— Да, пожалуй… Хотя это было так необычно…
— Вот что, Шила Грант, — заявил Стоддард. — Наркотики — страшная штука, это я вам как врач говорю. Я сталкивался с наркоманами и знаю, что это такое. Это зелье разрушает и тело и душу. Алкоголь по сравнению с ним — невинная забава. Не вздумайте попробовать их еще раз! Как вы думаете, что бы сказал о сегодняшней «вечеринке» ваш отец?
— Отец? — воскликнула Шила Грант. — Отец? — И разразилась нервным смехом. — Могу себе представить его физиономию! Его бы удар хватил.
— Ничего удивительного, — отозвался Стоддард.
— Доктор… Доктор… — донесся из другой комнаты стонущий голос миссис Грейс.
Пробормотав нечто нелестное себе под нос, Стоддард отправился на зов.
Заинтригованная Шила Грант снова уставилась на Пуаро.
— Кто вы такой? — спросила она. — Ведь вас не было на вечеринке.
— Нет, на вечеринке меня не было. Я друг доктора Стоддарда.
— Вы что, тоже доктор? Что-то вы на доктора не похожи.
— Меня зовут, — сказал Пуаро, умудрившись, как всегда, сделать из простого сообщения эффектную сцену, как бы завершающую первый акт, — Эркюль Пуаро.
Иногда Пуаро приходилось убеждаться в том, что бесчувственное молодое поколение абсолютно ничего о нем не слышало, но на этот раз сообщение достигло своей цели.
Шила Грант о нем явно слышала. Она была поражена и не могла отвести от него изумленных глаз.
3
Говорят — уж не знаю, насколько это справедливо, — что у каждого человека есть тетушка в Торки[5] или хотя бы троюродный брат в Мертоншире.
Мертоншир расположен на достаточном расстоянии от Лондона, там найдется где порыбачить и где поохотиться с собаками и без, там есть весьма живописные, хотя и несколько чванные деревушки, а развитая сеть железных дорог и новое шоссе облегчают сообщение со столицей. Слуги относятся к Мертонширу снисходительнее, чем к прочим, менее доступным уголкам Британских островов. В результате в Мертоншире невозможно жить, если ваш годовой доход не исчисляется цифрой с тремя нулями, а учитывая подоходный налог и все такое прочее — и со всеми четырьмя.
Эркюль Пуаро, будучи иностранцем, не мог похвастаться наличием в этом графстве троюродных братьев, но у него было много друзей, так что ему не составило труда заполучить приглашение. Причем в качестве хозяйки он выбрал очень непосредственную, милую леди, высшим наслаждением для которой было перемывать косточки своим соседям. Так что Пуаро пришлось выслушивать множество сведений о людях, не представлявших для него ни малейшего интереса, прежде чем дело дошло до тех, кто ему был нужен.
— Семья Грант? Да, их там четыре девицы. Неудивительно, что бедный генерал не может с ними справиться. Что может один-единственный мужчина поделать с четырьмя девушками? — красноречиво всплеснула руками леди Кармайкл.
— И в самом деле — что? — подал реплику Пуаро, и леди продолжала:
— Он мне рассказывал, что у него в полку дисциплина была железная, но с девочками это не проходит. В мое время все было по-другому. Полковник Сэндис, помнится, был таким солдафоном, что его бедным дочерям…
(Последовал долгий экскурс в испытания, выпавшие на долю девиц Сэндис, а также подруг юности леди Кармайкл.)
Поймите меня правильно, — сказала леди Кармайкл, возвращаясь к семейству генерала, — я не имею ничего против его дочерей, они очень славные. Просто чересчур озорны и подчас заводят нежелательные знакомства. Раньше у нас такого не бывало, а теперь то и дело появляются просто сомнительные личности! От прежнего дворянского духа ничего не осталось, теперь все решают деньги, деньги и еще раз деньги. А уж что только об этих личностях не рассказывают! Как вы сказали? Энтони Хокер? Да, я его знаю. Мягко говоря, малоприятный молодой человек, но денег у него, по всей видимости, куры не клюют. Приезжает сюда охотиться и устраивает вечеринки — с размахом, но уж очень и очень странные… если, конечно, верить всему, что о них говорят. Но я предпочитаю пропускать это все мимо ушей, потому что люди слишком злы. Они всегда готовы предполагать самое худшее. Мне вот недавно кто-то сказал, что все молодые девушки от природы склонны к алкоголю, и мне это огульное обвинение совсем не понравилось. Да и кричать о наркотиках при виде любого человека со странностями не менее глупо. Взять ту же миссис Ларкин. Хотя я ее и недолюбливаю, но убеждена, что она просто очень рассеянная, поэтому у нее такой отрешенный вид. Она близкая подруга вашего Энтони Хокера и, наверное, поэтому терпеть не может девиц Грант — говорит, что они готовы мужчину живьем проглотить. Что ж, они, конечно, не прочь пофлиртовать, почему бы и нет? Это же так естественно. Все они, кстати, весьма хорошенькие.
