Улыбки не было, но все ее лицо светилось безмятежностью.
— Простите, господин комиссар, что я заставил вас так долго ждать. Видите ли, проблема, которую мадемуазель Ларрье предложила моему вниманию, весьма деликатного свойства, и я должен был тщательно рассмотреть ее, прежде чем дать ответ. Признаюсь, я чуть было не попросил разрешения позвонить епископу, чтобы спросить у него совета.
Жанвье, пристроившись на краю стола, торопливо записывал. Мегрэ, чтобы соблюсти приличия, занял свое место.
— Садитесь, господин аббат.
— Вы позволите мне остаться?
— Полагаю, ваша прихожанка все еще нуждается в добрых советах?
Священник уселся, вытащил из-под сутаны самшитовую табакерку и взял понюшку. Этот жест и крошки табака на выцветшей сутане опять вызвали в памяти у Мегрэ что-то давно забытое.
— Мадемуазель Ларрье, как вы знаете, очень набожна и именно из благочестия совершила поступок, который я счел своим долгом ей простить. Она боялась, что граф де Сент-Илер не удостоится христианского погребения, и поэтому решилась молчать до похорон.
Словно блеснул под солнцем взмывший к небу воздушный шарик — Мегрэ внезапно все понял, и ему стало стыдно, что он не догадался раньше, хотя решение и лежало на поверхности.
— Граф де Сент-Илер покончил с собой?
— К несчастью, это правда. Но, как я уже говорил мадемуазель Ларрье, мы не можем поручиться, что он не раскаялся в последний момент. В глазах Церкви мгновенной смерти не существует. Мы признаем бесконечность времени, как и бесконечность пространства, и ничтожно малый промежуток времени, ускользающий от внимания врачей, может оказаться достаточным для покаяния. Не думаю, чтобы Церковь отказала графу де Сент-Илеру в последнем благословении.
Тут глаза Жакетты впервые наполнились слезами, и она вынула из сумочки платок, чтобы утереть их. Лицо ее жалобно сморщилось, словно у обиженной девочки.
— Говорите, Жакетта, — подбодрил ее священник. — Повторите то, что вы сказали мне.
Она всхлипнула:
— Я легла и уснула. Потом услышала выстрел и бросилась в кабинет.
— И обнаружили вашего хозяина лежащим на ковре с развороченным лицом.
— Да.
— Где был пистолет?
— На письменном столе.
— И что вы сделали?
— Пошла к себе в комнату и взяла зеркало: нужно было убедиться, что он больше не дышит.
— Вы уверились, что он мертв. Потом?
— Прежде всего я подумала, что нужно позвонить принцессе.
— Почему же вы этого не сделали?
— Было уже около полуночи.
— Кроме того, вы боялись, что она не одобрит ваш план?
— Мне это не сразу пришло в голову. Я подумала: вот придет полиция — и вдруг сообразила, что графа, как самоубийцу, станут хоронить по гражданскому обряду.
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы убедились, что ваш хозяин мертв, до того момента, как вы произвели выстрелы?
— Сама не знаю. Может быть, минут десять? Я встала подле него на колени и начала молиться. Потом поднялась, взяла пистолет и выстрелила не глядя, прося прощения у покойного и у Неба.
— Вы выстрелили три раза?
— Сама не знаю. Я давила на гашетку, пока не кончились патроны. Тогда я заметила блестящие штучки на полу. Я таких раньше не видела. Я поняла, что это гильзы, и собрала их. Этой ночью я не сомкнула глаз.
А ранним утром пошла и выбросила пистолет и гильзы в Сену, с моста Согласия.
— Вам известно, почему ваш хозяин покончил с собой?
Жакетта взглянула на священника, и тот жестом ободрил ее.
— Он уже давно был обеспокоен, удручен.
— По какой причине?
— Несколько месяцев назад доктор порекомендовал ему отказаться от спиртного, даже от вина. А он так любил вино. Несколько дней он отказывал себе, а потом начал понемножку пить. От этого у него болел желудок, и он даже вставал по ночам принимать бикарбонат. В конце концов, мне приходилось каждую неделю покупать новую упаковку.
— Как зовут его врача?
— Доктор Урго.
Мегрэ снял трубку:
— Соедините меня, пожалуйста, с доктором Урго. — У Жакетты он спросил: — Он давно лечил графа?
— Можно сказать, всю жизнь.
— Сколько лет доктору Урго?
— Точно не знаю. Примерно как мне.
— Он еще практикует?
