так трястись, а он эту сумку к себе прижимал всю дорогу, будто у него там деньги были или алмазы какие, или же драгоценности украденные…
– Или ружье?
– Ружье?
– Мужчину по фамилии Ефремов из ружья застрелили – и мы подозреваем, что убийца его в ваш таксомотор приземлился.
– Боже мой, – пробормотал Кирилл Ильич, – я ж, получается…
– Вы промочите горло, не бойтесь, в моем кабинете – вас и пальцем не тронут, – с убежденностью сказал Варфоломей.
– Я вам верю.
– И правильно делаете, и я вам верю, – улыбнулся Ламасов, – а это редкость в наши дни! А теперь подскажите-ка адресок мне, где вы Николая высадили? Желательно, с подробностями…
– Благовещенская пять, – незамедлительно ответил Горчаков и призадумался, – у метро… и там остановка автобусная!
– Благовещенская, значитца, – кивнул Варфоломей, – а оттуда он мог и на метро, если не дурак… и на автобусе ночном… ну-с, Кирилл Ильич, теперича можете отретироваться, но я вас, если не затруднит, в течение суток попрошу вернуться – когда вы основательно проспитесь, чтобы вы с нашими художниками, так выразиться, потрудились над составлением фоторобота подозреваемого. Убил он Ефремова или нет – а отыскать его надо!
Варфоломей протянул руку, и Горчаков липко-скользко пожал ее.
– Я уже могу идти? – нерешительно уточнил Горчаков.
– Можете идти, – подтвердил Ламасов, – отоспитесь хорошо!
Глава 7. Картины примитивной охоты
К осмотру парковки и переписыванию номеров подключили участкового инспектора Эраста Аристарховича Аграфенова, который на пару с Крещеным ходил с блокнотиком от одного автомобиля к другому, черноволосой фигурой перемещаясь между конусами лучистого, снежно-белого фонарного света и своим экономным, витиеватым, отчетливым почерком выводя циферки и буквенные сокращения; то же самое проделывал Крещеный, небрежно-наклонно чирикавший какие-то одному ему удобопонятные каракули; а Варфоломей, вооружившись круглым прожекторным фонарем с внушительной лампочкой в застекленной сердцевине, с фотоаппаратом, подвешенным за лямку на шею, прочесывал почерневший от влажности, темный переулок, вертя по сторонам головой и выдыхая горячий пар в стылой воздух. И его длинная, островерхая, сужающаяся тень бежала рябью по лужам чуть ли не по всей длине меж домов.
Варфоломей брезгливо, удрученно-разочарованно сплюнул.
– Опостылела мне ситуация эта! – негромко выдохнул он.
Из форточки вверху раздался старческий, дрожаще-дряблый голос:
– Кто тут шляется, в окна мои светит?
Варфоломей дружелюбно поднял руку:
– Виноват, что разбудил, я лейтенант милиции! Ламасов моя фамилия.
Старичок усмехнулся:
– Не разбудил, лейтенант, уж если б я спал, то меня и пушкой не растормошишь, блокадник я и на сон не жалуюсь, у меня сон глубокий, крепкий – на века! – как с доисторической архитектурой! А у вас тут следствие какое-то, я так понимаю?
– Ефремова убили… – начал Варфоломей.
– Егорку знаю я, – прервал дед, – жаль мужика!
– Убийца по этому переулку отступил с места преступления.
– Да?
– Вот именно, а я ищу, может, он наследил.
– А я вам – по секрету, так сказать! – доложу, что слышал с комнаты, как крикнул кто-то в переулке да проматерился.
Варфоломей, чуть не подпрыгивая, невольно приподнявшись на носочках к форточке, окликнул блокадника и выпросил:
– Когда? Не вспомните?
