Жорж Сименон
«Кабачок нью-фаундлендцев»
«Это лучший паренек во всей нашей округе, а его мама, у которой, кроме него, никого нет, наверное, умрет с горя, если его посадят. Все здесь у нас, в том числе и я, уверены, что он невиновен. Я говорил о нем с моряками, и они думают, что его осудят, потому что судейские никогда ничего не смыслили в морских делах.
Сделай все возможное, как для самого себя… Я узнал из газет, что ты стал важной персоной в уголовной полиции и…»
Это было утром, в июне. Г-жа Мегрэ в своей квартире на бульваре Ришар-Ленуар, где все окна были раскрыты настежь, заканчивала набивать вещами большие дорожные корзины, а Мегрэ, в рубашке без воротничка, вполголоса читал письма.
— Это от кого?
— От Жориссана. Мы с ним вместе ходили в школу. Он стал учителем в Кемпере. Скажи-ка, ты очень настаиваешь, чтобы мы провели нашу неделю отпуска в Эльзасе?
Вопрос был для нее неожиданным: вот уже двадцать лет они неизменно проводили отпуск у родных, в деревне на востоке Франции
— А может быть, лучше поедем к морю? — И он вполголоса перечитал отрывки из письма: — «…тебе легче, чем мне, получить точные сведения. Короче говоря, Пьер Ле Кленш, молодой человек двадцати лет, мой бывший ученик, три месяца назад сел на борт „Океана“ — траулера из Фекана, который ходит ловить треску у Ньюфаундленда. Позавчера судно возвратилось в порт. Через несколько часов в гавани нашли тело капитана, и все признаки указывают на преступление. И вот Пьер Ле Кленш арестован…» Мы можем отдохнуть в Фекане не хуже, чем где-либо еще, — без энтузиазма сказал Мегрэ.
Последовало сопротивление.
— Что я там буду делать?
В Эльзасе г-жа Мегрэ жила у родных, помогала им заготавливать на зиму варенье и сливовую настойку Мысль, что ей придется жить в гостинице на берегу моря, в обществе парижан, пугала ее.
Спор кончился тем, что она решила взять с собой шитье и вязанье.
— Только не настаивай, чтобы я принимала ванны! Договоримся об этом сейчас.
К пяти часам они прибыли в гостиницу «Взморье». Г-жа Мегрэ сразу же переставила все в комнате по своему вкусу. Потом они пошли обедать.
А сейчас Мегрэ один, без жены, входил в дверь портового кафе «Кабачок ньюфаундлендцев». Сквозь стеклянную дверь был виден траулер «Океан», пришвартованный к набережной, где стояла вереница вагонеток. К снастям были подвешены ацетиленовые лампы, в их резком свете суетились люди, разгружавшие треску; они передавали рыбу из рук в руки и после взвешивания сваливали в вагонетки.
Их было десять, мужчин и женщин, грязных, оборванных, пропитанных солью. А возле весов чистенький молодой человек в сдвинутом на ухо канотье, с блокнотом в руке записывал вес.
Возле судна стоял тошнотворный запах, который, проникая в бистро, из-за жары становился еще более нестерпимым.
Мегрэ устроился на свободной банкетке в углу. Шум и оживление в кафе были в разгаре. Тут находились только моряки. Одни стояли, другие сидели, поставив рюмки перед собой на мраморные доски столиков.
— Что вам подать?
— Кружку пива.
Рядом с официанткой появился хозяин.
— А знаете, у меня есть специальная комната для туристов. Здесь так шумят… — И тут же добавил: — Впрочем, людей можно понять: после трех месяцев в море…
— Это экипаж «Океана»?
— В основном. Другие суда еще не вернулись. Да вы не обращайте внимания. Здесь есть парни, которые вот уже три дня пьяны в стельку… Значит, остаетесь здесь? Бьюсь об заклад: вы художник. Они нет-нет да приезжают сюда на этюды. Вот посмотрите. Один даже написал мой портрет» вон над стойкой.
Но Мэгрэ не обращал внимания на его болтовню, и хозяин, обескураженный, отошел в конце концов от столика.
— Бронзовую монетку в два су! У кого есть бронзовая монетка в два су? — кричал какой-то моряк; судя по росту и телосложению, ему было на взгляд лет шестнадцать, но лицо его выглядело старым — черты неправильные, щеки покрыты минимум трехдневной щетиной. Глаза его блестели — он был пьян.
Ему дали монетку. Он согнул ее вдвое, сжав пальцами, потом всунул в рот и раздробил зубами.
— Ну, кто попробует?
Матрос чувствовал себя в центре внимания и готов был на что угодно, лишь бы удержать этот интерес к его персоне.
Когда монетку взял толстый механик, матрос вмешался:
— Погоди! Вот что еще можно сделать. — Малыш Луи схватил пустой стакан, впился в него зубами и стал жевать стекло с выражением истинного гурмана. — Эй, вы! Вы тоже сумеете, если захотите… Налей-ка мне еще, Леон!
