— Может быть, вы хотите поговорить со мной наедине?
Она лишь пожала плечами.
— С настоящего момента вы имеете право на присутствие адвоката по вашему выбору. Я готов немедленно пригласить любого, кого вы мне укажете. У вас есть знакомый адвокат?
— Нет.
— Хотите, я дам вам список?
— Это ни к чему.
— Вы предпочитаете адвоката по назначению?
— Зачем он мне нужен?
Все же они продвинулись вперед: старуха разомкнула губы.
— Вы признаетесь в убийстве вашего хозяина?
— Мне нечего сказать.
— Иными словами, вы поклялись молчать, что бы ни случилось?
Снова выматывающее молчание. Табачный дым клубился в кабинете, озаренном косыми лучами солнца.
Пахло ветчиной, пивом и кофе.
— Хотите чашечку кофе?
— Я пью кофе только по утрам, и то с молоком.
— Чего вам принести попить?
— Ничего.
— Вы собираетесь объявить голодовку?
Зря он это сказал: старуха едва сдержала улыбку, — возможно, мысль пришлась ей по вкусу.
В этом же самом кабинете, в таких же обстоятельствах Мегрэ повидал на своем веку самых разных подозреваемых, и несгибаемых, и слабых: одни плакали, другие все больше и больше бледнели, третьи вели себя вызывающе и насмехались над ним.
Но впервые он видел, чтобы кто-нибудь, сидя на этом стуле, проявлял такое безразличие и спокойное упрямство.
— Вы так и не хотите ничего сказать?
— Пока не хочу.
— Когда же вы собираетесь заговорить?
— Пока не знаю.
— Вы чего-то ждете?
Молчание.
— Вы хотите, чтобы я пригласил принцессу де В.?
Она покачала головой.
— Может быть, вы хотите кому-нибудь отправить весточку, желаете кого-нибудь видеть?
Принесли сандвичи с сыром, но старуха равнодушно взглянула на них. Она все качала головой и повторяла:
— Не сейчас.
— Значит, вы твердо решили не говорить, не пить и не есть.
Она выбрала неудобный стул: кто бы ни сел на него, через какое-то время начинал ерзать. Она же и по прошествии часа сидела все так же прямо, не шелохнувшись.
— Послушайте, Жакетта…
Она нахмурилась, шокированная подобной фамильярностью, и комиссару стало неловко.
— Предупреждаю вас: мы будем сидеть в этой комнате столько, сколько потребуется. У нас есть неопровержимое доказательство того, что вы произвели один или несколько выстрелов. Я просто прошу вас сказать мне, почему вы это сделали и при каких обстоятельствах. Вашим идиотским молчанием… — Слово вырвалось помимо воли, и комиссар поправился: — Вашим молчанием вы рискуете навести полицию на ложный след, бросить тень подозрения на других людей. Если через полчаса вы не ответите на мои вопросы, я вызову сюда принцессу и устрою очную ставку. Я призову также ее сына, Алена Мазерона, его жену, и тогда посмотрим, сможете ли вы при таком стечении народа… — Тут он вскрикнул, вне себя от ярости: — Что там еще?
В дверь стучали. Старый Жозеф увлек комиссара в коридор и прошептал, потупясь:
— Какой-то молодой человек настаивает…
— Какой такой молодой человек?
Жозеф протянул ему визитную карточку, где значилось имя Жюльена де В., внука Изабель.
— Где он?
— В приемной. Говорит, что спешит: опаздывает на очень важную лекцию.
— Пусть еще минутку подождет.
Мегрэ вернулся в кабинет.
— Внук Изабель, Жюльен, хочет увидеться со мной.
Вероятно, у него есть что мне сказать. Вы так и продолжаете хранить молчание?
Сцена, без сомнения, раздражала, но вместе с тем и хватала за душу. Теперь Мегрэ вроде бы почувствовал, что старуха борется с собой; похоже, он все же нащупал слабинку. Даже Жанвье, который довольствовался ролью зрителя, стало немного не по себе.
— Наступит момент, когда вам придется заговорить.
В таком случае, почему бы…
— Я имею право повидать священника?
— Вы хотите исповедаться?
— Я только прошу у вас разрешения переговорить со священником, с аббатом Барро.
— Где я могу найти аббата Барро?
— В приходе Святой Клотильды.
— Это ваш исповедник?
Не желая упускать ни малейшего шанса, Мегрэ потянулся к телефону:
— Соедините меня с домом священника в приходе Святой Клотильды. Да… Я жду… Аббат Барро… Какая разница, как пишется…
Мегрэ раскладывал на столе свои трубки, выстраивал их в цепочку, словно оловянных солдатиков.
