— Мне пришлось обзвонить порядочно врачей и профессоров, прежде чем я напал на одного, который знает нужного вам человека. Расскажу об этом после обеда.
— Вы помните, о чем мы говорили, когда обедали у вас в последний раз? О жестокости… О преступлении ради преступления… Я сказал тогда, что не взялся бы судить… Сегодня я спрашиваю себя, не ошибался ли тогда…
Мегрэ не хотел более подробно распространяться на эту тему за столом. Подали кофе. Мужчины, взяв свои чашки, перешли в кабинет.
Окно было открыто. Темнело. В воздухе — ни малейшего ветерка. Небо безмятежно.
— На пятом или шестом звонке мне удалось узнать, что один из моих старых коллег, которого я совсем потерял из виду, — некий Вивье, — живет неподалеку от меня, и я забежал к нему между двумя визитами. Он хорошо знает Франсуа Мелана, которого называет «молодой Мелан». Мелан был его учеником. — Прежде чем задать вопрос, Пардон внимательно посмотрел на Мегрэ. — Речь идет о преступлении?
Комиссар медленно ответил:
— Либо я ошибаюсь — и через неделю мне придется выйти в отставку, либо я прав — и нахожусь перед раскрытием самого любопытного дела в моей практике.
— И Мелан в центре этого дела?
— Да.
— Забавно.
— Почему?
— Потому что между тем, что говорите вы и профессор Вивье, есть много общего. Вы были у Мелана?
— Сегодня утром. Под предлогом зубной боли.
— Он высокий, рыжий, очень близорукий, с голубыми глазами и длинными руками?
— Я не обратил внимания на длину его рук.
— Что он вам сказал?
— Что у меня абсолютно здоровые зубы.
— Мелан, оказывается, из очень бедной семьи. Его отец работал почтальоном в небольшой деревне. В семье было пятеро детей. У Франсуа Мелана была, должно быть, и сейчас есть сестра, старше его на два-три года. Все это Вивье узнал лишь спустя два года после того, как Мелан стал его учеником. Мелан не из тех людей, что открываются перед кем-либо. У него не было друзей. Никто никогда не слыхал о его связях с женщинами.
На факультете не знали, что Франсуа вынужден работать по ночам, чтобы оплачивать свое обучение. Вивье считал его очень способным, обладающим незаурядным умом, с характером скрытным и, несомненно, беспокойным.
Мегрэ слушал, стараясь не пропустить ни слова.
— Вивье взял его в помощники не только для того, чтобы оказать ему услугу, но и потому, что считал его лучшим из учеников. Но ему было нелегко с Меланом.
Тот постоянно угрюмо молчал, никогда не проявляя никаких чувств.
Однажды Вивье пригласил Мелана к себе в дом. Тот нехотя принял приглашение. С большим трудом профессору удалось заставить его выпить несколько рюмок коньяку. Наконец мало-помалу ученик оживился и открыл профессору кое-что из своего прошлого… — Пардон зажег сигару и снова посмотрел на Мегрэ. — Это соответствует вашему представлению о докторе Мелане?
Наступило молчание. Мегрэ так углубился в свои мысли, что Пардон заговорил первым:
— Вы подозреваете, что он совершил преступление?
Комиссар ответил не сразу.
— До сих пор я не думал о подлинном преступлении, теперь же почти уверен. Профессор ничего больше не рассказывал вам?
— О Мелане — нет. Но он рассказывал о его помощнице, которая какое-то время работала у Вивье. Вы ее тоже видели?
— Да.
— Это верно, что она так уродлива?
— Да.
— О ней говорят, что она злая-презлая. На самом же деле это очень добрый и преданный человек. В ее квартале к ней первой звонят в дверь, когда нужно помочь больному или подежурить у одра умирающего.
— А где она живет?
— Я не поинтересовался. Могу позвонить Вивье и узнать адрес.
У Мегрэ был удивительно спокойный вид. Ничто не выдавало напряженной работы мысли. Пардон впервые видел своего друга в тот момент, когда разрозненные нити начинали связываться, когда постепенно вырисовывались контуры истины. Он внимательно наблюдал за Мегрэ, как бы надеясь увидеть за этим массивным и в данный момент невыразительным лицом механизм в действии.
— Что представляет собой Вивье? У него широкий взгляд на вещи?
— За исключением тех случаев, когда разговор заходит о вмешательстве государства в дела медицины. Он самый яростный противник этого.
Медленно потягивая трубку, комиссар молчал. Казалось, его мысли витают где-то далеко. Но неожиданно Мегрэ вернулся к разговору:
— Вивье сейчас у себя, как вы думаете?
