«Впрочем, ничего, – размышляла миссис Оливер. – Рано или поздно я куда-нибудь да выйду – к реке, Патни, или Уондсуорту, или еще куда-то».
Она спросила у прохожего, как выйти на Кингз-роуд, но он ответил, что иностранец и по-английски не говорит.
Миссис Оливер устало свернула еще за один угол, и впереди заблестела вода. Она пошла быстрее по узкому проулку, услышала позади себя шаги, хотела обернуться, но на голову ей опустилось что-то тяжелое, и мир рассыпался снопом искр.
– Выпейте это, – произнес голос.
Норму сотрясала дрожь. Ее глаза словно остекленели. Голос снова приказал: «Выпейте это». Она послушалась и поперхнулась.
– Очень… очень крепко, – пожаловалась она.
– Но приведет вас в порядок. Сейчас вам станет легче. Только не двигайтесь, сидите тихо.
Тошнота и головокружение, мучившие ее, исчезли. Щеки у нее утратили мертвенную бледность, дрожь улеглась. В первый раз она посмотрела вокруг осмысленным взглядом. До этой минуты мир застилали страх и ужас, но теперь все вроде бы стало нормальным. Комната была средних размеров, и в обстановке чудилось что-то знакомое. Письменный стол, кушетка, кресло, стул, стетоскоп на тумбочке и какой-то аппарат, кажется, для проверки зрения, решила она. Затем она оставила общее и сосредоточилась на конкретном. На мужчине, который приказал ей выпить.
Она увидела человека лет тридцати трех-четырех, рыжего, с симпатичным некрасивым лицом – из тех, которые называют грубоватыми, но интересными. Он успокаивающе кивнул ей.
– Начали разбираться в окружающем?
– Кажется… по-моему… да. Я… вы… что произошло?
– Вы не помните?
– Машина. Я… она неслась на меня… прямо на меня… – Она поглядела на него. – Меня сбила машина.
– Нет, не сбила. – Он покачал головой. – Я помешал.
– Вы?
– Ну ведь вы вышли на середину улицы, на вас мчался автомобиль, и я еле успел оттащить вас в сторону. Почему вы вдруг кинулись под машину?
– Не помню… Я… наверное, я задумалась.
– «Ягуар» летел, явно превышая скорость, а на встречной полосе накатывался автобус. «Ягуар» не старался сбить вас? Нарочно сбить?
– Я… нет, нет, я уверена, что нет. То есть… я…
– Ну, я было подумал… Возможно, что-то другое?
– О чем вы?
– Но ведь это мог быть сознательный поступок.
– Что значит – сознательный?
– Сказать правду, я подумал, а не хотели ли вы покончить с собой? – И добавил небрежно: – Так как же?
– Я?… Нет… то есть… конечно нет.
– А то глупейший бы выбрали способ. – Его тон слегка изменился. – Но послушайте, что-то ведь вы должны помнить.
Ее снова начала трясти дрожь.
– Я думала… я думала, все сразу кончится. Я думала…
– Так, значит, вы все-таки хотели покончить с собой? Но почему? Мне вы можете спокойно рассказать. Возлюбленный? От такого бывает очень скверно. Не говоря уже о мысли, что уж тогда-то он пожалеет! Но надеяться на это нечего. Люди не любят жалеть или чувствовать себя в чем-то виноватыми. И возлюбленный, скорее всего, скажет: «Я же всегда знал, что она неуравновешенная. Пожалуй, так лучше для всех и для нее». Обязательно вспомните об этом, когда вам вновь придет охота бодать «Ягуар». Даже у «Ягуаров» есть чувства, с которыми надо считаться. Так в чем же дело? Возлюбленный вас бросил?
– Нет, – сказала Норма. – Вовсе нет. Как раз наоборот. – Она неожиданно добавила: – Он хочет, чтобы мы поженились.
– Но это же не причина бросаться навстречу «Ягуару».
– Нет, причина. Я это сделала потому… – Она умолкла.
– Лучше все-таки расскажите мне. Вам станет легче, как вы считаете?
– Как я сюда попала? – спросила Норма.
– Я привез вас на такси. Судя по всему, вы отделались только легкими синяками. Но вид у вас был совсем оглушенный. От шока. Я спросил, где вы живете, но вы посмотрели на меня, словно не поняли ни единого моего слова. Начала собираться толпа. Я подозвал такси и привез вас сюда.
– Это… это приемная хирурга?
– Да. Приемная врача, а врач – это я. Моя фамилия Стиллингфлит.
– Я не хочу показываться врачу! Я не хочу разговаривать с врачом! Я не…
– Успокойтесь. Успокойтесь. Вы уже десять минут как разговариваете с врачом. И чем вам врачи не угодили?
