Следом по степени привязанности следовали миссис Кинкросс и ее маленькая дочка, и миссис Палтус не поскупилась на добрые слова в адрес обеих, а затем — Эннисмор-Смиты, которые также, насколько позволяли им обстоятельства, вели себя дружелюбно по отношению к одинокой, но общительной вдове. Миссис Палтус почти дословно повторила полные сострадания к этой парс речи консьержки: это стыд вопиющий, что такая леди, как миссис Эннисмор-Смит, должна прислуживать в магазине, подай-принеси, быть на подхвате, да еще обращаться к людям ниже себя — «мадам», словно она какая-нибудь мисс из Камберуэлла или Кленхема, а ведь ее отец был генерал. Мужу миссис Палтус тоже сочувствовала, но немного свысока: «Характера лишен напрочь!» Если бы не жена, он бы совсем разорился и таскал по улицам лоток с сандвичами. К тому же непостоянный какой-то, то он смеется, то плачется, то весельчак, полный надежд, заслушаешься, и тут же опять жалобы, что он неудачник, и проку от него никакого, и хорошо бы со всем этим покончить, и чем скорее, тем лучше. Но, знаете, когда единственный сын гибнет на войне, это кого хочешь сломает.
К миссис Бэррингтон-Брейбрук миссис Палтус была милостива, но не безоговорочно. Роджер понял, что первая леди имела неосторожность просветить вторую на предмет своего происхождения, матримониальных похождений и жизни в целом, что не произвело на миссис Палтус благоприятного впечатления. Впрочем, с приличествующей случаю сдержанностью миссис Палтус позволила себе заявить, что в предшествующей замужеству карьере миссис Бэррингтон-Брейбрук есть что-то в высшей степени недостоверное и лучше не вникать в это слишком глубоко. Мистера Бэррингтон-Брейбрука миссис Палтус недолюбливала откровенно. «Вечно командует! Всезнайка! И имеет наглость смотреть сверху вниз на тех, кто во всех отношениях выше его, только потому, что зарабатывает много денег! На редкость неприятный человек».
Когда дело дошло до мисс Эвадин Деламер, миссис Палтус плотно сжала губы и не проронила ни слова.
Роджер расстался с ней лишь около семи и знал к этому времени довольно много о каждом из жильцов «Монмут-мэншнз». В последние минуты своего визита он успел задать несколько беспорядочных вопросов, касавшихся мисс Барнетт, но не узнал ничего нового, за исключением того, что после довольно бурного чаепития (причину бури установить не удалось) миссис Палтус в четверть шестого удалилась к себе, и более ее дорогую подругу живой никто не видел.
— Чай и булочки с изюмом, — чуть не плача произнесла миссис Палтус. — Она так любила булочки с изюмом, бедняжка. Ее единственная прихоть. Две булочки к чаю, ежедневно, и еще одна в девять вечера, уже в постели.
— Ах да, — кивнул Роджер. — Совсем забыл. Вы, конечно, не знаете, в котором часу точно мисс Барнетт в этот вечер легла спать?
— Почему же, знаю. Разве я не сказала? Каждый вечер ровно в девять, как часы, она укладывалась спать, с чашкой чаю и булочкой на стуле рядом, чтоб почаевничать лежа. «Согреть желудок», — говорила она, считала, что на теплый желудок засыпать легче. Ах, много и много раз… — Кельтские обороты в речи миссис Палтус мелькали все чаще, и Роджеру стало ясно, что пора уходить.
Он осторожно вошел в свою квартиру и, прежде чем пройти в кабинет, на цыпочках пробрался по коридору в кухню.
— А, Мидоуз? Да, скажите, Мидоуз… м-м… да. Ушла мисс Барнетт?
— Мисс Барнетт ушла ровно в шесть часов, сэр.
— Ну да. Разумеется… м-м… да. — Это была не слишком удавшаяся попытка убедить то ли себя, то ли Мидоуза, что он все еще хозяин своего мирка и капитан на своем корабле.
Но на его письменном столе в кабинете, аккуратно перепечатанные, уложенные в папку с наклейкой: «Тайна „Монмут-мэншнз“», лежали его заметки, с которыми в их нынешнем виде, безо всякого сомнения, работать было гораздо удобнее.
Что и говорить, печально, когда мужская твердыня сдается под натиском женщин, но нельзя не согласиться, что и от женщин бывает прок. Даже в Оксфорде нынешние интеллектуалы, чахлые, с жабьими физиономиями, должны черпать силы у своих крепеньких ассистенток.
За обедом Роджер обдумывал свои следующие шаги. Теперь куда больше, чем прежде, он был убежден, что мисс Барнетт удавил один из четырех обитающих в «Монмут-мэншнз» мужчин. Очевидно, пришла пора познакомиться с подозреваемыми поближе.
Решив начать с Аугустуса Уэллера, Роджер без труда нашел уважительный повод для визита.