— Он готовит большой труд по стоматологии и посвящает ему часть своих ночей.
— Позвоните, пожалуйста, ему и спросите, разрешит ли он мне задать ему несколько вопросов?
Через минуту Вивье был на другом конце провода.
— Говорит Пардон… Я звоню от моего друга Мегрэ… Простите, что отрываю вас от работы… Комиссар просит разрешения поговорить с вами…
Ответ, должно быть, позабавил Пардона, так как он улыбнулся.
— Я передаю трубку…
Он протянул трубку Мегрэ.
— Я также прошу простить меня, господин профессор. Но если вы согласитесь ответить на два-три вопроса, то чрезвычайно облегчите мне задачу. Я хочу подчеркнуть, что обращаюсь к вам в качестве частного лица. Я нахожусь на неопределенное время в отпуске по болезни. Нет, я не болен. А если и болен, то, очевидно, довольно серьезно, так как Пардон, который является моим лечащим врачом, уверяет, что мое здоровье в полном порядке. Профессор, удивитесь ли вы, узнав, что ваш бывший ассистент, доктор Мелан, совершил один или несколько преступных актов?
На другом конце провода послышалось нечто вроде собачьего лая, который мог сойти за смех. Когда снова раздался голос Вивье, это был звучный голос человека, который обладает собственным мнением и не задумываясь твердо его высказывает.
— Я не очень бы удивился, мой дорогой комиссар, если бы мне сообщили, что преступление совершил я, вы или моя консьержка. Под влиянием достаточно сильных внешних или внутренних побуждений любой человек способен совершить поступок, который осуждается законом и моралью.
— Но в данном случае, случае с Меланом, о чем бы вы скорее подумали, о внешнем или внутреннем побуждении?
— Безусловно, внутреннем! Мелан — классический тип человека, который не позволяет своим эмоциям выходить наружу. Кроме одной или двух бесед с ним, когда мне не без труда удавалось заставить его говорить о себе, он, по всей вероятности, никогда ни перед кем не открывался.
— Если предположить, что Мелан совершил преступление, не важно, какое именно, считали бы вы, что он заслуживает снисхождения?
— Вы спрашиваете меня как медика или как человека? Если как медика, то это не по моей специальности. Я предоставляю в этом вопросе слово психиатрам. А их мнение будет зависеть от некоторых обстоятельств… — Он добавил иронически: — От возраста психиатров, а также от той школы, к которой они принадлежат.
— А если как человека?
— Я лично охотно выступлю в его защиту.
— Второй вопрос мне труднее сформулировать, и, боюсь, он вас удивит. Такой человек, как Мелан, почувствовав, что очутился в безвыходном положении, какой путь выберет для спасения — простой или сложный?
— Полноте, господин Мегрэ! У меня такое впечатление, что вы знаете его не хуже меня. Ну конечно же он выберет более сложный путь! Когда Мелан работал со мной, то постоянно выбирал во всем, даже в том, чтобы ответить на вопрос экзаменатора, наиболее сложный путь. Он схватывает все возможные нюансы и разветвления затронутого вопроса и с остервенением пытается не оставить в тени ни один из них.
— Благодарю вас. Мне остается только попросить вас об одной услуге, если вы сочтете, что можете оказать ее мне… Возможно, я ошибаюсь — и все мои предположения окажутся еще до исхода этой ночи ложными…
И наоборот, если мои предположения подтвердятся фактами, то несколько человек подвергнутся большой опасности. Полагаю, что, если мне удастся поговорить с мадемуазель Мотт, все встанет на свои места. У нее, вероятно, есть телефон… Так вот, я прошу вас об услуге… если вы добьетесь того, чтобы она приняла меня сегодня вечером, то, по всей вероятности, это поможет предотвратить новые преступления.
— Я позвоню ей.
Мегрэ поднялся, перешел в гостиную, где обе женщины говорили шепотом, чтобы не мешать своим мужьям.
— Я все же выпью рюмку коньяку… Если только Пардон не вырвет ее из моих рук…
Пардон лишь улыбнулся. Он все время изучал своего друга с любопытством и восхищением, к которому примешивалась тревога.
Раздался звонок.
— Алло! Это я, господин профессор. Она согласилась принять меня сейчас же? Это было не очень трудно? Улица Фран-Буржуа… Да… Да… Я знаю этот дом. Одно время я жил в двух шагах — на площади Вог. Я вам очень благодарен.
Когда комиссар отошел от аппарата, он был все так же спокоен, только в глазах появился огонек, которого раньше не было.
