Ознакомительная версия.
Говорила она с известным трудом и не только потому, что выпила две рюмки коньяка. Да и выпила она вовсе не для храбрости; ее испитое лицо, усилия, которые она прилагала, чтобы держаться в форме, говорили о том, что пьет она часто.
— Я жду от вас подробностей.
— Таков уж мой муж.
— Как это — таков?
— Это мужчина, которого заносит. Он встречает женщину, которая ему нравится, и испытывает потребность пожить с ней несколько дней. До сих пор самая долгая его интрижка, если можно так выразиться, длилась две недели.
— Не собираетесь же вы меня уверять, что он знакомится с ними на улице?
— Почти всегда. Обычно в ночных кабаре.
— Он ходил туда один?
— Всегда.
— Вас с собой не брал?
— Мы давно уже перестали существовать друг для друга.
— Тем не менее вы тревожитесь.
— За него.
— Не за себя?
В ее взгляде промелькнул какой-то вызов.
— Нет.
— Вы его больше не любите?
— Нет.
— А он?
— Тем более.
— Живете вы тем не менее вместе.
— Квартира большая. Ритм жизни у нас разный, и часто встречаться не приходится.
С лица Лапуэнта, продолжавшего стенографировать, не сходило удивление.
— Зачем вы пришли сюда?
— Затем, чтобы вы его нашли.
— Раньше у вас это никогда не вызывало беспокойства?
— Месяц — это долго. Он ничего не взял с собой, даже чемоданчика со сменой белья. Машинами тоже не воспользовался.
— У вас не одна машина?
— Две «Бентли» — им он пользуется чаще всего, и «фиат», который более или менее предоставлен мне.
— Вы водите машину?
— Когда я куда-нибудь отправляюсь, меня везет Витторио, наш шофер.
— Вы часто выходите из дома?
— Почти каждый вечер.
— Чтобы увидеться с приятельницами?
— У меня нет приятельниц.
Мегрэ редко приходилось встречать столь отчаявшуюся и столь загадочную женщину.
— Вы ходите по магазинам?
— Магазины я ненавижу.
— Отправляетесь на прогулку в Булонский лес или еще куда-нибудь?
— Я хожу в кино.
— Каждый день?
— Почти. Если не очень устала.
Как у всех наркоманов, наступал момент, когда ей надо было подстегнуть себя, и этот момент настал. Было видно, что она много бы дала за рюмку коньяка, но комиссар ничего не мог ей предложить, хотя в шкафу у него и стояла на всякий случай бутылка. Ему стало немного жаль ее.
— Я стараюсь понять, госпожа Сабен.
— Сабен-Левек, — поправила она.
— Как вам будет угодно. Ваш муж всегда исчезал из дому достаточно надолго?
— На месяц — никогда.
— Вы это уже говорили.
— У меня предчувствие.
— Какое предчувствие?
— Я боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь.
— У вас есть причины так думать?
— Нет. Для предчувствия не надо причин.
— Вы говорите, что ваш муж известный нотариус.
— Точнее, известна его контора, а клиентура — из самых отборных в Париже.
— Как же он может позволять себе переодические отлучки?
— В Жераре почти ничего нет от нотариуса. Контору он унаследовал от отца, но хозяйничает там по большей части старший клерк.
— Вы, кажется, утомлены?
— Я всегда утомлена. У меня слабое здоровье.
— А у вашего мужа?
— В свои сорок восемь он ведет себя как молодой мужчина.
— Если я вас правильно понял, узнать что-нибудь о нем можно, наверное, в ночных кабаре.
— Наверное.
Мегрэ задумался. Ему казалось, что вопросы его не достигают цели, а получаемые на них ответы ничего не дают.
В какой-то момент комиссар подумал, что перед ним сумасшедшая или, во всяком случае, неврастеничка. Он достаточно перевидал их у себя в кабинете, и с большинством хлопот было не обобраться.
Речь посетительницы казалась нормальной, вразумительной, в то же время создавалось впечатление, что она не совсем адекватна реальности.
— Вы думаете, у него было с собой много денег?
— Насколько я знаю, он обычно пользовался чековой книжкой.
— Вы разговаривали об этом со старшим клерком?
— Мы не разговариваем друг с другом.
— Почему?
— Потому что года три назад муж запретил мне входить в контору.
— У него были на это причины?
— Мне об этом неизвестно.
— Отношения у вас со старшим клерком плохие, но знать-то его вы, по крайней мере, должны?
— Лёкюрёр — так его зовут — всегда смотрел на меня неодобрительно.
— Он уже работал в конторе, когда умер ваш свекор?
— Он поступил туда, когда ему было двадцать два года.
— Может быть, ему больше известно о местопребывании вашего мужа?
