решил не рисковать — вдруг да заметят свет.
Он осторожно подался вперед, вытянул массивную руку, изящно распрямив пальцы, изготовившись к прикосновению, и почувствовал, что в нем вздымается отвращение. Не успели пальцы дотронуться до скользкой кожи, как другая его рука нанесла мгновенный и точный удар по тому, что было под пальцами. Он поднялся и постоял пару секунд, переводя дыхание, ни о чем не думая, только прислушиваясь. Затем вышел на шоссе. При желтоватом свете дорожных фонарей он осмотрел всего себя — в крови были только руки. На ходу он принялся рассеянно их тереть одна о другую, но от этого они стали еще более липкими и мерзкими; ему безумно хотелось их вымыть. Он пожалел, что придется браться за руль грязными руками, и с утонченной четкостью представил, как, вернувшись домой, намочит лежащую под раковиной тряпку и протрет руль сверху донизу. Даже отдраит.
Он отметил, что автобус уехал. Никакого представления о том, сколько все это продолжалось, у него не было. Он сел в машину, развернулся и покатил на юг. Наручные часы показывали без четверти одиннадцать. Рукав у рубашки был порван. Придется избавиться от рубашки, подумал он. По его расчетам, в Ньюарк он должен был вернуться в самом начале второго.
Пока Уолтер ждал в машине, пошел дождь.
Он поднял глаза от газеты и убрал руку из окна дверцы. Темно-синие точки зернышками перца усеяли синий рукав полотняного пиджака.
По крыше автомобиля громко забарабанили крупные капли летнего ливня, во мгновение ока гудроновое покрытие горбатой улицы сделалось мокрым и сияющим, отразив продолговатой красной кляксой неоновую вывеску на аптеке за квартал впереди. Спускались сумерки, и дождь набросил на город покров неожиданно густой тени. Дальше по улице аккуратные новоанглийские домики выделялись в смеркающемся свете особенной белизной, а низкие побеленные заборы вокруг лужаек прорисовывались так же четко, как стежки на образчике вышивки.
Верх совершенства, подумал Уолтер. В такой вот деревеньке женишься себе на здоровой добродушной девахе, живешь с ней в белом домике, ездишь по субботам на рыбалку и растишь сыновей, чтобы они делали то же самое.
«С души воротит»,— заявила сегодня Клара, показав на маленькую прялку у камина гостиницы. Она решила, что Уолдо Пойнт — это для туристов, но Уолтер остановил свой выбор на этой деревне после долгих раздумий, потому что во всей цепочке поселков Кейп-Кода она меньше других смахивала на туристскую достопримечательность. Уолтер вспомнил, как ей понравилось в Провинстауне, там она не жаловалась, что Провинстаун рассчитан на туристов. Но то было в первый год их семейной жизни, а теперь шел четвертый. Хозяин гостиницы «Прибой» рассказал вчера Уолтеру, что прялку смастерил его дедушка для своих маленьких дочек, чтобы учились прясть. Если б Клара на минуту могла поставить себя...
Это же такой пустяк, подумал Уолтер. Все их споры были по пустякам. Вчера, например,— принялись обсуждать, обязательно ли мужчина и женщина должны надоесть друг другу в постели после двух лет супружества. Уолтер считал, что необязательно, и мог бы в доказательство сослаться на свое чувство к Кларе, хотя она с подчеркнутым цинизмом и вульгарностью возражала, что обязательно. Уолтер скорее откусил бы себе язык, чем признался ей, что испытывает к ней такое же сильное влечение, как прежде. Но разве она сама не знала? И разве, упорствуя в споре, она не стремилась его рассердить?
Уолтер переменил позу, запустил пятерню в густые светлые волосы, попробовал расслабиться и почитать газету. Господи, подумал он, и это называется отпуск.
Он пробежал глазами колонку о положении американских вооруженных сил во Франции, но продолжал думать о Кларе. Он вспоминал про то утро в среду после предрассветной прогулки на рыбачьей лодке (поездка на ранний лов с Мануэлем хоть доставила ей удовольствие, потому что была познавательной), когда они вернулись к себе и решили соснуть. Клара была в на редкость отличном настроении. Они посмеялись по какому-то поводу, она обняла его за шею, медленно привлекла к себе...
Одно-единственное утро в среду, три дня назад, но уже в четверг в ее голосе появились знакомые кислые нотки, это привычное наказание за дарованные накануне милости.
Было десять минут девятого. Уолтер высунулся из машины и посмотрел на гостиничный фасад, который находился чуть-чуть позади. Клара все еще не появилась. Он глянул в газету и прочитал: «Мертвая женщина обнаружена в окрестностях Территауна, штат Нью-Йорк».
Женщину зверски избили и порезали, но не ограбили. Полиции не за что было зацепиться. Женщина ехала автобусом из Ньюарка в Олбани, пропала на остановке по пути следования, дальше автобус отправился без нее.
Уолтер прикинул, не удастся ли из этой заметки извлечь чего- нибудь для своих очерков: вдруг женщину и убийцу связывали какие-то странные отношения? Он припомнил, что как-то прочел в газете о беспочвенном, по всей видимости, убийстве, которое впоследствии нашло объяснение в неравноправной дружбе между убийцей и жертвой, дружбе, напоминающей отношения между Чадом Овертоном и Майком Дыовином. Уолтер сумел, рассмотрев историю убийства, выявить некоторые потенциально опасные стороны в дружбе Чада и Майка. Он вырвал из газеты заметку о женщине из Ньюарка и положил в карман. Заметку в любом случае стоило сохранить несколько дней — вдруг появятся сведения об убийце.
Писанием очерков Уолтер развлекался последние два года. Всего их должно было быть одиннадцать, под общим названием «Неравноценные друзья». Пока что он написал только один, посвященный Чаду и Майку, но составил конспекты еще нескольких, и все они опирались на его наблюдения над друзьями и знакомыми. Он исходил из посылки, что большинство людей водят дружбу, по меньшей мере, с одним человеком, во многом им уступающим, из-за того, что находят в нем отражение или же воплощение определенных недостатков и качеств, которые имеют или, напротив, которых лишены они сами. Взять тех же Чада и Майка: оба из зажиточных семей, оба избалованные, но Чад решил заняться делом, тогда как Майк все еще ходит в повесах, хотя особо повесничать ему не на что — семейство перестало выдавать ему на расходы. Майк пьяница и бездельник, без зазрения совести обирает друзей; впрочем, теперь, кроме Чада, у него и друзей-то не осталось. Чад, судя по всему, решил: «Кабы не милость Божия, был бы я на его месте» — и регулярно подбрасывает Майку деньги и дает приют. От Майка же как от друга всем мало пользы. Уолтер не собирался предлагать свои очерки издателям. Он писал книгу исключительно для собственного удовольствия, и плевать
