— Это где-то в Калифорнии. Когда у мужа было плохое настроение, он всегда смотрел на этот плакат. Он мог развлечь его гораздо лучше, чем я или дети. — Маргит снова улыбнулась. — Странно, что прочно стоящий на родной земле человек испытывал ностальгию по чужбине.
— Думаете, он душой стремился туда?
— Он любил солнце. Говорил даже, что летом живет вдвойне. Но не думаю, чтобы он туда стремился. Зачем бы ему тогда исчезать? У него есть заграничный паспорт, и он в любой момент мог уехать в Австрию, а оттуда — куда только захочешь.
— Да, это действительно странно. — Поколебавшись немного, Тоот спросил: — А скажите, Маргит, почему вы не выбросили этот плакат?
На лице Варгане появилось насмешливое выражение.
— Потому что, если мой муж все же объявится, это будет ему неприятно. А потом, если бы я выбросила этот плакат, это означало бы, что я з н а ю, что он не вернется. Не правда ли?
— Но тот факт, что вы сохранили его, может быть и свидетельством вашей хитрости. Как вы смотрите на такой оборот дела?
— Ну а вы что думаете обо мне?
Тоот рассмеялся.
— Ничего. И могу еще сказать, что я пока ничего не знаю. — Капитан направился к выходу. — Благодарю вас за терпение.
Маргит снова протянула ему руку.
— Я не задерживаю вас, потому что скоро пойду за детьми. Надеюсь, мы еще встретимся.
— Вполне возможно. Во всяком случае, если вам что-то придет в голову, оставьте мне записочку в мереслекской гостинице. Я там живу.
— Договорились. Моя школа буквально метрах в двухстах от нее.
Тоот стал спускаться по лестнице, когда Варгане вдогонку спросила:
— А вы не хотите заглянуть к Беле Надю? Сегодня он еще здесь. Я встретила его утром.
Поколебавшись немного, Тоот решил последовать ее совету.
Ворота были открыты, капитан вошел во двор и постучал в дверь дома. Она была не заперта, Тоот толкнул ее и оказался в маленькой передней, из которой вели две двери. Он наугад вошел в одну из них — она привела в кухню с выбеленными стенами и каменным полом. Кухня была пуста, на столе лежала груда вымытой посуды. Из кухни дверь вела в комнату. Тоот вошел и увидел, что перед телевизором, на экране которого подобно резиновым мячикам прыгали две маленькие фигурки, отчаянно колотя друг друга, сидели двое мужчин. Оба сразу повернулись в сторону вошедшего. Одним из них был Бела Надь. Второго Тоот никогда не видел.
— Приветствую вас, — поздоровался Надь. — Присаживайтесь. — Потом показал рукой на второго мужчину, проговорил: — А это… — он запнулся, как бы подыскивая слова, — это… мой друг Ласло фон Сабо.
Тоот чуть было не расхохотался, но, взглянув на обладателя такой странной фамилии, постарался подавить смех.
— Честь имею представиться — Ласло фон Сабо, — произнес незнакомец, вставая и протягивая руку.
Он был чуть выше среднего роста, но обладал фигурой с явно избыточным весом: весил он, наверное, около девяноста кило. Толстые конечности, широкие плечи, а протянутая ладонь, казалось, была вырублена из дерева. Коротко остриженные густые темные волосы плотно прикрывали его круглый череп, лицо его было каким-то угловатым: крупный квадратный подбородок, широкий короткий нос, цепкие, далеко посаженные друг от друга светло-карие глаза, отливающие холодным блеском, несмотря на то, что узкогубый рот растянулся в улыбке. Тоот также представился.
— Вы не венгерский гражданин? — спросил он.
— Я австриец. Венгр по происхождению. Но поскольку по профессии я — шофер на зарубежных перевозках, то часто бываю здесь.
— Тогда вы, конечно, знакомы с Шандором Варгой?
Мужчина равнодушно кивнул.
— Да. Я обычно привозил ему любимое им виски и косметику, думаю, его жене.
Он говорил однотонным голосом, как-то бесцветно; его иностранный акцент, если специально не вслушиваться, вполне можно было и не заметить. Тоот несколько удивился, что фон Сабо, хотя и понимал, что имеет дело с сотрудником полиции, видимо, совершенно не придавал этому значения.
— Вы хорошо знали Шандора Варгу?
— Не сказал бы. Я езжу в этом направлении только последние два года, и то транзитом. Так что встречался я с ним раз в полтора-два месяца.
— Что вам известно о нем?
— Ничего.
Это слово прозвучало в устах фон Сабо столь решительно, что у Тоота отпало желание спрашивать дальше. Он вдруг почувствовал себя очень усталым: на длившуюся в течение полутора суток безостановочную «гонку по следу» ушел весь резерв его сил.
