Трое — Кох, Дора и Генри Помфрет — с уверенностью утверждали, что Перри не пил до того, как они перешли из желтой комнаты в библиотеку, таким образом, вопрос о том, когда был отравлен бурбон, оставался открытым. Не было твердых оснований говорить, хотя это было весьма вероятно, что цианид подсыпали в бурбон в желтой комнате. Слуги свидетельствовали, что бурбон стоял вместе с другими спиртными напитками в незапертом шкафу в буфетной, и Шефер загрузил столик с напитками и покатил его сразу в желтую комнату. Не было ответа и на вопрос, когда последний раз пили виски из этой бутылки — этого никто твердо не знал.
Единственное действие, которое видели все и которое при обычных обстоятельствах могло бы стать отправной точкой в расследовании, приобрело черты совершенно фантастические: когда очередь отвечать на вопросы в библиотеке дошла до Хиби, все воспоминания о том, как она выбросила бутылку из окна, начисто улетучились из ее памяти. Допросив ее, Деймон лишился дара речи и молча уставился в ее сияющие от радости глаза. Фоксу из чувства сострадания пришлось вмешаться и попросить инспектора отпустить ее.
Приходил полицейский комиссар и, посидев около часа, ушел. Около девяти часов приехал окружной прокурор и уехал лишь в полночь. Из лаборатории и морга поступили более подробные заключения. Сержант Крейг со своим подразделением детективов, закончив работу, уехал. Кое-какие кости пришлось бросить в распахнутую пасть прессы; несколько человек отправили с ключом на холостяцкую квартиру Перри на Пятьдесят первой улице, надеясь, что среди бумаг и вещей, возможно, отыщутся факты, проливающие свет на это дело; выволокли из кровати полицейского капитана, расследовавшего самоубийство Тьюсара, и заставили его срочно приехать к окружному прокурору.
По-прежнему все, что можно было сказать, сказал инспектор Деймон в своей вырвавшейся из уставшего горла фразе: «Один из этих людей отравил человека».
Фокс встал со стула и быстро одернул на себе костюм.
— Итак, — заявил он, — если вы все еще верите, что я не прочь отправиться домой, возьмите показания у меня. Строго говоря, я готов изобразить негодующего гражданина. Хотите?
Деймон отрицательно покачал головой, потер глаза пальцами, поморгал, глядя на сосуд для благовоний, чтобы сфокусироваться, и встал.
— Ладно, — с отвращением сказал он, — давай свои записи, Коссоу. Думаю, что здесь мы уже больше ничего полезного не узнаем. — У двери он спросил у человека в форме: — Где они?
Фокс последовал за ним по коридору через большую прихожую в просторную комнату, которую мистер Помфрет называл собором. Сейчас ей больше подходило название «мавзолей» или даже еще что-то более мрачное, если такое существует. Двое полицейских, сидевших в ее противоположных углах, казалось, тоже заразились царившим здесь унынием. Семь измученных физиономий — супруги Помфрет отсутствовали, — повернулись к дверям навстречу инспектору. Кох сидел на стуле рядом с Хиби Хит, Диего сидел у окна в дальней части комнаты с Беком, Дора вытянулась на диване, Тед Гилл сидел с газетой у лампы, Гарда — у рояля. Кох начал было качать права, но Деймон поднял руку.
— Мы закончили, — кратко объявил он, — вы свободны. Возможно, кто-нибудь из вас или все завтра понадобятся мне снова, я прошу вас находиться по тем адресам, которые вы дали. Города не покидать. Если дамы желают, их проводят домой…
Тед выронил газету на пол и порывисто вскочил.
— Я провожу мисс Моубрей, — попросил он, направляясь к дивану, — можно?
Дора слабо запротестовала.
— В этом нет никакой необходимости…
— А я? — трагическим голосом вопросила Хиби Хит.
Растрепанная и жалкая, она выглядела просто восхитительно. — О, Тед!
— Если позволите, я с удовольствием провожу вас, мисс Хит, — поклонился Адольф Кох учтиво и вежливо, насколько позволяли обстоятельства.
— А вы, мисс Тьюсар? — спросил Деймон.
— Я провожу ее, — хрипло сказал Диего Зорилла без намека на какую-либо учтивость.
— Нет, не проводите, — отрубила Гарда. Хотя ее глаза были затуманены, они не потеряли способность сверкать. — Я возьму такси…
Диего пожал плечами и повернулся к Фоксу:
— Ты идешь? Ради бога, пошли отсюда.
Он двинулся к двери.
