— Дайте мне ваше пальто…
Анна повесила пальто Мегрэ в коридоре и вернулась в комнату.
Стол уже был накрыт: скатерть в крупную клетку, серебряные приборы, чашки из тонкого фарфора.
— Вы не откажетесь чего-нибудь выпить?
В белой шелковой блузке она имела вполне домашний вид.
И формы у нее были довольно округлые. Почему же, в таком случае, она не казалась женственной? Трудно было представить ее в кого-то влюбленной, еще труднее вообразить, что кто-то влюблен в нее.
Анна принесла кипящий кофейник, налила три чашки. Потом снова исчезла и появилась с рисовым пудингом.
— Садитесь, господин комиссар… Моя мать сейчас придет.
— Это вы играете на рояле?
— И я, и сестра… Но у нее меньше свободного времени, чем у меня… По вечерам она проверяет тетради учеников.
— А кто играет на скрипке?
— Мой брат…
— Его сейчас нет в Живе?
— Он скоро должен быть… Я предупредила его о вашем приезде.
Она нарезала пудинг и, не спрашивая разрешения, положила кусок на тарелку гостя. Вошла мадам Питере. Скрестив руки на животе, она приветствовала Мегрэ робкой улыбкой, полной меланхолии и покорности.
— Анна сказала мне, что вы любезно согласились…
Она больше походила на фламандку, чем ее дочь, и даже сохранила легкий акцент. Черты лица были тонкие, а белые волосы придавали ей известное благородство. Она села на кончик стула, словно привыкла, что ее в любую минуту могут потревожить.
— Вы, должно быть, проголодались после путешествия… А я совсем потеряла аппетит с тех пор…
Мегрэ подумал о старике, оставшемся в кухне. Почему он не пришел, чтобы вместе со всеми отведать пудинга? Как раз в эту минуту мадам Питере сказала дочери:
— Отнеси отцу пудинга…
А потом добавила, обращаясь к Мегрэ:
— Он почти не встает со своего кресла… И едва сознает, что происходит вокруг…
Здесь ничто не напоминало о драме. Напротив, казалось, что извне могли происходить самые ужасные события, не нарушая спокойствия дома, где было так чисто и тихо, что слышалось гудение огня в печи.
Мегрэ, кладя в рот куски пудинга, задавал вопросы:
— В какой точно день это произошло?
— Третьего января… в среду…
— Сегодня у нас двадцатое…
— Да, но нас не сразу стали обвинять…
— А эта девушка… Как ее зовут?
— Жермена Пьедбёф… Она явилась около восьми вечера… Вошла в лавку, где ее встретила моя мать…
— А что она хотела?
Мадам Питере сделала вид, что смахнула слезу.
— Как всегда… Жаловалась, что Жозеф к ней не приходит, не дает о себе знать… А ведь он так много работает!.. Уверяю вас, он заслуживает уважения за то, что не бросает занятий, несмотря ни на что…
— И долго она здесь оставалась?
— Минут пять… Мне пришлось попросить, чтобы она не кричала… Могли услышать речники… Тут вышла Анна и сказала, что ей лучше будет, если она уйдет.
— И она ушла?
— Анна вывела ее на улицу… А я пошла в кухню и убрала со стола…
— С тех пор вы ее не видели?
— Ни разу!
— И никто из местных жителей ее не встречал?
— Все говорят, что нет!
— Она не грозилась покончить с собой?
Нет! Такие женщины с собой не кончают…
Еще немножко кофе?.. Кусочек пудинга?.. Это Анна испекла…
Новая черточка прибавилась к облику Анны в глазах Мегрэ. А она невозмутимо сидела на своем стуле и наблюдала за комиссаром, словно они поменялись ролями, словно она служила в Париже, в полиции, а он был членом семьи фламандцев.
— Вы помните, что делали в тот вечер?
На этот вопрос, грустно улыбнувшись, ответила Анна:
— Нас столько раз спрашивали об этом, что пришлось вспомнить малейшие детали. Возвратившись, я поднялась в свою комнату за шерстью и собралась вязать. Когда я спустилась вниз, моя сестра сидела за роялем в этой комнате. К нам только что пришла Маргарита…
— Маргарита?
— Да, наша родственница… Дочь доктора Ван де Веерта… Они живут в Живе… Скажу вам сразу, потому что вы это все равно узнаете… Это невеста Жозефа…
В лавке зазвенел звонок, и мадам Питере поднялась, вздыхая. Слышно было, как она довольно весело разговаривает по-фламандски с посетительницей.
— Это больше всего огорчает мою мать… Давно было решено, что Жозеф и Маргарита поженятся… Они обручились уже в шестнадцать лет… Но Жозефу нужно было закончить образование… И вот появляется этот Ребенок…
— И, несмотря на это, они собирались пожениться?
