— Надеюсь, он будет осторожен с лампой. — Бетси многозначительно поглядела на дочь. — С керосином шутки плохи.
Она принялась убирать со стола, слишком громко звеня посудой, видимо, в укор остальным. И вдруг сокрушённо поцокала языком.
— Ну надо же! Этот… Дамьен всё-таки забыл термос и пирог!
— Ради бога, мам, не суетись! — с досадой сказала Анна. — Тебе-то какая печаль? Ты же его терпеть не можешь!
— Ох, Анна, не трогай меня сейчас! — искренне взмолилась Бетси. — Я так устала.
Вид у неё действительно был измученный. Под глазами набрякли мешки, а горестные морщинки возле губ стали заметнее. Да, вечер не прошёл ей даром, мысленно сочувствовала Кэт. И что всего нелепее — сама эту кашу заварила. Вот ведь несчастное создание — сама себе жизнь отравляет!
Анна, казалось, думала о том же.
— Ну прости, прости меня, родная! — Анна встала, зевая, с ленивой грацией потянулась и отбросила с лица волосы. — Я пошла спать. Оставь это, мама. Мы утром вымоем.
Она встала рядом с матерью — высокая, красивая — и вдруг порывисто обняла её. Бетси растерялась, растрогалась, прильнула к дочери с такой же нежностью. Кэт заметила, что в глазах у неё блеснули слёзы.
Лёжа в постели, Кэт слышала, как часы пробили одиннадцать. Совсем не поздно, но она чувствовала себя словно выжатый лимон. Решено: завтра они уезжают — и слава богу! Она перевернулась на другой бок и уже сквозь блаженную дремоту с удовольствием подумала о том, как чудесно они проведут оставшиеся дни — спокойно, без забот и чужих проблем. Потом, гораздо позже, когда могла уже думать об этих днях без содрогания, Кэт вспоминала свои безоблачные мечты и с горькой усмешкой констатировала, как мало дано человеку знать о том, что ждёт впереди.
К полуночи дом затих. Лёжа в «розовой» комнате, Анна глядела в потолок и с нарастающим волнением слушала бой часов. Теперь наверняка все спят. Уже больше получаса в доме не слышно ни звука, только ветер стучит в окна и завывает под крышей. Анна тихонько вылезла из-под одеяла и села на край постели. Ещё раз прислушалась. Потом скомкала простыни и засунула их под одеяло, чтобы не было заметно, что кровать пуста. Взяла в руки сапоги, подошла на цыпочках к двери, как тень скользнула по коридору и гостиной. Сжав губы, она осторожно повернула круглую бронзовую ручку на двери чёрного хода. Не заперто! Ясное дело — оставили для Ника и Джилл. Возможно, она сейчас столкнётся с ними. Ну и пусть, какое ей дело до Ника и Джилл! Страшно попасться на глаза матери или отцу. Пока мать не обнаружила, надо скорей пробраться к Дамьену, а там он скажет, как она ему нужна, и станет её защитой от слёз, разумных доводов, родительского гнева, в конце концов.
Она бесшумно спустилась по ступенькам. Уже на дорожке натянула сапоги. Отсюда ей был виден угол гаража с высоким окошком, в котором мерцал огонёк лампы. Дамьен её ждёт! И она устремилась туда, к нему, по мокрой траве, понимая, больше чутьём, чем умом, что на дорожке её шаги будут слышны. Сердце бешено билось, а взгляд был прикован к слабому, неверному свету из окошка гаража. Поэтому она, конечно, не слышала, как сзади чуть скрипнула дверь и следом по ступенькам, прячась за кустами, росшими вдоль дорожки, мелькнула тень.
Вот и гараж. Анна подкралась по глухой стене к двери, теперь уже объятая сомнениями и страхом перед тем, как сделать это последний, решающий шаг. Но тут она услышала смех Дамьена — низкий, дразнящий, — потом пауза и чей-то неразборчивый ответ. Он не один!
— Не усложняй, старушка. Я знаю, что делаю. И это не в твоей власти. — Отчётливый, уверенный голос Дамьена доносился из окна и плыл в тумане над её головой.
Опять невнятное бормотание. Анна напрягла слух, но ни слова не разобрала.
— Ах ты, моя радость, моя красавица! — В его голосе послышались ласковые, воркующие нотки. — Маленькая моя рыженькая! Ведь ты моя, правда? Моя любимая девочка?..
Анна окаменела: в горле стоял комок. Значит, всё-таки Джилл!
Она снова что-то пробормотала, но на этот раз Анне удалось расслышать своё имя. Голос Дамьена стал резче:
— Да при чём тут Анна? Между нами давно всё кончено. Маменькины дочки не для меня.
Дамьен перешёл на шёпот, и Анна, закрыв глаза и сжав кулаки, почти что кожей почувствовала, как он протягивает руку, обнимает, ласкает…
— И какая может быть Анна, когда рядом такие глазки? — Он рассмеялся, нежно, с наслаждением. — О господи, бедняжка Анна, маменькина дочка, папенькино сокровище… Ну уж нет, с меня хватит! — сказал он твёрдо. — И не возражай мне, слышишь? Ты не хотела, ты не думала, но так уж вышло. Тебе остаётся смириться. Я уверен, это судьба. И ничего тут не поделаешь.