— Может быть. Но если его об этом буду спрашивать я, он ничего не скажет.
Ее непрерывный тик начал в конце концов раздражать Мегрэ. Для него становилось все очевиднее, что этот допрос был для его посетительницы сущим наказанием. Тогда зачем она пришла?
— На какой имущественной основе заключен ваш брак?
— На условии раздельного владения имуществом.
— У вас есть личное состояние?
— Нет.
— Муж дает вам все деньги, в которых вы нуждаетесь?
— Да. Деньги для него ничто. Поклясться не могу, но думаю, что он очень богат.
Мегрэ задавал вопросы не в установленном порядке. Он искал во всех направлениях, но до сих пор ничего не нашел.
— Довольно. Вы устали. Оно и понятно. Если позволите, я загляну к вам сегодня после обеда.
— Как хотите.
Она продолжала сидеть, теребя в руках сумочку.
— Что вы обо мне думаете? — спросила она в конце концов. Голос ее звучал глуше, чем раньше.
— Я еще ничего не думаю.
— Вы думаете, я все усложняю, да?
— Не обязательно.
— В лицее одноклассники считали, что я все усложняю, и у меня из-за этого никогда не было подруг.
— Однако вы очень умны.
— Вы находите? — Она улыбнулась, и дрожь пробежала по ее губам. — Это мне не помогло.
— Вы никогда не были счастливы?
— Никогда. Я не знаю, что означает это слово.
Она кивнула на Лапуэнта, который по-прежнему сидел за стенограммой:
— Это что, действительно необходимо записывать нашу беседу? Трудно говорить свободно, когда за тобой стенографируют.
— Если вы хотите что-нибудь сообщить мне доверительно, записывать перестанут.
— Теперь мне больше нечего вам сказать. Она поднялась с некоторым усилием. Грудь у нее была впалая, плечи опущены, она слегка сутулилась
— Он обязательно должен присутствовать сегодня после обеда?
Мегрэ замешкался с ответом: он хотел дать ей шанс.
— Я приду один.
— В котором часу?
— В наиболее подходящее для вас время.
— Я обычно отдыхаю после обеда. В четыре вам удобно?
— Очень.
— Это на втором этаже. Правая дверь от лестницы. Руку Мегрэ дама не протянула. Неестественно выпрямившись, она двинулась к двери, словно боясь, что может упасть.
— Тем не менее благодарю, что вы меня приняли, — проговорила она, не разжимая губ.
И, бросив последний взгляд на комиссара, направилась к главной лестнице.
Двое мужчин не отрывали друг от друга взгляда, как будто оттягивали тот момент, когда надо открыть рот и задать вопрос. Разница была в том, что Лапуэнт казался ошеломленным, а комиссара скорее можно было назвать сосредоточенным, правда, глаза у него хитро поблескивали.
Он подошел к окну, распахнул его, набил трубку — выбрал он довольно тяжелую. У Лапуэнта кончилось терпение.
— Что вы об этом думаете, шеф?
Сотрудники Мегрэ редко отваживались задавать ему этот вопрос, так как чаще всего слышали в ответ ставшее привычным ворчание: «Я не думаю».
Вместо этого, в свою очередь, последовал вопрос комиссара:
— Об этой истории с исчезновением мужа?
— Скорее о самой…
Мегрэ раскурил трубку, встал перед окном и вздохнул, не отрывая глаз от залитых солнцем набережных:
— Это необычная женщина.
Продолжения не последовало. Комиссар решил не утруждать себя анализом собственных впечатлений и тем более переводом их в связную речь. Лапуэнт понял, что шеф смущен, и пожалел, что задал необдуманный вопрос.
— Может быть, она сумасшедшая? — тем не менее пролепетал он.
Комиссар, не говоря ни слова, исподлобья взглянул на него. Он постоял еще у окна, потом спросил:
— Позавтракаешь со мной?
— Охотно, шеф. Тем более что жена моя у своей сестры в Сен-Клу.
— Минут этак через пятнадцать. Лапуэнт вышел, комиссар снял телефонную трубку и попросил соединить его с бульваром Ришар-Ленуар.
— Это ты? — спросила его жена, когда он не успел еще открыть рта.
— Я.
— Могу поспорить: ты собираешься сообщить мне, что не придешь завтракать.
— Ты выиграла.
— Пивная «У дофина»?
— Вместе с Лапуэнтом.
— Новое дело?
Прошло уже три недели, как Мегрэ закончил последнее серьезное расследование, и это желание пообедать на площади Дофина указывало в принципе на то, что ему доставляло удовольствие вновь вернуться к оперативной работе. Он как будто показывал кукиш префекту и министру внутренних дел, которым взбрело в голову заточить его в роскошном кабинете.
Ознакомительная версия.