Фон Сабо уже не стал садиться, а повернувшись к Беле Надю, сказал:
— Так я справлюсь насчет этих вещей.
Бела Надь согласно кивнул, потом спросил:
— А ты не хочешь посмотреть схватки полутяжеловесов?
Гость пренебрежительно покачал головой.
— Этот петушиный бой меня не интересует. Если бы мне пришлось сейчас надеть перчатки, я бы любого из этих молодчиков уложил еще в третьем раунде. Слабаки!
— Вы были боксером? — спросил Тоот с пробудившимся интересом.
— Да. Профессионалом. Боксировал по десять-пятнадцать раундов.
— И как, успешно?
— У меня на счету семнадцать матчей. Четырнадцать я выиграл нокаутом и три — по очкам. Потом я оставил бокс, хотя как раз стали поговаривать, что я мог бы выступить на первенстве Европы.
— И почему же вы бросили бокс?
— На одном глазу было сорвано веко. Пришлось подшивать. Я решил, что лучше буду иметь меньше денег, но зато буду зрячим.
— И теперь вы мало зарабатываете?
Фон Сабо хмыкнул:
— Для вас это было бы много, а для меня маловато. Ну, до свидания, — бросил он, кивнув головой, и направился к двери. Надь последовал за ним.
Тоот в течение нескольких минут посидел перед телевизором и не заметил, как заснул. Очнулся он от того, что Бела Надь тряс его за плечо.
— Что с вами?
Тоот протер глаза.
— Ничего, просто устал. С момента нашей вчерашней встречи случилась парочка событий.
И он вкратце рассказал о случившемся с ним за эти полтора дня.
— Одно, во всяком случае, совершенно ясно: что-то очень искали в домике-давильне Варги, и кому-то очень не нравится, что розыск Шандора продолжается. Каково ваше мнение обо всем этом?
— Не знаю, — ответил Надь, покачав головой. — Но боюсь, тут готовятся весьма неприятные вещи. Не нравится мне этот тип с ножом. Исчезновение Шани — это вроде бы в порядке вещей, и все должно бы утихнуть. Но почему-то вдруг всё разбудоражилось? Может быть, из-за вас?
— Возможно. А скажите, вам знаком некий Янош Мачаи? Он живет один на Тёрёкварском холме.
Бела Надь удивился.
— Конечно, знаю. Он в детстве был моим хорошим приятелем. И не только моим, но и Шандора. Видите ли, мы все трое — уроженцы одной местности, и, когда были совсем еще огольцами, нас водой нельзя было разлить. Как это обычно бывает. Но я давно уже его не видел. С тех пор, как он спятил, только один раз.
— Спятил?!
— А как еще вы назовете то, как он себя ведет? Два месяца тому назад я встретился с ним в Мереслеке в универмаге…
— Во вторник.
— Откуда вы знаете? — Бела Надь был заметно удивлен.
— Я много чего знаю.
— Я его радостно поприветствовал, а он стоит как истукан. Пытался поговорить с ним, но это не очень получилось. На прощание я сказал ему, что как-нибудь загляну. Мачаи мне в ответ, мол, он не претендует на это. Ну, и черт с ним! Тоже мне — цивилизованные люди, долго не видевшие друг друга, на прощание обмениваются такими любезностями?!
— Этот фон Сабо привозил Варге только такие мелочи, о которых говорил?
— Не думаю. Полагаю, что там было все — от электрической бритвы до мотора к автомобилю. Но доказать это никто никогда не сможет.
— А я и не собираюсь. Сами по себе партнеры Варги по коммерческим сделкам меня не интересуют.
Бела Надь поднялся с кресла и выключил телевизор.
— Не сердитесь, но я должен собираться: мой поезд уходит через полтора часа.
Тоот понял намек и тоже встал.
В начале четвертого Тоот мчался в сторону Мереслека по шоссе между горой Верешхедь и холмами Беркеч. Стояла отличная для осени погода, и Тоота охватило какое-то особое настроение — уверенность, что зимы в этом году вовсе не будет. Через несколько километров дорога сузилась и побежала между горой Верешхедь и самым южным из холмов, образующих гряду Беркеч, которая по мере приближения автомобиля меняла окраску: из бледно-голубой превратилась в желто-красноватую. Первым шел Солдатский холм со старой шахтой, обозначенной темной стеной отработанной породы, чуть дальше Свиной хрящ с щетинистым темным леском, далее располагалась Малая игла, также поросшая лесом и густым кустарником, она имела пирамидальную форму, следом — Ястребиное гнездо с лысой вершиной. За ними множество других холмов, перечислить которые, как считают местные жители, не хватило бы нескольких десятков лет.
