— Знаю, знаю, — ответил Хейли Престон. — Я сам иногда его принимаю.
— Вот как? Любопытно. Ну и как оно, помогает?
— Просто великолепно. Бодрит и успокаивает, если вы понимаете, что я имею в виду. Естественно, — добавил он, — принимать его надо в соответствующих дозах.
— Оно хранилось в доме в большом количестве?
Он знал ответ на этот вопрос, но задал его, будто бы в неведении. Хейли Престон являл собой саму искренность.
— Я бы сказал — в огромных количествах. В любой из ванных комнат в шкафчике найдется хотя бы один пузырек.
— Что ни в коей мере не облегчает нашу задачу.
— Конечно, — сказал Хейли Престон, — она сама могла пользоваться этим лекарством, и на этот раз, как я уже говорил, у нее могла возникнуть аллергия.
Предположение явно не убедило Крэддока. Хейли Престон вздохнул и спросил:
— А вы уверены насчет дозы?
— Конечно. Доза была смертельной, а миссис Бэдкок такие лекарства не принимала. Насколько нам удалось выяснить, она принимала питьевую соду и аспирин, и все.
Хейли Престон покачал головой.
— Да, действительно, куда ни кинь — загадка.
— Где мистер Радд и миссис Грегг встречали гостей?
— Вот здесь. — Хейли Престон подошел к площадке у лестницы.
Старший инспектор Крэддок стоял рядом с ним. Он посмотрел на противоположную стену. В центре висела мадонна с младенцем итальянской школы живописи. Насколько он мог судить, неплохая копия с известной картины. Мадонна в свободно ниспадающих голубых одеждах держала перед собой младенца Христа, и оба они — мать и дитя — смеялись. По обе стороны от них — небольшие группы людей, глаза которых устремлены на младенца.
«Душевная картина», — подумал Крэддок. Справа и слева от картины было два узких окна. Все выглядело очень мило, и казалось решительно не с чего выглядеть, как леди Шэлотт, на которую неожиданно обрушилось проклятие.
— По лестнице, естественно, поднимались люди? — спросил он.
— Да. Не сплошным потоком, а так, маленькими группками. Некоторых провожал наверх я, других — Элла Зелински, секретарь мистера Радда. Мы хотели, чтобы все было мило и непринужденно.
— А когда миссис Бэдкок поднялась наверх, вы были здесь?
— Стыдно сказать, господин старший инспектор, но я просто не помню. У меня был список приглашенных наверх гостей, и я провожал их туда. Представлял их, угощал напитками, а затем опять выходил, чтобы привести следующую партию. Я не знал миссис Бэдкок, а ее имени в моем списке не было.
— А миссис Бэнтри?
— О да, она ведь бывшая владелица этого дома. Мне кажется, она и миссис Бэдкок с мужем действительно поднялись почти одновременно. — Он помолчал. — А мэр появился сразу же вслед за ними. Его грудь украшала большая золотая цепь, а его жена с соломенными волосами была в чем-то ярко-синем с оборками. Их я всех помню. Я не разливал им напитки, спеша вниз за очередной группой.
— А кто же тогда подавал им напитки?
— Точно сказать не могу. Нас дежурило трое или четверо. Помню только, что когда я спускался вниз, как раз поднимался мэр.
— А вы не помните, кто еще шел вверх по лестнице, когда вы спускались?
— Джим Гэлбрейт, один из газетчиков, которые освещали это событие, и еще трое и четверо незнакомых. Было два фотографа, один местный, не помню, как его зовут, и богемная девица из Лондона, которая специализируется на оригинальных ракурсах. Ее фотоаппарат был установлен как раз в том углу, так что в ее поле зрения была миссис Грегг, встречавшая гостей. А, подождите-ка, кажется, как раз в это время прибыл Ардвик Фенн.
— Ардвик Фенн? А кто это?
Хейли Престон был явно удивлен.
— Он большая шишка, господин инспектор. Очень большой человек в мире кино и телевидения. Мы даже не знали, что он сейчас в Англии.
— Его появление было неожиданностью?
— Я бы сказал, да, — ответил Престон. — Очень мило с его стороны, что он пришел, и совершенно неожиданно.
— Он старый друг миссис Грегг и мистера Радда?
— Он был близким другом Марины много лет назад, когда она была второй раз замужем. Не знаю, насколько хорошо с ним знаком Джейсон.
— Во всяком случае, его приход — приятная неожиданность?
— Безусловно. Мы все были очень рады.
Крэддок кивнул и перешел к другим темам. Он очень подробно расспросил о напитках, их компонентах, как их подавали, кто подавал, кто из слуг и кто из нанятых на вечер людей. Из ответов складывалось то же впечатление, которое возникло у него в разговоре с инспектором Корнишем: с одной стороны, любой из тридцати присутствующих мог без особого труда отравить Хетер Бэдкок, с другой стороны, любого из них легко было поймать с поличным. То есть, размышлял Крэддок, человек этот шел на крупный риск.