— Нет! Только Маргарита ни за кого другого не хотела выходить замуж… Они по-прежнему любили друг друга.
— Жермена Пьедбёф это знала?
— Да! И она решила женить его на себе! Моему брату, чтобы не поднимать шума, пришлось обещать ей…
Свадьба должна была состояться после экзаменов.
— Я вас спрашивал, как вы провели вечер третьего…
— Да. Так я уже сказала, что, спустившись вниз, застала в этой комнате мою сестру и Маргариту… До половины одиннадцатого играли на рояле… Мой отец, как обычно, в девять часов лег спать… А я с сестрой проводила Маргариту до моста…
— И вы никого не встретили?
— Никого. Было холодно… Мы вернулись домой… А на следующий день начались разговоры об исчезновении Жермены Пьедбёф… И только через два дня нам предъявили обвинение, потому что кто-то видел, как она вошла в нашу лавку… Сначала нас вызвал комиссар полиции, потом ваш коллега из Нанси… Видимо, месье Пьедбёф подал жалобу… Обшарили дом, погреб, сараи, все… Даже перекопали землю в саду.
— Ваш брат не был третьего числа в Живе?
— Нет! Он приезжает только по субботам на мотоцикле… Изредка бывает и в другой день недели… Весь город ополчился против нас, потому что мы фламандцы и у нас есть деньги…
Оттенок гордости прозвучал в ее голосе.
— Вы не представляете, чего только о нас не говорят!
В лавке снова зазвенел звонок, потом послышался молодой голос:
— Это я!.. Не беспокойтесь!..
Раздались торопливые шаги, и в столовой появилась очень женственная фигурка. Она направилась в глубь комнаты, но, увидев Мегрэ, остановилась.
— Ах! Простите… я не знала…
— Комиссар Мегрэ, он приехал помочь нам… Моя кузина Маргарита…
Маленькая ручка в перчатке очутилась в огромной руке Мегрэ…
— Анна сказала мне, что вы согласились…
Лицо ее было скорее очень тонкое, чем красивое. Его окаймляли мелкие завитушки белокурых волос.
— Говорят, вы играете на рояле?
— Да… Люблю музыку… Особенно когда мне грустно.
Ее улыбка напоминала улыбку хорошеньких девушек на рекламных календарях. Надутые губки, глаза с поволокой, чуть склоненная набок головка.
— Мария еще не приходила?
— Нет, видимо, поезд опять опаздывает.
Хрупкий стул затрещал, когда Мегрэ попытался скрестить ноги.
— В котором часу вы пришли сюда третьего числа?
— В половине девятого… А может быть, немного раньше… Мы рано обедаем… У отца собрались друзья для игры в бридж.
— Была такая же погода, как сегодня?
— Шел дождь… Он шел всю неделю…
— Мёза уже разлилась?
— Половодье едва лишь начиналось… Но плотины прорвало только пятого или шестого… Еще ходили караваны баржей…
— Кусочек пудинга, господин комиссар?.. Не хотите?.. Тогда, может быть, сигару?..
Анна протянула коробку с бельгийскими сигарами и пробормотала, словно извиняясь:
— Это не контрабанда… Одна сторона нашего дома в Бельгии, другая — во Франции…
— В общем, ваш брат, во всяком случае, совершенно непричастен к делу, раз он был тогда в Реймсе…
Анна с раздражением в голосе возразила:
— Как бы не так! Один пьяница утверждает, что видел, как мотоцикл брата проехал по набережной… Он рассказал об этом спустя две недели… Как будто он мог вспомнить!.. Это дело рук Жерара, брата Жермены Пьедбёф… Ему делать нечего. Вот он и проводит время в поисках свидетелей… Подумайте, они хотят предъявить гражданский иск и потребовать триста тысяч франков.
— Где ребенок?
Раздался звонок, и мадам Питере бросилась в лавку. Анна убрала пудинг в буфет, поставила кофейник на печку.
— У них.
А из лавки слышался голос речника, покупавшего можжевеловую водку.
Маргарита Ван де Веерт лихорадочно рылась в своей сумке, торопясь что-то показать.
— Ты еще не получила «Эхо Живе»?
И она протянула Анне вырезку из газеты. Анна передала бумажку Мегрэ.
— Кто тебя надоумил это сделать?
— Сама сообразила.
В газете было напечатано объявление:
«Просьба к мотоциклисту, который проезжал третьего января вечером по дороге вдоль Мёзы, дать о себе знать. Возможно хорошее вознаграждение. Обращаться в лавку Питерсов».
— Я не осмелилась дать свой адрес, но…
Мегрэ показалось, что Анна слегка раздраженно смотрела на свою кузину; она прошептала:
— Это идея… Но только никто не придет…
А Маргарита-то ждала поздравлений.
— А почему бы ему не прийти? — спросила она. — Ведь это был не Жозеф, и у него нет причин…