– Отчего-ж не помнить? Да вчерась, по-моему, минут за сорок до того, как ваши бандеровцы красноперые, из конторы ментовской вашей, то бишь, по квартирам нагло расхаживать принялися, как петухи по курятнику. Я-то им открыл, почитай, с распростертыми объятиями, милиция ведь, да только не успел я открыть, как надерзили они мне, будто штрафнику какому, с угрозами непонятными, с гонором мусорским, ну я у них перед носом – хлоп-бац! – и закрыл дверь-то, только и слышал, как они мордами недовольными воротят, а один меня чуркой, чурбаном обозвал, я, конечно, не глухой, матюгнул в ответ, ну и пускай, думаю, покумекают да сами вернутся!
Варфоломей внимательно, чутко, понимающе выслушал его.
– За товарищей своих, – начал он, – а, впрочем, какие они мне товарищи, крысари приблудные, долго не продержатся!
Варфоломей повернулся и, пройдя в одном направлении, а потом в обратном, прощупывая жгуче-желтым лучом фонаря массивные кирпичные стены, и вот – направленный им луч скользнул пламенно-свободно, – и Варфоломей повернулся, заметив у самого дома поломанную дощечку с продольной трещиной и, приблизившись и наклонившись, он заметил небольшое выделяющееся отверстие, где был вбит гвоздь.
Ламасов взял в ладонь фотоаппарат и сфотографировал как раз в момент, когда к нему подтянулись Крещеный и Аграфенов.
– А почему бы, – спросил Аграфенов, – и нам фотокамеры не выдать, чтоб мы с Данилой Афанасьевичем номера автомобильные сфотографировали?
Данила ответил:
– Варфоломей Владимирович у нас пуританин, ретроград, реакционер-мыслитель, мракобесит по-черному, не верит в технику, в научный прогресс…
– Да я и твоему почерку – как курица лапой! – тоже не шибко-то доверяю. Но фотоаппараты эти, кто знает, может, фотопленка испортится, засветится как-нибудь в важный, ответственный момент – и прощай, улика драгоценная! – а ты, Аграфенов, глазенками своими поглядел и ручонками написал – и вот, оно у тебя на странице, никуда не денется, и кто знает, может, на руках у тебя уже доказательство вины чьей!
– Тридцать одну машину насчитали неподалеку.
– Ну, раз тридцать одну, значит, тридцать одну. Тут главное – как в казино, не прогадать со ставкой.
Данила спросил:
– А ты что здесь… просто фотографируешь или с целью какой-то?
– Сам полюбуйся, – Варфоломей направил луч на улику.
– Ну, и что, – Данила присмотрелся одним глазом, оттянув веко, – деревяшка какая-то поломанная, что проку от нее?
– Гвоздь в ней был, – ответил Варфоломей, – я думаю.
– Ну, а убийца что, прижавшись к стенке бежал? Неудобно, наверное, было ноги уносить, – ехидно улыбнулся Крещеный.
– А может, – сказал Аграфенов, – он эту деревяшку, когда от ботинка или туфли оторвал, то отшвырнул? Я бы вот и сам, понимаете ли, отшвырнул! Может, деревяшка-то боли и не почувствует, но злость выместить нужно. Видели, как ребятня, споткнувшаяся о поребрик по невнимательности собственной, в отместку поребрик и пинает? Глупость человечья. С вами так не было?
Варфоломей и Данила переглянулись.
– Надо бы гвоздь найти, – сказал Данила, – может, кровь на нем.
– Овчарка Акимовская учуяла бы, – сказал Варфоломей, – они же тут прочесывали все, когда с Романовым ходили.
– Надеюсь, хорошенько он проколол подошву-то, иначе не хромал бы, да и до машины своей самостоятельно дошел…
– Если была она, – напомнил Варфоломей, – не знаем еще.
Аграфенов, отсморкнув сопли в носовой платок, сказал:
– Тут странное что-то, ребята, вот мне пять-шесть лет было, когда я однажды на гвоздь по глупости наступил, вонзился он, значит, сквозь подошву шлепанца – аж вспомнить дурно! – я так орал, а уж кровищи вылилось, ей-богу, полведра! Сплошь и рядом кровью замарано все было, а меня ведь еще приятель мой до