Пуаро успел вставить вопрос.
— Миссис Ларкин? Послушайте, о ней не меня надо спрашивать. Как вообще сегодня можно сказать, кто есть кто? Говорят, она хорошо ездит верхом и сорит деньгами. У ее мужа было какое-то дело в Лондоне. Он умер, так что она вдова. Она здесь не так давно, появилась сразу после Грантов. Я всегда считала ее…
Тут леди Кармайкл осеклась и замерла с открытым ртом, а глаза у нее чуть не вылезли из орбит. Наклонившись вперед, она игриво стукнула Пуаро по костяшкам пальцев ножом для разрезания книг, который держала в руке. Тот едва не взвыл от боли.
— Ну конечно! — восторженно воскликнула достойная леди. — Так вот почему вы здесь! Ах вы, гадкий обманщик, я требую рассказать мне все без утайки!
— Но что я должен вам рассказать?
Шаловливая леди вновь взмахнула ножичком, но на этот раз Пуаро успел убрать руку.
— Хватит морочить мне голову, Пуаро! Я же вижу, как у вас подергиваются усы. Вас явно привело сюда расследование какого-то преступления, и вы бесстыдно выуживаете у меня нужные вам сведения! Неужто это убийство? Кто у нас в последнее время умер? Только старая Луиза Гилмор, а ей было восемьдесят пять, и вдобавок она страдала от водянки. Вряд ли дело в ней. Бедный Лео Стэвертон сломал шею на охоте и теперь лежит в гипсе — тоже не то. Наверное, это все-таки не убийство, а жаль. Крупных краж драгоценностей я в последнее время тоже что-то не припомню… Может быть, вы просто кого-то выслеживаете? Неужто Берил Ларкин отравила мужа, а ее рассеянность — следствие постоянных угрызений совести?
— Сударыня, — воскликнул Пуаро, — помилосердствуйте!
— И не подумаю. Вы здесь оказались неспроста, Пуаро.
— Сударыня, знакома вам античная культура?
— При чем тут античная культура?
— А вот при чем. Я следую примеру своего великого предшественника Геракла. Один из его подвигов — укрощение кобылиц Диомеда.
— Только не говорите мне, что вы приехали к нам сюда объезжать лошадей — в вашем-то возрасте и в ваших всегдашних лакированных ботинках! Думаю, вы и в седле-то никогда не сидели!
— Кобылицы — это символ, сударыня. Они были дикими и питались человечиной.
— Какая мерзость! Древние греки и римляне никогда не вызывали у меня особых симпатий. Не понимаю, почему священнослужители так любят цитировать древних: во-первых, невозможно понять, что они имеют в виду, во-вторых, сам предмет никак не вяжется с церковью. Сплошное кровосмешение и все эти совсем раздетые статуи — я-то против них ничего не имею, но вы же знаете этих священников: их возмущает даже то, что девушки приходят в церковь без чулок… Минуточку, о чем это я говорила?
— Трудно сказать.
— Так вы, негодник, не желаете признаваться? Ну убила миссис Ларкин своего мужа или нет? А может быть, Энтони Хокер и есть бристольский убийца собственной персоной[6]?
Леди Кармайкл с надеждой взглянула на Пуаро, но его лицо оставалось непроницаемым.
— Может быть, вы ищете фальшивомонетчиков? — рассуждала леди Кармайкл. — Я на днях встретила миссис Ларкин в банке, так она на моих глазах получала пятьдесят фунтов. Мне сразу показалось, что это чересчур. Хотя нет, если бы она была фальшивомонетчицей, все должно бы было быть наоборот — она бы вкладывала деньги, так ведь? Послушайте, Пуаро, если вы будете вот так сидеть, нахохлившись, и молчать, я запущу в вас чем-нибудь тяжелым.
— Имейте терпение, — взмолился Пуаро.
4
«Эшли Лодж», обиталище генерала Гранта, не отличалось большими размерами. Дом стоял на склоне холма, при нем были отличные конюшни и беспорядочно раскинувшийся заброшенный сад.
Внутреннее убранство дома агент по продаже недвижимости описал бы словами «полностью обставленный». Будды[7] в позе лотоса[8] взирали на посетителя из всех щелей, на полу громоздились медные бенаресские[9] подносы и столики. Процессии слоников украшали каминные доски, а на стенах висели замысловатые бронзовые безделушки.
Посреди этого индийского великолепия восседал в большом ветхом кресле генерал Грант. Его забинтованная нога покоилась на стуле.
