— Кто это?
— Бабушка моего дедушки, — коротко ответила я. Душка скрылся в кухне, и за стеной послышался звук льющейся в чайник воды и пение: «Одинокий фонарь на окраине». Я улыбнулась про себя — он фальшивил. Топаз посмотрел на меня и заговорщицки улыбнулся.
— Это впечатляет… — процедил он, расхаживая по комнате.
— Да. Он хорошо поет.
Смех Топаза напомнил звук испорченного мотора.
— Я имею в виду коллекцию. Владелец этой коллекции обладает хорошим вкусом и глубокими знаниями. — Он указал на картину, изображающую пророка Элияху, держащего в руках дрожащего от страха человека. — Элияху расправляется с пророками Ваала, — пояснил музеевед. — Потрясающе! А, кстати, что с вашим дедушкой?
— Всё в порядке. Я уверена, что его обрадует впечатление, которое произвели на вас его картины.
— Очень большое впечатление! — подчеркнул Топаз. — И, как я понимаю, здесь только часть коллекции. Вам известно, где он хранит остальные картины?
Десятки картин, таких же мрачных, как эти, были заперты в двух комнатах. Часть из них представляла собой портреты членов семьи, другие дедушка собрал на протяжении многих лет. Когда я была маленькая, я эту коллекцию ненавидела. В узком коридоре, ведущем в туалет, висели семь портретов строгих женщин, сердито провожавших меня взглядом. Я всегда со страхом пробегала по коридору. Всех их я упрятала в запертые комнаты вместе с портретами сердитых раввинов и детей, обратившихся в белый дым.
— Понятия не имею, — ответила я. — В мои обязанности входит только стирать пыль с картин, висящих здесь.
Оставив этого типа наслаждаться злыми лицами, я ушла в кухню к Душке. Топаз тут же приперся туда. Я с нетерпением посмотрела на незваного гостя. Душка наливал воду в две большие чашки. Две чашки! Намек понятен?
— Так вы заняты?
— Еще как заняты! — ответила я.
Он не смутился.
— Галерея, с которой я работаю, специализируется на еврейских картинах. У нас есть два Модильяни и несколько редких Шагалов. Вы должны увидеть потрясающую коллекцию Писсаро… — он с удовольствием потер руки.
— Писсаро был не вполне кошерным евреем, но это не важно. Поговорим обо всем в другой раз? Сейчас поздновато… — я очень старалась быть деликатной. Все-таки, человек приехал из Берлина. Но Топаз не отличался особой чувствительностью. Он придвинул стул, намереваясь сесть.
— Вам не кажется, что Рут ждет вас? — У меня не было выбора. Я должна была избавиться от этого клеща.
— Может быть. Но я бы выпил чашечку кофе. Ваша тетя объяснила мне, что, придерживаясь принципов натуропатии, она категорически возражает против употребления кофе, — в его взгляде, обращенном на нас с Душкой, сквозили мольба и юмор одновременно.
Я не собиралась поддерживать эту рептилию! Даже удовольствие, доставленное инсинуациями в тетин адрес, не могло меня поколебать.
— Послушайте, господин Топаз, — я заставила себя мило улыбнуться, — Вам придется потерпеть без кофе. У нас с Иданом много работы. Мы должны подготовить отчет в отдел культуры. Как-нибудь в другой раз, хорошо?
Разочарованно глядя на меня, он поднялся со стула:
— Так, говорите, в другой раз?
— Да, конечно, — заверила я его.
Он поплелся к выходу, задержавшись на миг у портрета Эстер, непослушной тети Макса. На картине эта строптивая тетя сидит на качелях, на голове у нее желтый берет, и она демонстрирует художнику и всему миру длинную красивую ногу.
— Кто это?
— Эстер Кеслер, тетя моего дедушки.
— Она очень красива, — сказал он и опять уставился на меня. Потом протянул к картине длинную руку. — Она меня очень, очень интересует!
— Жаль, но я не думаю, что она ответит вам взаимностью. Эстер Кеслер погибла. В Холокосте.
Это его не смутило.
— Да… — протянул он тоном врача, обнаружившего у пациента подозрительную сыпь. — Очень красива… Похоже, что среди женщин вашей семьи красота передается по наследству.
— Дедушка говорил, что эта картина написана в начале века, Эстер было лет шестнадцать… Он говорил, что она была красавицей и сводила с ума парней Вены, — я открыла дверь. Несмотря на комплименты и лесть, время его истекло.
— Габи, у вас тут редкая коллекция. Меня особенно интересуют женские портреты. Вы могли бы немало заработать на этой сделке…
— Это не мое дело, — оборвала я его.
