Ознакомительная версия.
Когда-то Лаба служил там, но теперь больше не является ее сотрудником. В Париже есть еще несколько десятков бывших полицейских, от которых Сюртэ вынуждена была в свое время избавиться по более или менее схожим причинам.
Мегрэ тут же решил, что должен немедленно получить список этих уволенных полицейских. Стоило бы сразу позвонить Люка, чтобы он занялся этим делом, но, как ни странно это может показаться, комиссар не решался пройти через зал под насмешливым взглядом Маскулена.
Маскулен, не заказавший десерта, уже пил кофе. Мегрэ тоже не заказал десерта, а попросил кофе с коньяком. Он сидел, набивал трубку и старался восстановить в памяти лица людей с улицы Соссэ, которых он знал. У него было такое ощущение, словно на кончике языка вертится какое-то имя, а он все не может его вспомнить.
С той минуты, когда ему впервые сказали о полном мужчине и особенно когда упомянули о сигаре, что-то зашевелилось в его памяти.
Мегрэ до такой степени погрузился в мысли, что даже не заметил, как Маскулен встал, вытер салфеткой губы и что-то сказал своим сотрапезникам. Если говорить более точно, то он видел, как Маскулен, встав, отодвигал стул, чтоб освободить проход, и размеренным шагом направился к нему, но все это как будто проходило мимо его сознания.
— Вы разрешите, комиссар? — произнес Маскулен, берясь за спинку стула, стоящего против Мегрэ. Лицо его было серьезно, лишь слегка подергивался уголок рта, вероятно, от нервного тика.
На мгновение Мегрэ растерялся. Такого оборота он не ожидал. Он впервые слышал голос Маскулена, низкий, очень приятного тембра. Говорят, что именно из-за голоса — лицо у Маскулена нехорошее, жесткое, как у Великого инквизитора, — в тот день, когда ожидается его выступление, некоторые дамы стараются достать приглашение на заседание Палаты.
— Какое странное совпадение, что вы пришли сегодня сюда. Я собирался вам звонить.
Мегрэ оставался невозмутимым, пытаясь, насколько возможно, усложнить задачу Маскулену, но депутат, казалось, нисколько не был обескуражен его молчанием.
— Я только что узнал, что вы занимаетесь Пикмалем и отчетом Калама. — Маскулен говорил вполголоса, так как на них уже смотрели из-за многих столов. — Я могу не только предоставить вам важные сведения, но, полагаю, даже обязан сделать официальное заявление. Пожалуй, вам придется сегодня же послать одного из ваших инспекторов в Палату, чтобы записать его. Где меня найти, ему укажет любой.
Мегрэ все еще сохранял полную невозмутимость.
— Дело касается того самого Пикмаля, с которым мне довелось встретиться на прошлой неделе.
У Мегрэ в кармане лежало письмо Маскулена, и тут до него дошло, почему у депутата появилась потребность поговорить с ним.
— Уже не помню, какого числа, мой секретарь дал мне прочесть одно из многочисленных писем, которые я получаю ежедневно и на которые он обязан отвечать. Оно было подписано фамилией Пикмаль, а в обратном адресе был указан отель на улице Жакоб. Я забыл, как он зовется, кажется, по названию какой-то провинции.
Не спуская с него глаз, Мегрз отхлебнул кофе и несколько раз пыхнул трубкой.
— Я ежедневно получаю по нескольку сот писем, и отправители их самые разные: сумасшедшие, полусумасшедшие, порядочные люди, которые сообщают мне о всяких злоупотреблениях, и в задачу моего секретаря, способного молодого человека, которому я абсолютно доверяю, входит отбор наиболее важных из них.
Почему Мегрэ, изучая лицо своего собеседника, подумал, уж не педераст ли он? Никогда на этот счет не ходило никаких слухов. Если он и был педерастом, ю тщательно это скрывал. Комиссару казалось, что этим можно было бы объяснить некоторые черты характера Маскулена.
— Письмо Пикмаля мне показалось искренним, и уверен, что, если я его найду, на вас оно произведет такое же впечатление. Сочту своим долгом немедленно передать его вам. Он написал, что он единственный в Париже знает, где находится отчет Калама, и может достать его. Он добавил, что обращается ко мне, а не к официальным лицам, так как знает, что слишком много людей заинтересовано в том, чтобы замять это дело, и что я единственный человек, который внушает ему доверие. Простите, что я повторяю его выражения. На всякий случай я написал ему несколько слов и назначил свидание.
Спокойно, не спеша, Мегрэ вынул из кармана бумажник, извлек из него письмо с грифом Палаты, показал издали, — на стол не положил к досаде Маскулена, изготовившегося уже схватить его.
