— Она любила драгоценности?
— Вообще их не носила. Когда умерла матушка, фамильные драгоценности поделили между Эвелин и моей супругой. Они не слишком дорого стоили, особенно старые. Так вот, сестра предложила жене выбрать самой те, что ей нравились, ничуть не заботясь о своей доле.
— И тем не менее у нее оказалось драгоценностей на сумму почти тридцать миллионов?
— Что вы сказали?
— Повторяю, тридцать миллионов.
— Да кто мог сказать такое?
— Их обнаружили в Каннах.
Тут, кое-что смекнув, Ле Терек внезапно сменил тон.
— Это куда же вы клоните?
— Никуда. Я просто спросил, известно ли вам, что еще в девичестве ваша сестра приобрела бриллианты, рубины и изумруды.
— Полагаю, она имела на это право, не так ли?
— Вне всякого сомнения.
— Хочу обратить ваше внимание на то, что, имея доходы от завода, она могла позволить себе вообще не обращаться к мужу за деньгами. Ведь у нее были свои средства, разве не так?
— В общем, верно…
— Тогда не вижу причин выяснять, как распоряжалась ими моя сестра. Если она предпочитала покупать драгоценности, это ее дело.
На этом Ив Ле Терек резко прервал разговор, повесив трубку.
К полудню мы пришли на улицу Вашингтон, где тротуар запрудила толпа фотографов.
Здание, в котором на пятом этаже живет Антуанетта Шовэ, старинное, но все еще выглядит неплохо. Поскольку лифт не работал, нам пришлось подниматься пешком.
Но мы напрасно стучали в дверь, на которую нам указали. Она осталась для нас закрытой. Зато открылась соседняя. Довольно пожилая седоволосая женщина, одетая во все черное, обратилась к нам.
— Если вы к мадемуазель Шовэ, то ее нет дома.
— И давно она вышла?
— Вот уже два дня.
— Вы не видели ее двое суток?
— Нет. Лишь дважды приходила ее мать — у той свой ключ.
— Вы не знаете, забрала ли девушка с собой вещи?
— И вы называете ее девушкой? Ту, которая принимает у себя женатых мужчин?
— Почему вы сказали «мужчин», их что, было несколько?
— Кто принимает одного, способен приводить и других — вот так я считаю. А если при этом присутствует еще и мать, то я просто уверена…
Мы так и не сумели полностью выяснить мнение соседки Антуанетты, поскольку преисполненная благородного негодования, она неожиданно отступила в глубь квартиры и резко захлопнула дверь перед нашим носом.
Где же находится Антуанетта Шовэ? Не скрывается ли она попросту от журналистов и фотографов? Полагая, что об этом осведомлена полиция, которая ее допрашивала, мы позвонили инспектору Жанвье, чтобы выяснить нынешний адрес Антуанетты, но он ответил, что пока девушку не стоит беспокоить.
Как видите, довольно сложно сделать хотя бы резюме возникшей ситуации. Дело все больше и больше запутывается.
Возникают все новые вопросы, на которые пока невозможно дать ответ. — Знала ли Эвелин Жав о любовной связи мужа?
С чего это ей звонить в пятницу вечером домой доктору Негрелю? Заметьте, этот телефонный звонок подтверждает слова консьержки с улицы Сен-Пер, утверждавшей, что по крайней мере дважды она видела молодую женщину, приходившую к ее жильцу.
Почему, заявив будто едет к подруге в Сен-Тропе, мадам Жав вылетела самолетом в Париж?
Встретились ли Эвелин Жав и Жильбер Негрель?
Не лгут ли Антуанетта Шовэ и Жозефа, свидетельствуя, что у доктора Жава не оставалось времени побывать на бульваре Османн, прежде чем занять место в «Голубом экспрессе»?
И наконец, почему мадам Жав, которая отнюдь не была кокеткой и редко надевала драгоценности, принялась их скупать, испытывая при этом нечто вроде болезненного влечения?»
Мегрэ, вздохнув, сложил газету и, позвав гарсона, заказал новую порцию выпивки. Сосед полюбопытствовал:
— Ну так как все же он?
— Этого по-прежнему наверняка не знают.
— Уж поверьте мне, молодежь редко бывает столь ревнива, чтобы пойти на убийство. Скорее люди моего и вашего возраста готовы вспылить.
Комиссар едва совладал с собой, чтобы не рассмеяться.
Игрок в белот и не догадывался, что обращается к человеку, которому в течение тридцати лет пришлось заниматься всеми драматическими происшествиями в Париже. Знай он это, не заявлял бы так безапелляционно. Люди тем больше уверены в правильности своего видения мира, чем меньше у них знаний и опыта, его подтверждающего.
— Гарсон, повторите.