Фокс последовал за ним. В прихожей слуга подал им одежду, детектив в штатском наблюдал за ними. Им пришлось подождать, пока он не получил от Деймона указание выпустить их. Лифтер, позабыв о приличиях и выучке, смотрел на них не отрываясь весь путь вниз. Точно так же смотрел на них ночной персонал в холле, а также несколько человек, сидевших на скамейке у подъезда: привратник, двое полицейских и двое молодых парней, один из которых стремительно подскочил к Фоксу.
— Послушайте, мистер Фокс… Я дожидаюсь вас. Хотите дать пару колонок за вашей подписью…
Понадобилось пройти быстрым шагом целый квартал и сказать несколько крепких слов, чтобы тот отвязался.
— Перчатки у меня в правом кармане, — басил Диего, — а я всегда кладу их в левый.
— Точно, — кивнул Фокс, — они все перерыли. Моя машина стоит за углом на Шестьдесят девятой. Тебя подвезти?
— Я хочу выпить.
— Последние семь часов ты только и мог, что пить.
— Там я пить не мог. Глотнул шотландского — и меня чуть не вырвало. С желудком что-то. Может, зайдешь ко мне, перекусим сандвичами?
— Все, что ты хочешь знать, укладывается в одной фразе: у полиции не больше идей о том, кто убил Данхэма, чем у тебя.
Но Диего стал говорить, что просто хочет посидеть с другом, поесть и выпить. Фокс сопротивлялся, объяснял, что ему предстоит ехать на машине шестьдесят миль и перед этим необходимо поспать часов восемь, что утром надо подрезать виноград, но в конце концов сдался. По пути остановившись в круглосуточном магазинчике, они купили еды и подрулили к дому Диего на Пятьдесят четвертой улице — старому зданию из темного кирпича; в квартиру поднялись, одолев два пролета лестницы.
Несмотря на полное отсутствие стиля и довольно обшарпанную мебель, в средних размеров гостиной было уютно и приятно. Диего с испанской напыщенностью оказал Фоксу честь, взяв у него пальто и шляпу и повесив их в шкаф.
— Я накрою на стол, — сказал он. — Тебе с содовой?
— Прошу прощения, но нельзя ли кофе?
— Конечно. Сам я пью кофе только по утрам. Подожди минут десять.
— Отлично. С тобой, наверное, хорошо жилось бы любой женщине. Где можно помыть руки?
— Пройди туда. Вон дверь.
Фокс пошел в ванную. Закрыв дверь, он позволил себе роскошь самозабвенно зевнуть, а потом недовольно нахмурился. Он действительно собирался обрезать утром виноградные лозы, но он любил получать от этого занятия удовольствие и, прекрасно зная себя, понимал, что в данных обстоятельствах ему будет трудно полностью посвятить себя обрезке старых побегов. Даже теперь, когда ему страшно хотелось спать, он лишь невероятным усилием воли удерживался от того, чтобы не погрузиться в восхитительные извивы мыслительных процессов Хиби Хит.
Он вымыл руки с мылом, сполоснул лицо и стал искать полотенце. На вешалке его не было, не было и на крючке у двери. Слева была дверца поменьше, и он открыл ее, обнаружив за ней полки с множеством полотенец и всяких других вещей. Он взял турецкое махровое полотенце, предпочитая, как всегда, махровые полотенца гладким, и, вытираясь, пробежал глазами по забитым полкам. Но, несмотря на это проявление праздного любопытства и профессиональную наблюдательность, он ничего не увидел бы, если бы не обладал редкой остротой зрения, потому что в шкафу было темно. И он таки увидел ее. Что-то блеснуло за стопкой полотенец, прищурившись, он вгляделся получше и наконец протянул руку и вытащил на свет вазу.
Все более хмурясь, Фокс стал рассматривать ее. Черная глазурь. Изящные украшения из белой эмали внизу.
Посередине золотисто-желтые драконы и цветы, перемежающиеся с тоненькими зелеными ветками и листьями. Необычная, даже уникальная форма — мистер Помфрет и называл ее «уникальной».
Сомнений не было. Он держал в руках четырехугольную вазу Ван Ли, изображение которой Помфрет показывал Фоксу и которую, по убеждению миссис Помфрет, похитила Хиби Хит.
Фокс поставил вазу назад в шкаф, закрыл дверцу, повернулся к раковине и снова начал мыть руки. Нужно было время, чтобы подумать, как вести себя в этой ситуации. Конечно, никто его не обязывал как-нибудь себя вести вообще; то, как эта вещь попала в шкафчик к Диего, строго говоря, никакого отношения не имело к подрезанию виноградных лоз. Однако смешно было ожидать, что любопытство, унаследованное от обезьяньих предков, не взыграет в нем и не заставит влезть в это дело. Фокс вытер руки, достал из шкафа вазу, открыл дверь и, войдя в гостиную, спросил:
— Эй, Диего, откуда ты взял эту штуковину?