Поскольку их с мистером Уэллером профессии некоторым образом пересекались и Роджер даже в свое время сотрудничал с «Лондонским весельчаком», он счел возможным восстановить утраченные связи во имя мифической молоденькой протеже, которая отчаянно нуждалась в заработке, но не умела ни сочинять, ни стенографировать, ни печатать и вообще не умела приносить хоть какую-то пользу кому бы то ни было.
Мистер Аугустус Уэллер самолично открыл ему дверь. Это был ладно скроенный молодой человек, на дюйм повыше Роджера (которого трудно было назвать высоким), с веснушчатым лицом и волосами песочного цвета.
— Ого-го, вот так сюрприз, — сказал мистер Уэллер. — Входите. Ужасно рад вас видеть. Осторожно, а то тут дыра в ковре.
Роджер, разумеется, вошел и проследовал за хозяином в маленькую гостиную.
— Ну, это просто здорово, — сиял мистер Уэллер, включая еще одну лампу. — Я все думал, когда же вы придете, и, знаете, вы очень удачно выбрали время. Я как раз думал о какой-нибудь работенке.
— Если вы хотите работать… — начал было Роджер, слегка ошалев от сердечности, с какой принимал его совершенно незнакомый человек.
— Хочу?! Дорогой мой, да какой же болван хочет! Конечно, не хочу. Да садитесь же. Вот это кресло самое надежное. Нет, правда, страшно рад вас видеть. Выпьете что-нибудь? У меня только пиво.
— Пиво? Пожалуй. Благодарю вас. Но, простите, разве мы встречались прежде?
— А разве нет? — удивился мистер Уэллер.
— Насколько я знаю, нет.
— То-то я никак не мог вас признать! Ну, теперь все понятно. Главное, — философски заметил мистер Уэллер, подавая пиво, — главное, что мы встретились теперь, не так ли? Ваше здоровье!
Выпили.
— Думаю, — сказал Роджер, — что мне лучше представиться и объяснить вам, почему я здесь, хотя то, что вы так тепло меня приняли, я воспринимаю как комплимент моей физиономии. Видимо, она вызывает доверие. Я знал, что вы здесь живете, и хотел вас повидать, и так получилось, что шел мимо и подумал, может, мне повезет и вы окажетесь дома. Меня зовут Роджер Шерингэм…
— Роджер Шерингэм! Ну конечно! Вот почему я думал, что мы знакомы. Конечно, я же видел тысячи ваших фотографий. Ну, это потрясающе. Как здорово, что вы ко мне так, мимоходом, заглянули. Не поверите, но я прочел уйму ваших книг. Так-так-так. Еще пива? — Не прерывая потока восторгов, мистер Уэллер наполнил стакан своего гостя, а Роджер подумал, что не только мистер Уэллер восхитительный молодой человек, у него и пиво восхитительное, а это редкое сочетание достоинств.
Когда радость хозяина несколько поутихла, Роджер объяснил наконец, что его сюда привело.
Мистер Уэллер тут же преисполнился альтруистической готовности пристроить мифическую протеже. Не было ни малейших сомнений, что это не составит никакого груда. Послушать мистера Уэллера, так редакция, в которой он сам работал, просто жаждала нанять бессчетное количество молодых женщин, не умеющих ни печатать, ни стенографировать, ни вообще что-либо делать; казалось, эта редакция специализировалась именно по найму таких молодых женщин и, как ни странно, никак не могла набрать их в достаточном числе. Завтра мистер Уэллер почтет за честь перекинуться словцом со старым Таким-то, добрым старым Сяким-то, намекнуть старому Тому-то, серьезно переговорить со стариной Имярек и даже проникнуть в святая святых самого великого старого сэра Айзека Как-его-там. Старина Шерингэм может не беспокоиться, его протеже уже почти что пристроена, и на хорошее жалованье, не говоря уж о том, что и делать-то ей ничего не придется. Короче говоря, Роджер даже испугался того, что мистер Уэллер воспринял его смехотворную затею с готовностью, какую сам Роджер не предполагал вероятной.
Тут уж он сбавил тон, сказав, что, как честный человек, не может скрыть, что его протеже не только никак не будет полезна нанявшей ее конторе, но что самое ее присутствие под крышей этого заведения может отрицательно повлиять на баланс будущего года. На это мистер Уэллер, который принял неведомую ему девицу не только под крыло, но и близко к сердцу, взялся петь ей хвалы с такой силой и убежденностью, что перепеть его было просто немыслимо. Роджер наконец сдался и перешел к выражениям признательности, про себя соображая, что в любом случае мистеру Уэллеру наверняка не удастся достичь того, что он сулил с такой поразит тельной уверенностью.
«Несомненно одно, — говорил он себе, — в лице этого благожелательного молодого человека я встретил непревзойденного оптимиста».
