— А капитан?
— Он становился все холоднее, все резче. Может быть, все-таки в его поведении была доля безумия не знаю. Однажды он отдал приказ начать лов, а все старые матросы утверждали, что в этих широтах никогда не видели рыбы. Он не допускал возражений. Боялся меня. Может быть, знал, что я вооружен? У него тоже было оружие. Когда мы встречались, он подносил руку к карману. Я сотню раз пробовал снова увидеть Адель. Но он всегда был в каюте. Глаза у него провалились, лицо осунулось. И этот запах трески… Люди, солившие в трюме, неприятности — одна за другой.
Главный механик тоже держался начеку. Словом, никто не говорил естественно, свободно. Все мы трое походили на помешанных. Бывали ночи, когда я согласился бы убить человека, лишь бы добраться до нее. Понимаете? Ночи, когда я грыз зубами платок и повторял, подделываясь под ее голос:
— Мой большой мальчишка! Дурачок!
И все это тянулось без конца. Дни сменяли ночи, наставали новые.
А вокруг только серая вода, холодный туман, чешуя и потроха трески. Отвратительный вкус рассола в горле.
Я думаю, если бы я мог побыть с ней еще один раз, я выздоровел бы. Но это было невозможно. Фаллю всегда был там, и глаза его все больше проваливались. И эта беспрерывная качка, жизнь без горизонта. Потом мы увидели скалы.
Можете вы себе представить, что это продолжалось три месяца? Ну так вот, вместо того чтобы вылечиться, я заболел еще больше. Только теперь я отдаю себе отчет в том, что это была болезнь. Я ненавидел капитана, меня ужасал этот уже старый человек, который держал взаперти Адель. Я боялся вернуться в порт, боялся потерять ее навсегда.
В конце концов он стал казаться мне каким-то демоном, злым духом, который один наслаждается этой женщиной.
Когда мы подходили к порту, корабль маневрировал неудачно. Матросы с облегчением спрыгнули на землю, бросились в кабаки. Я хорошо знал, что капитан ждет ночного безлюдья, чтобы вывести Адель. Я пошел в свою комнату к Леону. Там у меня были старые письма, фотографии моей невесты, и я сжег их.
Я вышел. Я вожделел Адели. Повторяю: вожделел. Разве она не говорила, что по возвращении Фаллю женится на ней?
По дороге на судно я столкнулся с одним человеком… — Ле Кленш тяжело упал на подушку, лицо его сморщилось, словно от невыносимой боли, и он прохрипел: — Да ведь вы теперь сами знаете.
— Да, с отцом Жана Мари. Траулер был у пирса. На борту оставались только капитан и Адель. Он должен был вывести ее. Тогда…
— Замолчите!
— Тогда вы сказали человеку, который пришел посмотреть на корабль, где погиб его сын, что мальчишка убит. Верно? И пошли вслед за ним. Вы спрятались за вагон, когда он подошел к капитану…
— Замолчите!
— Преступление совершилось у вас на глазах.
— Умоляю вас!
— Вы присутствовали при этом. Поднялись на борт. Выпустили женщину…
— Я уже перестал желать ее.
Снаружи раздался громкий рев сирены. Дрожащими губами Ле Кленш произнес:
— «Океан».
— Да. Отходит во время прилива.
Они замолчали. До них доносились все звуки, раздававшиеся в больнице. Слышно было, как осторожно толкают каталки к операционной.
— Я уже перестал желать ее! — отрывисто повторил радист.
— Слишком поздно.
Снова молчание. Потом раздался голос Ле Кленша:
— И все-таки теперь я так хотел бы… — Он не смел произнести слово, которое вертелось у него на языке.
— Жить?
И Ле Кленш заговорил:
— Выходит, не понимаете? Я сам не понимаю. Все это происходило не здесь, а где-то в другом мире. Когда я вернулся сюда, я все понял. Послушайте. Там была эта черная каюта. Мы бродили вокруг нее. И ничего другого не существовало. Я хотел слышать, как она повторит еще раз «мой большой мальчишка». Не могу даже рассказать, как все произошло. Я открыл дверь. Она ушла. Там на набережной был человек в желтых ботинках, который ждал ее, и они бросились друг другу в объятия. Я проснулся — это самое подходящее слово. И с этих пор не хотел умереть. Но вот пришла Мари Леоннек вместе с вами. И Адель с этим мужчиной… Но что вы хотите от меня услышать? Уже слишком поздно, не так ли? Меня отпустили. Я пошел на траулер, взял револьвер. Мари ждала меня на набережной… Она не знала. Кто способен понять все это? Я выстрелил. Мне понадобилось немало минут, чтобы решиться. Из-за Мари Леоннек, которая была здесь.
Он зарыдал. И закричал во весь голос:
— Теперь мне все равно придется умереть. А я не хочу умирать. Боюсь умирать…
Тело его билось в судорогах. Мегрэ позвал сестру, и она усмирила его жестами, точными от долгой профессиональной привычки.
