— Единственный недостаток Пьера в том, что он слишком чувствителен. Его отец был всего лишь рыбаком. Чтобы воспитать его, матери долго пришлось заниматься починкой сетей. Теперь Пьер содержит ее. Он образован, у него хорошее будущее.
— А ваши родители богаты? — в лоб спросил Мегрэ.
— У них самое крупное дело в Кемпере по торговле тросами — пеньковыми и металлическими. Поэтому Пьер не хотел даже говорить с моим отцом. Целый год мы встречались с ним украдкой.
— Вам обоим было по восемнадцати?
— Почти. Я рассказала родителям обо всем сама. А Пьер поклялся, что женится на мне только тогда, когда будет зарабатывать хотя бы две тысячи франков в месяц. Вы видите, что…
— Он писал вам после ареста?
— Одно-единственное письмецо. Очень коротенькое. А прежде посылал мне ежедневно письма на нескольких страницах. Он пишет, что и для меня, и для моих родителей будет лучше, если я сама сообщу всем, что между нами все кончено.
Они шли мимо «Океана». На нем продолжалась разгрузка. Был прилив, и черный корпус судна возвышался над набережной. На полубаке, голые до пояса, мылись трое мужчин, среди которых Мегрэ узнал Малыша Луи. Он заметил также, что кто-то из матросов толкнул другого плечом, указывая на Мегрэ и девушку. Комиссар нахмурился.
— Это он из деликатности, не так ли? — слышался рядом голос его спутницы. — Он понимает, какого размаха может достичь скандал в таком маленьком городке, как Кемпер. Он решил вернуть мне свободу…
Утро было ясное. Мари Леоннек в своем сером костюме была похожа на студентку или на учительницу.
— Раз мои родители позволили мне уехать, значит, и они в него верят. А ведь вначале отец хотел, чтобы я вышла замуж за коммерсанта.
В приемной полицейского комиссара Мегрэ заставил ее довольно долго ждать. Он делал там какие-то заметки.
Полчаса спустя оба они входили в ворота тюрьмы.
Мегрэ предупредил местное начальство, что не занимается расследованием официально, а только следит за ним из любопытства. Сейчас он стоял в углу камеры ссутулившись, заложив руки за спину, зажав трубку в зубах.
Многие еще раньше описывали ему радиста, и то представление, которое создалось о нем у Мегрэ, целиком и полностью соответствовало облику молодого человека, стоявшего теперь перед комиссаром.
Худой, высокий парень, в приличном, хотя и помятом костюме, с лицом серьезным и застенчивым, как у первого ученика. Под глазами веснушки, волосы подстрижены ежиком.
Когда дверь открылась, он вздрогнул, но не торопился подойти к девушке, которая приближалась к нему. Ей пришлось самой броситься к нему в объятия, а он в это время смотрел по сторонам с растерянным видом.
— Мари! Кто это с тобой? Каким образом?..
Он был крайне взволнован, но не привык суетиться. Только стекла его очков затуманились, губы дрожали.
— Не надо было тебе приходить.
Он посмотрел на Мегрэ, которого не знал, потом уставился на полуоткрытую дверь.
На нем не было воротничка, шнурки из ботинок вытащили. Подбородок оброс рыжеватой щетиной. Все это его стесняло, несмотря на драматизм положения. Он смущенно прикрыл рукой голую шею.
— А моя мать?
— Она не приехала. Но тоже не верит, что ты виновен.
Девушка не могла свободно выразить свое волнение — мешала суровость обстановки. Они смотрели друг на друга и не знали, что сказать.
Мари Леоннек указала на Мегрэ:
— Это друг Жориссана. Он комиссар уголовной полиции и согласился нам помочь.
Ле Кленш хотел подать Мегрэ руку, заколебался, так и не решился.
— Спасибо. Я…
Девушка уже готова была заплакать: она рассчитывала на патетическое свидание, которое убедило бы Мегрэ в непричастности Ле Кленша к убийству. Она смотрела на жениха с досадой, даже с нетерпением.
— Ты должен рассказать ему все, что может помочь твоей защите.
А Пьер Ле Кленш вздыхал, неловкий и унылый.
— Мне нужно задать вам всего несколько вопросов, — вмешался комиссар. — Экипаж единодушно утверждает, что в продолжение всего рейса ваши отношения с капитаном были более чем холодные. Однако, когда вы уходили в море, вы ничего не имели друг против друга. Чем же вызвана такая перемена?
Радист открыл было рот, но, уставившись в пол, не решился ничего сказать.
— Недоразумение по службе? Два первых дня вы ели вместе с помощником капитана и главным механиком. Но потом предпочли перейти за стол команды.
— Да. Так и было.
— Почему?
Мари Леоннек, потеряв терпение, вмешалась:
— Да говори же, Пьер! Речь идет о твоем спасении. Ты должен сказать правду.
— Я не знаю.
