подвешенным языком. Если бы я настоял на своем…
Его прервал мальчик-слуга, принесший телеграмму. Ван Олдин вскрыл ее, и его лицо внезапно побелело как мел. Ухватившись рукой за спинку стула, чтобы не упасть, он взмахом руки отпустил мальчика.
Найтон с тревогой встал со стула:
– В чем дело, сэр?
– Рут!.. – хрипло пробормотал ван Олдин.
– Миссис Кеттеринг?
– Она погибла!
– Несчастный случай в поезде?
Ван Олдин покачал головой:
– Нет. Судя по телеграмме, произошло ограбление. Они не использовали этого слова, Найтон, но мою бедную девочку убили.
– Боже мой, сэр!
Ван Олдин постучал указательным пальцем по телеграмме:
– Ее прислала полиция Ниццы. Я должен ехать туда первым же поездом.
Найтон действовал, как всегда, оперативно. Он быстро взглянул на часы:
– В пять часов с Виктории, сэр.
– Хорошо. Вы поедете со мной. Сообщите моему слуге Арчеру и упакуйте ваши вещи. Позаботьтесь здесь обо всем. Я иду на Керзон-стрит.
Зазвонил телефон, и секретарь взял трубку:
– Да, а кто его спрашивает? – Он обернулся к ван Олдину: – Это мистер Гоби, сэр.
– Гоби? Сейчас я не могу его принять. Хотя погодите, у нас еще достаточно времени. Скажите, чтобы его проводили сюда.
Ван Олдин был сильным человеком. Он уже успел восстановить свое железное самообладание. Не многие заметили бы, что с ним что-то не так, когда он здоровался с мистером Гоби.
– Меня поджимает время, Гоби. Вы хотите сообщить что-нибудь важное?
Мистер Гоби кашлянул:
– Вы пожелали, чтобы вам докладывали о местопребывании мистера Кеттеринга, сэр.
– Ну?
– Вчера утром мистер Кеттеринг покинул Лондон и отбыл на Ривьеру.
– Что?!
Что-то в его голосе удивило мистера Гоби. Достойный джентльмен отказался от обычной манеры никогда не смотреть на собеседника и бросил быстрый взгляд на миллионера.
– Каким поездом он поехал? – поинтересовался ван Олдин.
– «Голубым поездом», сэр. – Гоби снова кашлянул и обратился к часам на каминной полке: – Мадемуазель Мирей, танцовщица из «Парфенона», выехала тем же поездом.
Глава 14
Рассказ Эйды Мейсон
– У меня не хватает слов, мсье, чтобы передать весь ужас и отчаяние, в которые нас повергла эта трагедия. Позвольте выразить вам наше глубокое и искреннее сочувствие, – обратился к ван Олдину судебный следователь Карреж.
Комиссар Ко выразил соболезнование невнятным бормотанием. Однако ван Олдин резким жестом отмахнулся от ужаса, отчаяния и сочувствия. Эта сцена происходила в полицейском суде Ниццы. Кроме Каррежа, комиссара и ван Олдина, в помещении присутствовало еще одно лицо.
– Необходимы быстрые действия, мсье ван Олдин, – заговорил этот человек.
– О! – воскликнул комиссар. – Я ведь еще не представил вас! Это мсье Эркюль Пуаро, о котором вы, мсье ван Олдин, несомненно, слышали. Хотя он уже несколько лет как удалился от дел, но до сих пор пользуется известностью как один из величайших в мире детективов.
– Рад с вами познакомиться, мсье Пуаро, – отозвался ван Олдин. – Вы действительно удалились от дел?
– Да, мсье. Теперь я наслаждаюсь жизнью. – Маленький человечек сопроводил эту фразу красноречивым жестом.
– Случайно мсье Пуаро также ехал в «Голубом поезде», – объяснил комиссар, – и любезно согласился предоставить в наше распоряжение свой богатый опыт.
Миллионер внимательно посмотрел на знаменитого детектива.
– Я очень богат, мсье Пуаро, – неожиданно сказал он. – Считается, будто богачи думают, что они могут купить все и всех. Это не так. Однако в своей области я значительное лицо и вправе попросить о любезности другое значительное лицо.
Детектив одобрительно кивнул:
– Хорошо сказано, мсье ван Олдин. Я полностью к вашим услугам.
– Благодарю вас, – кивнул миллионер. – Могу лишь сказать, что, обратившись ко мне в любое время, вы не найдете меня неблагодарным. А теперь к делу, джентльмены.
– Я предлагаю, – начал Карреж, – допросить горничную, Эйду Мейсон. Насколько я понимаю, она здесь?
– Да, – ответил ван Олдин. – Мы подобрали ее в Париже. Она очень расстроилась, узнав о смерти хозяйки, но излагает свою историю достаточно связно.
– Тогда побеседуем с ней, – решил следователь.
Он позвонил в звонок на письменном столе, и через несколько минут в комнату вошла Эйда Мейсон.
Она была строго одета в черное – даже сменила серые дорожные перчатки на черные замшевые, – а кончик ее носа заметно покраснел. Окинув тревожным взглядом кабинет судебного следователя, горничная увидела отца своей хозяйки и как будто немного успокоилась. Карреж гордился своей обходительностью и делал все возможное, чтобы не напугать лишний раз свидетельницу. В этом ему помогал Пуаро, выступавший в качестве переводчика, – его дружелюбное поведение ободряло англичанку.
– Ваше имя Эйда Мейсон, не так ли?
– При крещении меня назвали Эйда Битрис, сэр, – чопорно ответила горничная.