Траулер вторично издал свой душераздирающий рев, и женщины, провожавшие его, столпились на молу.
Мегрэ прибыл на набережную как раз, когда новый капитан отдал приказ отдать швартовы. Он заметил главного механика, который прощался с женой, и, приблизившись к нему, отвел его в сторону.
— Мне нужна справка. Это вы, не правда ли, нашли завещание капитана и бросили его в почтовый ящик комиссариата?
Главный механик смутился, заколебался.
— Не бойтесь. Вы подозревали Ле Кленша. Думали, что таким способом спасете его. Тем более что вы все вертелись вокруг одной и той же женщины.
Сирена с бешенством призывала опаздывающих, и на набережной люди обнимались в последний раз.
— Не говорите мне больше об этом, ладно? Это правда, что он умрет?
— Если только его не спасут. Где было завещание?
— Среди бумаг капитана.
— А что вы там искали?
— Я надеялся найти одно фото, — опустив голову, признался Лаберж. — Вы позволите? Нужно…
Канат упал в воду. Сейчас должны были снять сходни. Главный механик прыгнул на судно, в последний раз махнул рукой жене, взглянул на Мегрэ.
И траулер медленно двинулся к выходу из порта. Один матрос нес на плечах юнгу, которому едва исполнилось пятнадцать лет. А мальчик взял у матроса его трубку и гордо держал ее в зубах.
На берегу плакали женщины.
Если идти быстро, можно было поспеть за пароходом, который начинал развивать скорость, только миновав мол. Люди кричали с берега.
— Если встретишь «Атлантику», не забудь сказать Дюгоде, что его жена…
На небе все еще громоздились облака. Ветер дул навстречу течению и поднимал маленькие волны, производившие отчаянный шум.
Какой-то парижанин в светлых брюках фотографировал отплытие; с ним были девушки в белых платьях, они смеялись.
Мегрэ чуть не свалил с ног женщину, которая, вцепившись в его руку, спрашивала:
— Ну что? Ему лучше? — Это была Адель. Она не пудрилась с самого утра, кожа ее лоснилась.
— А где Бюзье? — спросил комиссар.
— Предпочел смотаться в Гавр, боится всяких историй. И раз я ему сказала, что бросаю его… Но как там мальчик, Пьер Ле Кленш?
— Не знаю.
— Скажите!
Нет. Он предоставил радиста его судьбе. На молу он заметил группу людей: Мари Леоннек, ее отца и г-жу Мегрэ. Все трое смотрели на траулер, который в тот момент проходил мимо них; Мари Леоннек с воодушевлением поясняла:
— Это его судно…
Мегрэ, нахмурившись, медленно подошел к ним. Жена первая заметила его в толпе, собравшейся проводить отплывающих к Ньюфаундленду.
— Он спасен?
Г-н Леоннек с тревогой повернул к нему бесформенный нос.
— А, очень рад вас видеть. Как идет следствие, господин комиссар?
— Никак.
— То есть?
— Не могу сказать. Не знаю.
Мари вытаращила глаза.
— Ну, а Пьер?
— Операция прошла удачно. Кажется, он спасен.
— Он не виновен, правда? Умоляю вас, скажите отцу, что он не виновен.
Девушка вложила в эти слова всю душу. А Мегрэ, глядя на нее, воображал ее такой, какой она будет десять лет спустя, с чертами лица, похожими на отцовские, с немного строгим видом, внушающим уважение клиентам ее магазина.
— Он не убивал капитана, — сказал комиссар. И, обращаясь к жене, добавил: — Я только что получил телеграмму: меня вызывают в Париж.
— Уже? А я обещала пойти завтра купаться с…
Она поняла его взгляд.
— Извините нас.
— Но мы проводим вас до гостиницы.
Мегрэ заметил в стельку пьяного отца Жана Мари, который опять показывал кулак траулеру. Комиссар отвернулся.
— Не беспокойтесь, пожалуйста.
— Скажите, — осведомился г-н Леоннек, — могу я перевезти его в Кемпер? Конечно, люди будут болтать…
Мари смотрела на него с умоляющим видом. Бледная как полотно, она лепетала:
— Раз он невиновен…
Лицо у Мегрэ было хмурое.
— Не знаю. Вам решать.
— Вы мне позволите все-таки предложить вам что-нибудь выпить? Бутылку шампанского?
— Нет, спасибо.
— Ну, хотя бы рюмочку чего-нибудь. Например, бенедиктина: мы же на его родине.
— Кружку пива.
Наверху г-жа Мегрэ укладывала чемоданы.
— Значит, вы того же мнения, что и я, не так ли? Это хороший парень, который…
Опять этот взгляд девушки, умоляющий его сказать «да»!
— Я думаю, он будет хорошим мужем.