Паясничая, он глядел по сторонам. И вдруг увидел Мегрэ. На мгновение растерялся, нахмурил брови. Потом двинулся вперед, но оказался настолько пьян, что ему пришлось ухватиться за столик.
— Это ради меня он сюда явился? — нагло спросил матрос.
— Потише, Малыш Луи!
— И все из-за фокуса с бумажником? Скажите на милость! А вы еще не хотели верить, когда я сейчас рассказывал, что со мной произошло на улице Лапп. Ну так вот, высокопоставленный шпик явился сюда ради моей персоны… Разрешите выпить еще рюмку?
Теперь все смотрели на Мегрэ.
— Садись сюда, Малыш Луи! Не валяй дурака. А тот паясничал:
— Поставишь мне стаканчик? Нет? Быть не может! Позвольте-ка, приятели! Господин комиссар платит за меня?.. Подлей-ка еще своей сивухи, Леон!
— Ты был на борту «Океана»? Малыш Луи сразу помрачнел. Казалось, он моментально протрезвел. Отступил назад, сел на табуретку.
— Ну и что?
— Ничего. Твое здоровье. И давно ты уже пьян?
— Четвертый день гуляем. С тех пор как пришвартовались. Я отдал свои деньги Леону. Девятьсот с чем-то франков. Пока все не просажу… Ну-ка, Леон, сколько там у меня еще осталось, старый жулик?
— Франков пятьдесят… До утра не дотянешь. Ну, разве это не ужасно, господин комиссар? Назавтра у него не останется ломаного гроша, и он вынужден будет наняться трюмным матросом на любое судно. И так каждый раз! Заметьте, я вовсе не толкаю его на разгул. Напротив!
— Заткнись.
Все притихли. Разговаривали теперь вполголоса, время от времени поглядывая на комиссара.
— Они все с «Океана»?
— Все, кроме толстяка в фуражке — он лоцман, да еще рыжего — корабельного плотника.
— Расскажи, что произошло.
— Мне нечего рассказывать.
— Послушай, Малыш Луи! Не забывай про случай с бумажником, когда ты жрал стекло не площади Бастилии.
— На эти воспоминания у меня уйдет не больше трех месяцев, а я как раз нуждаюсь в отдыхе. Если не возражаете, можем сейчас же и отправиться.
— Ты стоял у машин?
— Естественно! Как всегда. Я был помощником кочегара.
— Часто видел капитана?
— Может быть, раза два.
— А радиста?
— Не знаю.
— Леон, налей-ка нам.
— Будь я даже мертвецки пьян, все равно не скажу того, что мог бы сказать. Но коль на то пошло, можете угостить ребят. После такого сволочного рейса!..
Какой-то матрос лет двадцати подошел к ним и со злостью потянул Малыша Луи за рукав. Оба заговорили по-бретонски.
— Что он говорит?
— Что мне пора идти спать.
— Это твой друг?
Малыш Луи пожал плечами, а когда его товарищ начал было отнимать у него стопку, вызывающе залпом осушил ее.
У бретонца были густые брови и курчавая шевелюра.
— Садись с нами, — сказал Мегрэ.
Но матрос, ничего не ответив, отошел и, усевшись за другой столик, устремил на них тяжелый взгляд.
Атмосфера стала напряженной, все смолкли. Слышно было, как в соседнем зале, более светлом и чистом, стучат костяшками домино туристы.
— Много трески взяли? — спросил Мегрэ, который добивался своего с неотступностью сверлильного станка.
— Одну дрянь! Наполовину сгнила по дороге.
— Почему?
— Недосолили. А может быть, наоборот, переложили соли. Дрянь, что и говорить. Для нового рейса на следующей неделе не наберется и трети команды.
— «Океан» снова уходит?
— Черт побери, иначе зачем машины? Парусники совершают один-единственный рейс с февраля по сентябрь. Ну а траулеры могут за это время дважды сходить на лов.
— Снова уйдешь в море?
Малыш Луи сплюнул на пол, пожал плечами.
— Я с таким же удовольствием отправился бы в тюрьму Френ. Уж очень тут мерзко!
— Из-за капитана?
— Мне нечего сказать.
Он зажег валявшийся на столе окурок сигары, затянулся, его затошнило, и он поспешил на улицу. Вслед за ним вышел бретонец.
— Ну, разве это не ужасно? — вздохнул хозяин кафе. — Еще позавчера у него в кармане была тысяча франков. А сегодня ничего. Хорошо, хоть мне не задолжал. Заказывает устриц и лангуста. Да еще поит всех за свой счет, словно ему деньги девать некуда.
— Вы знаете радиста с «Океана»?
— Он ночевал здесь. Кстати, он всегда завтракал и обедал за этим самым столиком, а потом переходил в другой зал: там спокойнее писать.
— Писать? Кому?
— Не только письма. Это скорее похоже на стихи или романы. Парень образованный, хорошо воспитанный. Теперь, когда я знаю, что вы из полиции, смело могу сказать: тут ошибка.
