– Благодаря непредвиденным обстоятельствам, – официально ответил молодой француз, взглянув на карточку, – один из министров и его жена не могут присутствовать сегодня на спектакле, поэтому я имею возможность предложить вам ложу второго яруса у самой сцены.
– Вы же вчера мне заявили… – начал было Бельмонт.
– Беру ее, – перебил поспешно на ломаном французском языке Леонид. – Цена? И дайте мне перо.
– Цена ложи двадцать пять тысяч франков.
– Великий Боже! – воскликнул пораженный Бельмонт. – Теперь я вижу, что я в Париже.
– Согласен с вами, – отозвался Леонид, проставляя сумму на чеке. – Париж – всегда Париж.
Молодой человек открыл ящик и, вынув оттуда кусок картона с золотым обрезом, на котором стояла подпись министра изящных искусств, передал его Леониду, а тот бережно спрятал его в боковой карман.
– Скажите, – спросил Бельмонт молодого француза, – подпись министра не поддельная?
– Я отвечаю за нее, – высокомерно изрек француз. Таким образом, у Пайяра состоялся обед, причем каждый глоток обошелся приблизительно в полтора доллара, и заплатил за него Лионель Бельмонт.
Было девять часов вечера, когда обе пары переступили порог театра Opera.
Подобно остальным посетителям, они приехали рано – начало спектакля было в половине десятого – чтобы себя показать и других посмотреть.
Прошла неделя с тех пор, как молодые девушки приехали из Алжира в Париж в сопровождении Сесиля Торольда и за это время не сидели сложа руки. Китти Сарториус истратила бездну денег на модисток на улицах Мира и Шоссе д'Антен, тогда как Ева приобрела только одно единственное платье (мечту, а не платье), но зато жених положительно засыпал ее драгоценностями. В этот день до обеда Сесиль куда-то неоднократно исчезал. В конце концов он вернулся с брильянтовой диадемой для своей невесты. «Ах ты, мой мот!» – воскликнула журналистка, целуя его. В общем, получилось, что Ева Финкастль, всегда такая скромная, была, что называется, перегружена драгоценностями, а Китти, привыкшая к дорогим безделушкам, фактически располагала одним только браслетом, поэтому Ева настояла на том, чтобы ее подруга одела на спектакль половину ее брильянтов.
Вся компания произвела большое впечатление, поднимаясь по мраморной лестнице театра Opera, усыпанной в этот вечер цветами. Лионель с Китти под руку был в превосходнейшем настроении, в то время как Сесиль выглядел несколько нервным, и нервность его сообщалась Еве Финкастль или, быть может, ее ошеломила диадема. Наверху был вывешен плакат с просьбою ко всем приглашенным рассесться по местам в двадцать пять минут десятого, то есть до прибытия президента и королевской четы.
Контролер взял дорогой кусочек картона с золотым обрезом из рук Сесиля, повертел его и, вернув с низким поклоном, сообщил, что он должен повернуть направо и пройти еще два марша. Общество двинулось дальше.
Громадные коридоры и фойе были переполнены представителями крупной буржуазии, родовой аристократии и всевозможными знаменитостями. Внутренность театра как бы изменилась – что-то новое, непривычное чувствовалось на каждом шагу. Даже капельдинерши при ложах выглядели в своих трехцветных шарфах наряднее и приветливее, впрочем, потому, что им предстояло получить как следует на чай.
– Как! – изумилась капельдинерша, открывая ложу Сесилю и его спутникам: в ложе уже сидели двое мужчин с дамой, громко разговаривавшие по-французски. Сесиль побледнел, Лионель ухмыльнулся.
– Эти люди сели не в свою ложу, – доказывал Сесиль капельдинерше, когда показался один из распорядителей в черном фраке.
– Виноват, месье. Вы месье Сесиль Торольд? – обратился он.
– Да, – ответил Сесиль.
– Соблаговолите последовать за мною. С вами желает поговорить господин директор.
– Видимо, вас поджидали, – съязвил Бельмонт.
– Эта ложа принадлежит мне, – возразил распорядителю Торольд, – и я желаю сначала расположиться в ней.
– Вот по этому-то поводу господин директор и хочет переговорить с вами, – с непередаваемой сладостью в голосе произнес распорядитель. Повернувшись в сторону Евы и Китти, он сделал низкий поклон и со свойственной только французам изысканной любезностью добавил: – Быть может, дамы пока полюбуются видом авеню de l'Opera с балкона? Иллюминация уже зажжена, и эффект поразительный.
Сесиль прикусил губу.