— Посещает старых пациентов. Его сын открыл кабинет на бульваре Сен-Жермен, в том же доме, на той же площадке.
До самого конца дело это проходило не только в одном квартале, но и среди людей, принадлежавших к одной породе.
— Алло! Доктор Урго? Это комиссар Мегрэ.
Его попросили говорить погромче, прямо в трубку: врач извинился, что стал немного туг на ухо.
— Как вы догадываетесь, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу одного из ваших пациентов. Да, да, речь идет о нем… Жакетта Ларрье находится у меня в кабинете; она только что заявила, что граф де Сент-Илер покончил с собой. Как?.. Вы ждали, что я приду к вам?.. Вам приходила в голову такая мысль?.. Алло! Да, я говорю прямо в трубку… Она заявила, что уже несколько месяцев у графа де Сент-Илера болел желудок… Я прекрасно вас слышу… Доктор Тюдель, судебный эксперт, который делал вскрытие, удивился, что органы старика в таком хорошем состоянии… Как?.. Вы все время твердили это вашему пациенту?.. А он не верил вам?.. Да… Да… Понимаю. Вам не удалось убедить его… Он отправился к вашим коллегам… Спасибо, доктор… Мне придется еще раз побеспокоить вас, чтобы по всей форме взять показания… Нет, нет! Напротив, это очень важно.
Посуровев, он повесил трубку, и Жанвье показалось, что комиссар взволнован.
— Граф де Сент-Илер, — объяснил он несколько мрачным тоном, — вбил себе в голову, будто у него рак. Несмотря на уверения лечащего врача, он ходил на обследования к самым разным специалистам и всякий раз думал, что от него скрывают правду.
Жакетта прошептала:
— Он всегда так гордился своим здоровьем! Он часто повторял мне, что не боится смерти и готов к ней, но вряд ли вынесет болезнь. Когда он болел гриппом, например, то забивался в свою нору, как больное животное, и едва допускал меня к себе. Все из кокетства. Один его друг много лет назад умер от рака и года два был прикован к постели. Ему делали сложные операции, подвергали различным процедурам, а граф говаривал с нетерпением: «Почему ему не дадут умереть спокойно? Будь я на его месте, я бы попросил, чтобы меня как можно скорее спровадили на тот свет».
Внук Изабель, Жюльен, неточно припомнил слова, произнесенные Сент-Илером за несколько часов до смерти. Ожидая встретить счастливого человека, чья мечта вот-вот сбудется, юноша увидел перед собой озабоченного, встревоженного старика, который явно чего-то боялся.
Юноша по крайней мере поверил ему, именно потому, что ему еще далеко до старости. Жакетта сразу поняла. И Мегрэ, который прошел уже полпути и стоял ближе к старикам, чем к студентам с улицы Ульм, тоже понял теперь: Сент-Илер боялся, что днем раньше, днем позже окажется прикован к постели.
А тут еще старинная любовь, за все пятьдесят лет ничем не омраченная, должна была войти в реальную жизнь.
Изабель, которая видела его только издалека и сохранила воспоминания об их молодости, станет сиделкой, а не женой, познает только отвратительные страдания одряхлевшего тела.
— Вы позволите? — сказал он внезапно и направился к двери.
Он прошел по коридорам Дворца правосудия, поднялся на четвертый этаж и полчаса провел с судебным следователем за закрытой дверью.
Когда он вернулся к себе в кабинет, все трое сидели на своих местах, и Жанвье в нетерпении кусал карандаш.
— Вы свободны, — объявил комиссар Жакетте. — Вас отвезут домой. Или лучше к нотариусу Обонне, где вас ждут. А вас, господин аббат, доставят в ваш приход.
Но в ближайшие дни нужно будет исполнить некоторые формальности, подписать показания. — Он повернулся к Жанвье: — Займешься этим?
Еще час он провел с начальником уголовной полиции, а потом спустился в пивную «У дофины», где выпил две большие кружки пива прямо у стойки.
Мадам Мегрэ, должно быть, ждала, что он позвонит и попросит не ждать его к обеду, как это часто бывало в середине расследования.
Она удивилась, в половине седьмого заслышав его шаги на лестнице, и открыла дверь в тот самый момент, когда он взошел на площадку.
Он был необычайно серьезен, серьезен и спокоен, но она не решилась расспрашивать, а он крепко обнял ее, не говоря ни слова.
Она не могла знать, что он только что побывал в далеком прошлом, а затем в не столь уж далеком будущем.
— Ну, чем сегодня накормишь? — наконец проворчал он, притворяясь сердитым.