– Я боюсь. Я боюсь, что врач скажет…
– Послушайте, дорогая моя, вы ведь не обратились ко мне как к врачу. Считайте меня просто прохожим, который позволил себе вмешаться и избавить вас от смерти под колесами, а вернее от сломанной руки, раздробленной ноги, сотрясения мозга или от чего-нибудь еще более неприятного, что искалечило бы вас на всю жизнь. Не говоря уж о некоторых других деталях. Прежде, попытавшись сознательно наложить на себя руки, вы могли угодить под суд. И теперь можете, если выяснится, что кончать с собой вы собирались в сговоре с другим потенциальным самоубийцей. Ну вот, в неоткровенности вы меня обвинить никак не можете! А теперь ответьте откровенностью на откровенность и объясните, из-за чего вы так боитесь врачей. Что они вам сделали?
– Ничего. Пока ничего. Но я боюсь, что они…
– Что они?
– Запрут меня.
Доктор Стиллингфлит поднял морковные брови и посмотрел на нее.
– Ну-ну, – сказал он. – У вас о врачах какие-то странные представления. Зачем мне надо вас запирать? Не хотите ли чаю? Или предпочтете легонький транквилизатор? «Пурпурное сердце»? Ваши сверстники и сверстницы предпочитают что-нибудь вроде. А вы пробовали?
Она покачала головой.
– Нет. Не… не по-настоящему.
– Я вам не верю. Но в любом случае откуда тревога и уныние? Вы же никаким психическим заболеванием не страдаете, верно? На мой взгляд, вы совершенно нормальны. И врачи вовсе не жаждут сажать людей под замок. Психиатрические клиники и так уж переполнены. Втиснуть кого-нибудь сверх этого – тяжелая работа. По правде говоря, последнее время оттуда из-за безвыходности начали выписывать, точнее, выпихивать довольно много людей, которых следовало бы там оставить. У нас в стране все переполнено и забито.
Ну, так как же, – продолжал он, – что вы предпочтете? Что-нибудь из моего наркотического шкафчика или добрую старомодную полезную чашку чая по-английски?
– Я… я бы выпила чаю, – сказала Норма.
– Индийский или китайский? Так ведь положено спрашивать? Однако не гарантирую, что у меня найдется китайский.
– Индийский мне нравится больше.
– Вот и отлично.
Он направился к двери, открыл ее и крикнул:
– Энни! Чаю для двоих.
Вернувшись и сев, он спросил:
– Ну а теперь уясните себе, барышня… Кстати, как вас зовут?
– Норма Ре… – она умолкла.
– А?
– Норма Уэст.
– Так вот, мисс Уэст, пожалуйста, уясните себе, что я вас не лечу, что вы не обращались ко мне за медицинской помощью. Вы – жертва уличного происшествия, сформулируем это так, – по-моему, вы именно такой вид хотели придать действию, которое было бы довольно жестоким по отношению к водителю «Ягуара».
– Сперва я хотела броситься с моста.
– Да? Вам бы пришлось убедиться, что это очень непросто. Люди, которые занимаются мостами в наши дни, очень предусмотрительны. Вам бы пришлось карабкаться на парапет, а это нелегко. Кто-нибудь да остановит вас. Но продолжим мой рассказ. Я привез вас к себе, так как вы были в шоке и не могли сказать мне своего адреса. Да, кстати, где вы живете?
– У меня нет адреса… Я… я нигде не живу.
– Интересно! – сказал доктор Стиллингфлит. – «Без определенного места жительства», по выражению полиции. А как вы обходитесь? Всю ночь просиживаете на набережной?
Она взглянула на него с горьким подозрением.
– Я ведь мог бы поставить полицию в известность о случившемся, но делать это обязан не был и предпочел версию, что, погрузившись в девичьи грезы, вы сошли на мостовую, не поглядев по сторонам.
– Вы совсем не похожи на доктора, – заметила Норма.
– Правда? Собственно говоря, я несколько разочаровался в моей здешней практике, а потому оставляю ее и через две недели отбываю в Австралию. Из чего следует, что с моей стороны вам ничего не угрожает и вы можете без опасения поведать мне, как из стен на вас выскакивают розовые слоны, а деревья наклоняются к вам, чтобы задушить своими ветками, и как вы всегда знаете, когда из глаз других людей на вас смотрит дьявол, – ну, словом, любую свою веселую фантазию, и я палец о палец не ударю. А вообще-то, судя по виду, вы в полном рассудке, если хотите знать мое мнение.
– По-моему, не совсем.
– Может, вы и правы, – любезно уступил доктор Стиллингфлит. – Но объясните-ка, какие у вас основания так думать.
– Я совершаю поступки, а потом ничего не помню. Я рассказываю про них людям и не помню, что рассказывала им хоть что-то…
– Но ведь отсюда вытекает только, что у вас очень плохая память.
– Вы не понимаете. Все это… очень дурное.
– Религиозная мания? Интересно!
– Ничего религиозного… Только… только ненависть.
В дверь, постучав, вошла пожилая женщина с подносом в руках. Она поставила поднос на письменный стол и удалилась.