– Хорошо, – сказал он. – Бельмонт, возьмите их на свое попечение.
И в то время, как Бельмонт повел девушек на балкон, чтобы там обсудить создавшееся положение и увидеть приезд королевской четы, Сесиль последовал за распорядителем.
Они прошли по многочисленным коридорам в заднюю часть колоссального здания. Там, в отдельном кабинете, Сесиль был представлен господину директору, пожилому человеку с орденом в петлице и седыми усами.
– Месье, – обратился к нему директор. – Мне крайне прискорбно, но я вынужден поставить вас в известность, что господин министр изящных искусств распорядился аннулировать свое приглашение для ложи № 74 на сегодняшний вечер.
– Я не получил уведомления на этот счет, – ответил Сесиль.
– Потому, что приглашение предназначалось не вам, – нервно заявил директор. – Господин министр изящных искусств просит меня передать вам, что его приглашение на спектакль в присутствии господина президента и их королевских величеств не может быть ни покупаемо, ни продаваемо.
– Но разве вам неизвестно, что многие из этих приглашений и покупались, и продавались?
– К сожалению, слишком хорошо известно.
Директор взглянул на часы и позвонил.
– В таком случае, почему же для меня должно быть исключение?
Директор в упор посмотрел на Сесиля:
– Быть может, вам лучше известна причина, – сказал он и снова позвонил.
– По-видимому, я мешаю вам, – заметил Сесиль. – Разрешите мне удалиться.
– Нисколько, уверяю вас, – ответил директор. – Напротив. Я немного взволнован отсутствием мадемуазель Мальвы.
Вошел служащий рангом пониже.
– Она приехала?
– Нет, господин директор.
– А ведь уже четверть десятого.
Вошедший вновь удалился.
– Пригласительный билет на ложу № 74, – продолжал директор, – был продан за две тысячи франков. Разрешите мне, месье, вернуть вам эту сумму.
– Но я уплатил двадцать пять тысяч, – с улыбкой произнес Сесиль.
– Возможно. Однако господин министр согласен на уплату только двух тысяч. Вы отказываетесь от денег?
– О, нет, – ответил Сесиль, беря кредитки. – Но со мною вместе приехали трое моих знакомых, из них две дамы. Представьте себе, в каком я теперь положении.
– Представляю, – посочувствовал директор, – но вы не станете оспаривать у министра право аннулировать по желанию то или иное приглашение. Места должны продаваться при условии возможности осуществления этого права.
В этот момент в кабинет вошел еще один служащий.
– Ее все еще нет, – вздохнул он.
– Какое несчастье! – соболезнующе вставил Сесиль.
– Страшное несчастье, месье, – сказал, жестикулируя, директор. – Невиданное несчастье. Спектакль должен обязательно начаться в половине десятого и непременно сценой в саду из «Фауста», в которой мадемуазель Мальва исполняет роль Маргариты.
– А почему не изменить порядок? – предложил Сесиль.
– Немыслимо. Кроме этой сцены, идет первый акт из «Лоэнгрина» с мадам Фелиз и балет «Сильвия». Начать с балета нельзя – в театральной практике такого случая еще не было. Выступить же раньше мадемуазель Мальвы мадам Фелиз ни за что не согласится. Даже за миллионы. Даже за королевский трон. Этикет среди сопрано строже, чем при дворе. Помимо того, мы не можем поставить немецкую оперу раньше французской.
– В таком случае президенту и их величествам придется подождать прибытия мадемуазель Мальвы, – сказал Сесиль.
– Ждать их величествам?! Немыслимо.
– Немыслимо, – повторил как попугай и другой служащий.
Еще двое служащих вошли, вернее – влетели. И вместе с ними, казалось, ворвалась струя тревоги, крайней растерянности, охватившей всех и вся за кулисами театра. Они завопили:
– Уже двадцать десятого! А на одевание у нее уйдет по крайней мере минут пятнадцать!
– Вы посылали в отель «Du Louvre»? – с отчаянием выкрикнул директор.
– Да, господин директор. Мадемуазель Мальва покинула отель два часа тому назад.
Сесиль кашлянул.
– Я бы мог давно сообщить вам об этом, – во всеуслышание произнес он.
– Что? – вскочил директор. – Вы знакомы с мадемуазель Мальвой?
– Очень близко.
– Может быть, вам известно, где она?
– Известно.
– Где?
– Я скажу вам только тогда, когда займу вместе с моими друзьями приобретенную мною ложу.
– Дорогой месье, – взмолился директор, – сообщите нам сейчас же. Даю вам слово, что ложа останется за вами.
Сесиль поклонился.