— Вот это?
— Вероятно. Мне кажется, я узнаю свой почерк. Он не спросил у Мегрэ, как к нему попало письмо, не выразил удивления, а только заметил:
— Я вижу, вы в курсе дела. Я встретился с ним в пивной «Круасан», недалеко от типографии: по вечерам я иногда там назначаю встречи. Пикмаль показался мне чересчур экзальтированным и, на мой взгляд, слишком прямолинейным. Я попросил его изложить свое дело.
— Он сказал вам, что отчет у него?
— Не совсем так. Такие люди никогда ничего не делают просто. У них есть потребность окружать себя атмосферой таинственности. Он сообщил мне, что работает в Школе дорог и мостов, что ему пришлось быть ассистентом профессора Калама и что, ему кажется, он знает, где найти отчет, составленный в свое время Каламом по результатам экспертизы проекта санатория в Клерфоне. Наша беседа длилась не больше десяти минут, так как мне надо было еще просмотреть корректуру моей статьи.
— После этого Пикмаль принес отчет?
— Я больше не видел его. Он предложил передать мне его в понедельник или во вторник, самое позднее в среду. Я ответил ему, что не хочу — по причинам, коюрые должны быть вам понятны, — чтобы документ попал ко мне. Этот доклад подобен динамиту, и сегодня мы в этом убедились.
— И что же вы посоветовали Пикмалю?
— Передать отчет своему начальству.
— То есть директору Школы дорог и мостов?
— Кажется, я не уточнял. Возможно, я упомянул о министерстве; естественно, это первое, что мне могло прийти в голову.
— Он больше не пытался вам звонить?
— Насколько мне известно, нет.
— А встретиться?
— Если он и пытался, то, очевидно, неудачно, так как, повторяю, об этом деле я узнал только из газет. По-видимому, он последовал моему совету, несколько, правда, по-своему: пошел прямо к министру. Едва услыхав о его исчезновении, я решил поставить вас в известность об этом инциденте, что я и сделал. Учитывая возможные последствия этого дела, я предпочел бы, чтобы мое заявление было должным образом зафиксировано. И, если сегодня днем…
Что ж, придется послать к нему кого-нибудь, чтобы записать его показания. Мегрэ не сомневался, что инспектор застанет Маскулена в окружении депутатов и журналистов. А не будет ли это использовано против Огюста Пуана?
— Благодарю вас, — сухо сказал Мегрэ. — Все необходимое будет сделано.
Маскулен казался несколько обескураженным; похоже, он ожидал чего-то другого. Может, он предполагал, что комиссар будет задавать каверзные вопросы или как-нибудь выразит недоверие?
— Я только выполняю свой долг. Если бы я предполагал, что события будут развиваться таким образом, я бы уведомил вас раньше.
У него все время был такой вид, словно он играет роль и даже не скрывает этого. Он, казалось, говорил: «Я хитрее тебя. Ну, что ты будешь делать?»
А не допустил ли Мегрэ ошибку? Не исключена возможность, что допустил. Мериться силами с таким влиятельным и хитрым человеком, как Маскулен?! Пользы никакой, а вреда может быть много.
Маскулен встал и протянул комиссару руку. Внезапно того, как молнией, пронзило воспоминание о Пуане и его рассказе про «грязные руки». Не став взвешивать все за и против, Мегрэ схватил пустую чашку из-под кофе и поднес ее к губам, делая вид, что не замечает протянутой руки.
Глаза депутата потемнели от гнева. Рот стал подергиваться сильнее. Но он ограничился тем, что сказал:
— До свидания, господин Мегрэ.
Он специально сделал ударение на слове «господин» или Мегрэ показалось? Если да, то это была почти не прикрытая угроза и означала она, что Мегрэ недолго оставаться в комиссарах полиции.
Проводив глазами Маскулена, который возвратился к своему столу и наклонился к сотрапезникам, Мегрэ машинально позвал:
— Гарсон! Счет, пожалуйста.
С десяток людей, играющих более или менее важную роль в жизни страны, не отрывая глаз, наблюдали за ним.
Похоже, Мегрэ выпил рюмку коньяка, даже не заметив этого: только на улице он ощутил во рту его вкус.
Глава 7
Комиссар разъезжает на такси
Не впервые он входил в комнату к инспекторам не как начальник, а как товарищ. Сдвинув шляпу на затылок, он уселся на стол, вытряхнул пепел из трубки прямо на пол, стукнув ею несколько раз о каблук, и набил снова. Все чем-нибудь занимались, и он оглядел их, чувствуя себя как отец семейства, вернувшийся вечером домой и довольный, что застал всех своих на месте.
Ознакомительная версия.