— Алло!.. Аббат Барро?.. Это уголовная полиция…
Мегрэ, дивизионный комиссар… В моем кабинете находится одна из ваших прихожанок, она хочет с вами переговорить… Да… Речь идет о мадемуазель Ларрье…
Вы можете сейчас взять такси и приехать на набережную Орфевр?.. Благодарю вас… Да… Она ждет вас… — Потом он сказал Жанвье: — Когда придет священник, введи его сюда и оставь их наедине… А мне пока нужно кое-кого повидать…
И он направился к приемной, где дожидался один только молодой человек, одетый в черное, тот самый, которого он видел накануне на улице Варенн вместе с его родителями, братьями и сестрами. Увидев Мегрэ, он встал и последовал за комиссаром в маленький кабинет, оказавшийся свободным.
— Присаживайтесь.
— У меня мало времени. Я должен вернуться на улицу Ульм: через полчаса начинается лекция.
В крошечном кабинетике он казался еще выше и крупнее. Его лицо было серьезным, немного грустным.
— Уже вчера, когда вы приходили к моей бабке, я хотел с вами поговорить, но не улучил момента.
Мегрэ почему-то подумал, что ему хотелось бы иметь такого же сына, как этот парнишка. Он обладал природной непринужденностью и в то же время врожденной скромностью, и если он был немного застенчив, то всякий видел, что это происходит от душевной деликатности.
— Не знаю, поможет ли вам то, что я сейчас скажу.
Ночью я много думал об этом. Дело в том, что во вторник, после полудня, я ходил проведать дядю.
— Дядю?
На щеках юноши появился легкий румянец, но тут же исчез. Он застенчиво улыбнулся:
— Так я называл графа де Сент-Илера.
— Вы часто ходили к нему?
— Да. Я никогда не говорил родителям, хотя и не скрывался. С самого детства я много слышал о нем.
— От кого?
— От нянек, потом от одноклассников. Роман моей бабки сделался почти легендой.
— Знаю.
— Где-то лет в десять-одиннадцать я спросил ее саму, и мы частенько после этого говорили о Сент-Илере. Она читала мне некоторые письма, те, например, где он рассказывал о дипломатических приемах, о переговорах с главами государств. Вы читали его письма?
— Нет.
— Он писал, очень хорошо, живо — примерно как кардинал де Рец. Может быть, именно благодаря графу и его письмам я избрал карьеру дипломата.
— Когда же вы лично познакомились с ним?
— Два года назад. В Станисла у меня был товарищ, чей дед тоже принадлежал к дипломатическому корпусу. И вот однажды в его доме я встретил графа де Сент-Илера и попросил, чтобы меня представили.
Чувствовалось, что он был очень взволнован, разглядывал меня с головы до пят; я был растроган тоже. Он стал расспрашивать меня об учебе, о планах на будущее.
— Вы навещали его на улице Сен-Доминик?
— Он пригласил меня, хотя и добавил: «Только если ваши родители не сочтут это неподобающим».
— Вы часто виделись?
— Не очень. В среднем где-то раз в месяц. Это зависело от обстоятельств. Например, я советовался с ним, получив степень бакалавра, и он одобрил мое намерение поступить в школу. Он тоже полагал, что если это и не поможет мне в моей карьере, то во всяком случае даст крепкие знания.
Однажды у меня вырвалось: «Такое впечатление, что я поверяю свои мысли дядюшке». — «А я и считаю вас племянником, — рассмеявшись, ответил он. — Почему бы вам не называть меня так?..» Это поможет вам понять наши отношения.
— Вы не любили вашего деда?
— Я его мало знал. Хотя он и граф де Сент-Илер и принадлежали к одному поколению, это были такие разные люди. Дед всегда казался мне внушительным, недоступным…
— А ваша бабушка?
— Мы были друзьями. И до сих пор остаемся.
— Она знала, что вы ходите на улицу Сен-Доминик?
— Да. Я пересказывал ей наши беседы. Она выпытывала подробности, а иногда напоминала мне, что я давно не навещал нашего друга.
Мегрэ очень нравился молодой человек, и все же он изучал его пристально, почти с недоверием. На набережной Орфевр нечасто встретишь подобных юнцов, и у комиссара вновь появилось ощущение чего-то нереального: эти люди не явились из жизни, а словно сошли со страниц назидательного романа.
— Итак, во вторник после полудня вы отправились на улицу Сен-Доминик.
— Да.
— У вас была особая причина пойти туда?
— Более или менее. Два дня тому назад умер мой дед. Я подумал, что бабушке захочется узнать, как к этому отнесся ее друг.
— А вам самому не было любопытно?
— Наверное, да. Я знал, что они поклялись пожениться, если когда-нибудь представится такая возможность.
— Эта перспектива радовала вас?
— Пожалуй, да.
— А ваших родителей?
— Я никогда не говорил об этом с отцом, но имел основания верить, что замужество бабки не вызовет у него неудовольствия. Вот мама, возможно…
