— Дальше! — перебил Ханнасайд. — Вы ждали, что акции снова упадут, так?
— Именно! — с жаром воскликнул Бадд. — Раскрыл бы мистер Флетчер свой секрет раньше, ничего не случилось бы. Ни-че-го.
— Вы не купили десять тысяч акций, как вам велели, а сыграли на себя?
— Шансы упускать нельзя, — заюлил Бадд. — Сами понимаете! Ничего дурного я не замышлял!
Это весьма неубедительное утверждение Ханнасайд проигнорировал.
— Купили-продали, потом снова купили и продали, а прибыль оседала у вас в кармане. Так получилось? На тикере операции отражались, только как Флетчеру догадаться, что у вас на уме. Потом он раскрыл вам секрет — этой части рассказа я верю, — и вы поняли, что купили в десять раз меньше акций, чем следовало, а они пошли в рост. Правильно я излагаю?
— Вы… вы прирожденный биржевой игрок, мистер Ханнасайд! — похвалил Бадд. — Просто удивительно, как вы все распутали!
— В тот роковой вечер вы поехали в Марли потчевать мистера Флетчера байкой о том, почему не купили нужное количество акций?
— Совершенно верно. Не повезло, мистер Ханнасайд. Не отрицаю, я сглупил, но…
— Мистер Флетчер очень злился?
— Злился, но я его не виню и прекрасно понимаю. Только, оставаясь в тени, он поделать ничего не мог, а играть в открытую не желал. Ясно же, мистер Флетчер не мог допустить, чтобы стало известно, как он через посредника купил акции «Хакстон индастриз». Мистер Ханнасайд, на меня у вас ничего нет. Помяните мое слово: о любом опрометчивом поступке вы потом пожалеете.
Лоб Бадда покрылся бусинками пота. Сообразив, что ареста не последует, он шумно выдохнул и вытер лицо шелковым носовым платком.
Ханнасайд ретировался.
Теперь следовало проверить счета Невилла Флетчера.
Тем временем сержант Хемингуэй, своевременно прибывший в Марли, застал констебля Гласса в унынии. Веселый и бодрый, сержант тотчас заметил настроение своего подчиненного.
— Что с вами? Колики замучили?
— Нет, сержант, я в полном здравии, — отозвался Гласс.
— Ну, если у вас такой вид в хорошем настроении, не хотелось бы увидеть вас в плохом, — пошутил сержант. — Вы когда-нибудь улыбаетесь? Про смех я не спрашиваю, но хотя бы улыбаетесь?
— Печаль лучше смеха, — холодно проговорил Гласс. — Ибо печалью сердце лечится.
— Если речь о моем сердце, вы ошибаетесь, — молниеносно парировал Хемингуэй.
— Причин радоваться не вижу, — заявил Гласс. — Я опечален, подавлен и скорблю дни напролет.
— Давайте начистоту! — взмолился сержант. — Вам в самом деле есть о чем скорбеть, или это ваше любимое состояние?
— Я вижу грехи, которые обнажила смерть человека. Легион имя тем грехам. Я вижу порочность натуры человека, аки воду беззаконие пьющего.
— Сюда я приехал в чудесном настроении, — процедил Хемингуэй; ему с трудом удавалось сдерживаться. — Солнышко, птички, дело интересное попалось… Но еще немного таких разговоров, и у меня начнутся кошмары. Поэтому забудьте о порочности натуры и сосредоточьтесь на убийстве, которым должны заниматься.
— О нем все думы мои, — отозвался констебль. — Убит грешник, однако гибель его обнажила пороки, доселе сокрытые. Ни один из причастных не может сказать: «Я безгрешен, на мне ни пятна скверны».
— Золотые слова! — воскликнул сержант. — Разумеется, никто из нас не безгрешен. Неужели вы другого ждали? Вы чересчур серьезны и впечатлительны. Что вам до чужих пороков? Я знаю Библию много хуже вашего, но как насчет сучка в глазу брата твоего?
— Ваш упрек справедлив, — проговорил Гласс. — Я исполнен греха.
— Только слишком близко к сердцу не принимайте! — посоветовал сержант. — Ладно, за дело! Новостей, думаю, нет?
— Мне ничего неизвестно.
— Поедемте со мной в Грейстоунс. Хочу сам поискать то тупое орудие.
— Не найдете.
— Зря вы так думаете. Суперинтендант рассказывал про многообещающее пресс-папье, которое якобы подложил молодой Невилл.
Гласс помрачнел.
— «Мерзость пред Господом — коварные сердцем»[29], — холодно произнес он. — Невилл Флетчер погряз в суете. Пустой человек.
— Вы что-то о нем раскопали? — поинтересовался сержант. — Или ровным счетом ничего?
— Я вижу в нем безбожника, презирающего Священное Писание. Других пороков за ним не знаю.
— А как вам Норты?
— Говорят, он человек честный. Речи супруги его лживы, но удар, погубивший Эрнеста Флетчера, она не наносила.