— Поговорите с дедушкой, — Топаз никак не желал отцепиться. — Эта выставка будет кочевать по крупнейшим столицам мира! Вы понимаете, что это значит?! Повлияйте на дедушку. Я уверен, что вы можете это сделать…
Его слова были не лишены логики. Вот только сам Топаз не был похож на спасителя дедушкиной коллекции. Он производил впечатление мошенника, который, выждав удобный момент, скроется с картинами или деньгами.
— Поговорите с дедушкой сами. На меня не рассчитывайте!.
— Не будьте так циничны! Мы сейчас говорим об очень больших деньгах. В данный момент в этой квартире находятся красивые, впечатляющие картины, ценность которых не определена. Но, как только коллекция попадет на международную выставку, цена картин сразу подскочит. Когда Алексей-Лев Левински организовал выставку «Венская красота» и познакомил публику с Зуциусом, цена представленных там картин взлетела до небес! Вы представляете, сколько стоит сегодня, после выставки Левинского, картина Зуциуса? Вы ведь слышали о Пауле Зуциусе? — Глаза Топаза взволнованно заблестели.
— Нет. Но могу вас заверить, что он тоже обо мне не слышал, — я широко зевнула.
— Вы сказали, Зуциус? — Душка, бодрый, как утренняя птица, выглянул из кухни. — Пауль Зуциус? Я от него тащусь…
— О! Наконец-то нашелся понимающий человек! — Лицо Топаза озарилось. Он улыбался Душке так, будто нашел брата, потерявшегося в густом лесу. — Зуциус — гигант! Оригинальный, дерзкий и сердечный в одно и то же время. Его мягкие линии, пьянящие краски, поклонение красоте… В конце двадцатого века Зуциус был для Вены как порыв свежего ветра.
— Он же всегда рисовал женщин, правда? Очень молодых и очень красивых женщин. До боли красивых…
Этот прилипала Топаз восторженно закивал.
— Совершенно верно! К большому сожалению, значительная часть его работ пропала во время второй мировой войны. Немцы разграбили собрания произведений искусства в Вене, особенно те, что были в домах евреев. Считается, что большая часть картин Зуциуса до сих пор не найдена. Время от времени кому-нибудь удается найти его картину. В прошлом году торговец антиквариатом нашел в Словении большую картину маслом, неоконченную, которая валялось на чердаке у какого-то крестьянина. Оказалось, что Зуциус какое-то время жил в Бледе и оставил там неоконченную картину. Знаете, сколько этот антиквар за нее получил? Миллионы! — Его глаза алчно сверкали. — Миллионы… — повторил он. — Любой, причастный к торговле произведениями искусства, мечтал бы отыскать одного-двух Зуциусов…
— Вы полагаете, это картина Зуциуса? — взгляд Душки переместился с лица Топаза на картину с Эстер Кеслер.
— Не уверен. Она напоминает мне другую его картину того же периода, но всё возможно… Габи, пожалуйста, дайте мне взглянуть на другие картины, принадлежащие вашей семье. Рут сказала, что они свалены в какой-то кладовой. Это может быть ужасно… Я обязан посмотреть, что там. Я хочу вам помочь…
— Нам обязательно говорить об этом сейчас?
— Подумай, Габи, — Душка загорелся не меньше Топаза. — Может быть, у тебя тут сокровище!
— Вам обоим надо успокоиться. Это просто семейные картины, имеющие сентиментальную ценность, или картины, которые дедушка купил у беженцев, прибывших из Вены и нуждавшихся в деньгах. Он не был таким уж большим коллекционером. Он им просто помог. Нет тут никакого Зуциуса и вообще ничего. Я спрошу у дедушки, но поверьте мне, ничего из этого не выйдет. — Я твердо посмотрела на Топаза. — Вы останетесь музееведом или кем бы вы там ни были, а я так и буду преподавать в драмкружке в Яффо. Миллионерами нам не бывать. А сейчас, спокойной ночи!
— Габи… Послушайте…
Он готов был бесконечно тянуть эту резину, но мои силы были на исходе. Душка, как видно, забыл о своей должности моего личного спасителя. Я должна была сама избавляться от этой болячки.
— Хватит, Топаз. Я устала. Tomorrow is another day, — сказала я возбужденному музееведу и подтолкнула его к выходу.
— Поговорим завтра… — разочарованно пробормотал он, спускаясь по лестнице в направлении тетиной квартиры.
Я хотела закрыть дверь, но Душка схватил меня за руку.
— Подожди… Мне надо его кое о чем спросить… — он вышел вслед за Топазом на лестничную клетку и закрыл дверь.
Через закрытую дверь я слышала, как они разговаривали, смеялись, перешептывались и вдруг замолчали. Я взглянула в глазок…
Отойдя от двери, я свернулась на большом диване. Через закрытое окно было видно, как качается от осеннего ветра вершина большого кипариса. Может быть, завтра пойдет дождь, подумала я, укрываясь клетчатым пледом. Красивое лицо Эстер Кеслер улыбалось мне…