Комиссар покосился на пару бильярдных столов, испытывая прямо-таки детское желание поиграть. Напротив него сидел маленький старикашка, который выглядел как любитель бильярда, но он читал газету, попивая кофе со сливками, и Мегрэ не осмелился его побеспокоить.
Расследование дела у Жанвье шло нормально. Теперь комиссар был в состоянии представить себе всю его суетливую беготню, смысл его поиска. Сейчас на набережной Орфевр или на бульваре Османн должны были снова засыпать вопросами доктора Жава.
Мегрэ дорого бы дал, чтобы самому вести этот допрос. И еще с удовольствием провел бы полчасика лицом к лицу с мадемуазель Жюссеран, няней, презиравшей все человечество, которая по собственной воле, хотя ее об этом не спрашивали, раскрыла секрет драгоценностей.
Что касается Жозефы, то для него она не представляла загадки. Он знавал много подобных вдов-тружениц, которые всю жизнь придерживались традиционной морали, но когда речь заходила об их собственных дочерях, нежданно-негаданно проявляли всепрощенчество.
Ловкач Лассань писал, что в ее глазах доктор Жав был полубогом. Это вполне объяснимо. Он спас ее дочь. Должно быть, вначале он относился к ней с почти отеческой нежностью. Комиссара ничуть не удивляло, что Жав влюбился в женщину, напоминавшую ему жену. Мужчину зачастую привлекает более или менее одинаковый тип женщины.
Может быть, это даже доказывало, что в Конкарно доктор женился по любви, а не из-за денег.
Перед ним была девушка, зациклившаяся на себе самой, которая вела совершенно безрадостную жизнь.
А не оказалась ли она совершенно иной, чем Жав себе представлял? И не указывает ли на это история с драгоценностями, которые она собирала с упорством трудяги муравья, делающего запасы в своем муравейнике? Через три года волею случая Жав познакомился с другой девушкой — тоже телесной больной и тщедушной, как и первая. Стоит ли удивляться, что в нем, как и тогда, вспыхнула любовь?
Он отправился в Канны с семьей, оставив Антуанетту в Париже! А тут его жена сообщает, что собирается провести целый день, а может быть, и всю ночь у подруги в Сен-Тропезе. Не воспользовался ли он этим, чтобы помчаться в аэропорт, одержимый желанием хотя бы несколько часов побыть с Антуанеттой? Похоже на то. Впрочем, можно привести и некоторые возражения, которые, в свою очередь, можно опровергнуть.
Если все происходило именно так, то ему не было никакого смысла появляться на бульваре Османн. Во всяком случае, до тех пор, пока там находился Негрель. После шести — пожалуйста, путь открыт.
Но зачем, спрашивается, ему туда идти? И почему, прилетев на самолете, он не вернулся в Ниццу тем же путем, оставив Эвелин в неведении о своей отлучке при условии, конечно, что сам поверил в ее поездку к подруге?
Среди вопросов, которые он задавал самому себе, был и тот, что ставил Лассань: знала ли мадам Жав о любовных похождениях мужа? Не забывал Мегрэ и о другом, тоже правомерном и пока остающемся без ответа вопросе: знал ли доктор Жав о любовной связи своей жены с его заместителем? Пока не ясно какого рода, но связь между ними существовала, поскольку мадам Жав звонила в пятницу вечером молодому врачу.
Сомневаться в свидетельстве консьержки более не приходилось. Эвелин нанесла за месяц по меньшей мере два визита в дом на улице Сен-Пер.
Если Жав знал, что его жена отправилась в Париж, а не в Сен-Тропе, то вовсе не опоздал на самолет, а умышленно дождался другого рейса?
Что же теперь собирается предпринять Жанвье? Мегрэ представлял, как кипятится снедаемый нетерпением следователь Комельо, который, должно быть, настаивает сейчас на аресте доктора Негреля.
Все еще моросил дождь. Желающих сыграть в бильярд так и не оказалось. Мегрэ, расплатившись, слегка кивнул на прощанье игрокам в бел от и вышел, глубоко засунув руки в карманы.
Комиссар думал, что на месте Жанвье он бы…
Дождь в общем-то не был таким уж противным, и Мегрэ незаметно для себя дошагал до площади Республики. Зашел в свою утреннюю пивную, попросил пива, лист бумаги и ручку, а затем принялся выводить печатные буквы, как уже делал однажды. Текст был таким же кратким, как и в первой записке в адрес Жанвье.
«НА ВАШЕМ МЕСТЕ Я БЫ ОТПРАВИЛСЯ В КОНКАРНО!»
Почему бы и нет, если администрация оказалась настолько любезна, что оплатила самолет до Ниццы!..
Глава 6
Поездка в Конкарно