Словно сам себя убедив, он опять расчувствовался, и в голосе послышалась сладостная дрожь, от которой Анна скорчилась, как от удара. Никогда, никогда не говорил он так с ней!
— Я нашёл тебя и никому, никому больше не отдам. Ты — моё счастье…
Подонок! Подонок! С этой шлюхой!.. Слова эти стучали у Анны в голове, и на миг ей показалось, что она уже выкрикнула их вслух. Но Дамьен снова заговорил, на этот раз спокойно и твёрдо.
— У нас вся жизнь впереди! Мы с тобой сотворили нечто грандиозное. Таких партнёров ещё поискать. А завтра я покажу эти Тендерам, где раки зимуют. Несколько интимных откровений приведут их в чувство. — Он засмеялся и продолжал, как бы рассуждая сам с собой: — Кто бы мог подумать, что моя идейка принесёт такой триумф? Да, жизненный опыт никогда не повредит. И что самое забавное…
Больше Анна не выдержала. Ощупью двинулась она вдоль стены гаража, а затем, пошатываясь, к дому. Голова кружилась, гудела… «При чём тут Анна… бедняжка Анна… папенькино сокровище… таких партнёров ещё поискать… самое забавное…» Да, забавно! Книга, которую Дамьен начал с её поддержкой, когда они только поженились, стала совместным триумфом Дамьена и Джилл! А ей, Анне, в этом триумфе места нет, она даже благодарности не получит за помощь — зачем, ведь теперь он в себе уверен, теперь он на гребне… А её бросили за ненадобностью, швырнули обратно в лоно семьи.
Анна с трудом доплелась до спальни и, присев на кровать, с облегчением почувствовала, что стыд и боль прошли: их заглушила охватившая всё её существо дикая ярость.
Констебль уголовной полиции Мартин Макглинчи, сладко позёвывая, взял кружку с чаем и с закрытыми глазами откинулся на спинку стула. Сквозь дрёму он услышал телефонный звонок в глубине дома, но не тронулся с места. Мать подойдёт — наверняка, это тётя Вэл. Кто ещё станет звонить в такую рань? Охо-хо! У этой старухи телефонная трубка к уху припаяна. Сколько же люди болтают по телефону, подумал констебль, тряхнув своей пышной шевелюрой. А с другой стороны, что им ещё делать в таком захолустье? В этих богом забытых горах ничего не происходит, разве что турист какой заблудится, муж с женой не поладит или вспыхнет лесной пожар. Он отхлебнул из кружки, пытаясь стряхнуть с себя сонливость. Пожалуй, пора собираться. Не годится опаздывать на службу. Кто знает, какой вопрос жизни и смерти его там ожидает — к примеру, у кого-нибудь тачку спёрли или ещё что.
— Марти! Марти! — крикнула мать. — Тебя к телефону! Срочно!
Он кряхтя встал и поплёлся в гостиную. Мать с взволнованным видом показывала на трубку. Ну что там ещё? Прежде чем ответить, констебль снова зевнул.
— Алло… — Он никак не мог продрать глаза.
— Макглинчи!
Мартин мгновенно пробудился.
— Слушаю, сэр!
От изумления он чуть не крякнул. Саймон Тоби звонит ему домой! Небывалый случай. Просто голова кругом. Что за оплошность он совершил?
— Макглинчи, быстро в участок! Дело не терпит.
— Что случилось, сэр?
— Неприятная история в старой части Атертона. Расскажу, как приедешь. Давай поживей!
— Слушаюсь, сэр!
Мартин положил трубку и начал стаскивать с себя пижаму. Да, похоже, и впрямь что-то стряслось. Если уж старик Тоби не решается говорить об этом по телефону!.. Может, у кого нашли в сарае запасы марихуаны? Или большое ограбление? Некоторые из этих развалюх снизу доверху набиты всякими ценностями, а надёжных запоров, конечно, нет. Он побежал к себе в комнату и принялся поспешно одеваться.
Спустя минут сорок пять Мартина ожидало разочарование.
— По-моему, обычный несчастный случай, — угрюмо произнёс он, направляя машину к развилке. И покосился на шефа, неподвижно восседавшего рядом.
— Да… скорее всего, ты прав, Мартин. Но Робертс и Чан считают, что на всякий случай нам следует осмотреть труп, пока его не убрали. Так, ну-ка притормози… Кажется, здесь… угловой деревянный дом, точно. Ну и местечко! Ставь машину вот тут, за Робертсом. Ага, и доктор здесь, отлично!
Мартин поставил машину у обочины прямо против допотопного деревянного строения. Сетка забора провисла под тяжестью плетистой розы, краска на стенах почти вся облезла, а крытая железная крыша проржавела. Веранда, огибающая дом, была застеклена, и эти матовые стёкла придавали жилищу какой-то отрешённый и таинственный вид. Ворота покосившегося, окружённого кустарником гаража, что виднелся справа от дома, были распахнуты настежь.