У него сдали нервы. Он был безволен, потерял всякую надежду.
— Были у вас размолвки с капитаном Фаллю?
— Нет.
— Однако вы прожили с ним около трех месяцев на одном судне, не обмолвившись ни словом. Все это заметили. Ходят слухи, что в иные минуты Фаллю производил впечатление безумного.
— Не знаю.
Мари Леоннек сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
— Когда «Океан» вернулся в порт, вы вместе со всеми сошли на берег. В своей комнате в гостинице вы сожгли бумаги.
— Да. Это не имеет значения.
— У вас была привычка вести дневник, где вы записывали все, что видели. Не сожгли ли вы тот, что вели во время этого рейса?
Ле Кленш по-прежнему стоял опустив голову, как ученик, который не выучил урока и упрямо глядит в пол.
— Да.
— Почему?
— Сам теперь не знаю.
— И не знаете, почему возвратились на борт? Правда, не сразу. Вас видели, когда вы прятались за вагонеткой, стоявшей в пятидесяти метрах от «Океана».
Девушка посмотрела на комиссара, потом на жениха, потом снова на комиссара. Она уже растерялась.
— Да…
— Капитан прошел по доскам и ступил на набережную. В этот момент на него и напали. Юноша по-прежнему молчал.
— Да отвечайте же, черт побери!
— Да, да, Пьер, отвечай! Комиссар хочет тебя спасти. Я не понимаю. Я… — Глаза ее наполнились слезами.
— Да.
— Что да?
— Я был там.
— Значит, вы видели?
— Плохо. Там была куча бочонков, вагонетки. Я видел, как боролись двое мужчин. Потом один убежал, и чье-то тело упало в воду.
— Как выглядел бежавший?
— Не знаю.
— Он был в морской форме?
— Нет.
— Выходит, вы знаете, как он был одет?
— Когда он пробегал мимо газового фонаря, я заметил только, что на нем были желтые ботинки…
— Что вы делали потом?
— Подался на борт.
— Зачем? И почему вы не бросились на помощь капитану? Знали, что он уже мертв?
Тяжелое молчание. Мадемуазель Леоннек не сдержала волнения:
— Ну говори же, Пьер, говори! Умоляю тебя!
Шаги в коридоре. Надзиратель пришел сообщить, что Ле Кленша ждет следователь.
Невеста хотела поцеловать его. Он заколебался, потом безучастно обнял ее, казалось, думая о своем. И поцеловал не в губы, а в светлые завитки волос на висках.
— Пьер!..
— Не надо было приходить, — сказал он, нахмурив лоб, и усталым шагом последовал за надзирателем.
Мегрэ и Мари Леоннек молча пошли к выходу. И только очутившись на улице, она тяжело вздохнула:
— Ничего не понимаю. Я… — и тут же, подняв голову, добавила: — И все же он невиновен, я в этом уверена. Мы не понимаем, потому что никогда не были в подобных обстоятельствах. Вот уже три дня как он в тюрьме. Все его осуждают. А он такой застенчивый.
Мегрэ растрогал пыл, какой она старалась вложить в свои слова, хотя совсем уже пала духом.
— Вы все-таки что-нибудь сделаете, не правда ли?
— При условии, что вы вернетесь домой в Кемпер.
— Нет! Только не это! Ну, разрешите… Позвольте мне..
— Ладно, бегите на пляж, устраивайтесь возле моей жены и попытайтесь чем-нибудь заняться. У госпожи Мегрэ, конечно, найдется для вас вышивание.
— Что вы собираетесь делать? Вы полагаете, указание на желтые ботинки…
Мари Леоннек была так взволнована, что прохожие, думая, что они ссорятся, оборачивались и прислушивались к их разговору.
— Повторяю, я сделаю все, что в моей власти. Смотрите, эта улица ведет прямо к гостинице «Взморье». Передайте моей жене, что я, может быть, вернусь завтракать довольно поздно.
И, круто повернувшись, комиссар направился к набережным. Теперь он уже не хмурился. Он почти улыбался.
Мегрэ боялся, что в камере он станет свидетелем бурной сцены с пылкими протестами, слезами, поцелуями. Но все протекало иначе, гораздо проще и в то же время гораздо более трагично, более значимо. Радист ему понравился своей сдержанностью и сосредоточенностью.
Возле какой-то лавки он встретил Малыша Луи с парой резиновых сапог в руках.
— Куда идешь?
— Да вот, продаю. Не хотите ли купить? Самые лучшие, какие только делают в Канаде. Попробуйте-ка найти такие во Франции. Двести франков.
Однако Малыш Луи был слегка испуган и ждал только, когда ему разрешат продолжать путь.
— Тебе не приходило в голову, что капитан Фаллю был чокнутый?
— Знаете, в трюме многого не видишь.
— Но ведь идут всякие разговоры. Что ты на этот счет думаешь?