— Спасибо, — сказал он наконец, — а теперь, с вашего позволения, я хотел бы поговорить с миссис Мариной Грегг.
Хейли Престон отрицательно покачал головой.
— Сожалею, — сказал он, — очень сожалею, но это совершенно исключено.
Крэддок поднял брови.
— Неужели?
— Она в прострации. В полной прострации. У нее сейчас ее личный врач. Он написал медицинское свидетельство. Оно у меня с собой. Могу показать.
Крэддок взял свидетельство и прочел его.
— Понятно, — сказал он. Затем спросил: — Марина Грегг всегда держит при себе врача?
— Они все живут в страшном напряжении, все актеры и актрисы. Их жизнь требует больших усилий. У большинства людей всегда свой врач, который знает особенности их организма и нервной системы. У Мориса Гилхриста очень солидная репутация. Он уже много лет консультирует миссис Грегг. Может, вы читали, она в последние годы много болела, долго лежала в клинике. И только год назад к ней вернулись силы и здоровье.
— Понятно.
Хейли Престон, казалось, испытал облегчение оттого, что на сей раз его ответ удовлетворил Крэддока.
— Вы, наверное, захотите поговорить с мистером Раддом, — предложил он. — Он будет… — Престон посмотрел на часы, — он приедет со студии минут через десять, если вас это устроит.
— Отлично, — ответил Крэддок. — А пока скажите мне, доктор Гилхрист сейчас здесь?
— Здесь.
— Я хотел бы поговорить с ним.
— Да-да, конечно. Я сейчас позову его.
Молодой человек вышел. Дермот Крэддок в задумчивости стоял на верхней площадке лестницы. Разумеется, выражение лица, описанное миссис Бэнтри, могло быть плодом ее воображения. Эта женщина, думал он, склонна к поспешным выводам. С другой стороны, продолжал размышлять Крэддок, вполне вероятно, что вывод, который она сделала, был верным. Даже если Марина Грегг и не выглядела, как леди Шэлотт, увидевшая страшное знамение, она вполне могла обнаружить нечто, вызвавшее ее гнев и досаду. Нечто, что заставило ее забыть о гостье, с которой она разговаривала. Вероятно, по лестнице поднимался некий неожиданный гость. Или незваный гость.
Он обернулся на звук шагов. Возвратился Хейли Престон вместе с доктором Морисом Гилхристом. Доктор Гилхрист выглядел совсем не так, как представил его себе Дермот Крэддок. Никакой вкрадчивости, ничего театрального. Он производил впечатление человека прямого, мягкого, суховатого. Одет он был в костюм из твида, на английский вкус несколько пестроватого. Густые темные волосы и наблюдательные, проницательные темные глаза.
— Доктор Гилхрист? Старший инспектор Крэддок. Можно пару слов наедине?
Доктор кивнул. Повернувшись, он прошел по коридору почти до конца, отворил дверь и пригласил Крэддока войти.
— Здесь нас никто не побеспокоит, — произнес он.
Очевидно, это была его комната, довольно уютно обставленная. Доктор Гилхрист указал гостю на стул, а затем сел сам.
— Как я понял, — начал Крэддок, — миссис Марина Грегг не в состоянии беседовать с кем бы то ни было. Что с ней, доктор?
Гилхрист слегка пожал плечами.
— Нервы, — ответил он. — Если бы вы сейчас стали задавать ей вопросы, минут через десять она была бы на грани истерики. Я этого допустить не могу. Если хотите, можете прислать полицейского врача. Я готов поделиться с ним своими соображениями. На предварительном дознании она не присутствовала по той же причине.
— Как долго это может продлиться? — спросил Крэддок.
Гилхрист посмотрел на него и улыбнулся. Улыбка у него была приятная.
— Хотите знать мое мнение не как врача, а просто как человека? В ближайшие двое суток непременно наступит момент, когда она не только будет готова встретиться с вами, но и будет умолять об этом. Ей захочется задавать вопросы. Она захочет сама отвечать на ваши вопросы. Все они такие! — Он подался вперед. — Я попытаюсь по мере возможности объяснить вам, инспектор, что заставляет этих людей вести себя подобным образом. Жизнь в мире кино — это жизнь в постоянном напряжении, и чем больше тебе сопутствует удача, тем больше напряжение. Живешь все время, весь день на виду у публики. Работа на съемочной площадке тяжелая, монотонная, растягивающаяся на долгие часы. Приходишь с утра, сидишь, ждешь. Отрабатываешь свой эпизод, который снимают и переснимают бессчетное число раз. Если репетируешь в театре, чаще всего приходится репетировать целый акт или по крайней мере часть акта. Там все выдержано в логической последовательности и все более или менее ясно и понятно. На съемках в кино нет никакой последовательности. Это очень монотонное, изнуряющее занятие. Изматывает до предела. Конечно, при этом живешь в роскоши, есть успокоительные средства, ванны, кремы, присыпки и врачебный уход, есть возможность пойти на прием, вокруг тебя люди, и ты постоянно на виду у всех. Но нет времени отдохнуть, нет времени хоть когда-нибудь расслабиться…