— Да уж, если только кувалдой не орудовала, — согласился сержант. — Думаю, Чарли Карпентер расскажет, кто убил Флетчера, нужно только его найти. Слыхали о Чарли Карпентере?
— Слыхал, но, боюсь, ничего не понял. Что известно о человеке этом?
— Мелкая сошка. Тянул срок, год назад освободился. Его отпечатки пальцев нашли на рабочем столе покойного Эрнеста.
— Неужели такой человек причастен к убийству Флетчера? — хмуро спросил Гласс. — Воистину, темен путь наш.
— Не так и темен, — возразил сержант. — Карпентер якшался с одной из девиц покойного Эрнеста. Касательно той красотки с фотографии, вы попали в яблочко — ну, про страшный конец, помните? Девушку звали Энжела Энжел. Шестнадцать месяцев назад она наложила на себя руки, не захотела жить после того, как покойный Эрнест ее бросил. Судя по всему, именно он был ее кавалером. Дурочка молоденькая, ну как ее не пожалеть?
— «Душа согрешающая, та умрет»[30], — безжалостно проговорил Гласс. — Считаете, Карпентер убил Эрнеста Флетчера?
— Пока не пойму. Вроде бы стопроцентный подозреваемый, однако убийство с его досье не вяжется. Я считаю, что Чарли пытался шантажировать покойного Эрнеста из-за смерти Энжелы.
— Тогда ему незачем убивать Флетчера.
— Вы, дружище, не меньше моего преступлений перевидали и знаете: чем невероятнее гипотеза, тем перспективнее. Не отрицаю, смысл в ваших словах есть. Шеф полагает, что Карпентер видел настоящего убийцу.
Гласс пронзил сержанта ледяным взглядом:
— Как же так? Почему он тогда молчит?
— Ну, это ясно. Карпентер не из тех, кто, чуть что, бежит в полицию. Например, придется объяснять, что он делал в Грейстоунс.
— Верно. Вам известно, где обиталище сего грешника?
— Говорили бы нормальным языком, было бы куда лучше… — заметил сержант. — Нет, мне обиталище неведомо, будем выяснять. А пока нужно побольше узнать о нашем друге Норте. — Хемингуэй перехватил вопросительный взгляд Гласа. — Вы еще не слышали про трагикомедию? По мнению шефа, в саду Флетчеров Хелен Норт видела своего супруга. Вот ей и пришлось малость изменить показания. В общем, с лживыми речами вы тоже не промахнулись.
— Откуда у нее такие мысли?
— На тот вечер у ее благоверного нет алиби. Сейчас его шеф проверяет. Еще есть Бадд, у него точно рыльце в пуху, зуб даю!
— «Придет день, пылающий, как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и подпалит их грядущий день»[31], — неожиданно выдал Гласс у парадного крыльца.
— Может, и так, но вы, дружище, до того дня не доживете. Зачем волноваться? — едко спросил сержант. — Лучше делом займитесь. Дворецкий ваш приятель, верно?
— Я знаком с ним, однако приятелем иль другом не назову, ибо друзей у меня мало.
— Неужели? — подначил Хемингуэй. — Ладно, знакомы, и довольно. Поболтайте с ним по-приятельски.
— «Нерадивая душа будет терпеть голод»[32], — сурово напомнил Гласс.
— Только не из-за нерадения с дворецким. Ни голод не будете терпеть, ни жажду, — успокоил Хемингуэй.
— «Гибель вымышляет язык твой; как изощренная бритва он у тебя, коварный»[33], — отозвался Гласс. — Симмонс — честный человек, он идет дорогой добра.
— Поэтому я поручаю его вам. Довольно препираться! Разговорите дворецкого и выясните что-нибудь полезное.
Через полчаса Хемингуэй стоял у садовой ограды и любовался шпалерой. Плавное течение его мыслей прервали Невилл Флетчер и мисс Дру.
— Смотри, сержант! — воскликнул Невилл. — Салли, он человек хороший, тебе понравится.
Полный недобрых предчувствий, сержант обернулся. Монокль в глазу мисс Дру подтвердил его страхи. Он с опаской взглянул на девушку, но, как человек воспитанный, пожелал ей доброго утра.
— Вы ищете орудие убийства, — проговорила мисс Дру. — Я сама много об этом размышляла.
— Я тоже размышлял и даже поделился с Малахией, вставил Невилл, — на что тот сказал: «Гневаясь, не согрешайте».
— Судя по тому, что я слышал, совет весьма дельный, — сухо отозвался Хемингуэй, хотя его губы дрогнули в улыбке.
— А потом добавил: «Размыслите в сердцах ваших на ложах ваших, и утишитесь»[34], что в три пополудни не очень разумно.
— Я подумываю написать очерк о Малахии, — объявила мисс Дру. — По-моему, случай интереснейший. Тут явно нужен психоанализ.
