Однако Малыш Луи был слегка испуган и ждал только, когда ему разрешат продолжать путь.
— Тебе не приходило в голову, что капитан Фаллю был чокнутый?
— Знаете, в трюме многого не видишь.
— Но ведь идут всякие разговоры. Что ты на этот счет думаешь?
— Конечно, там происходили странные вещи.
— Какие?
— Вообще… Ничего… Это трудно объяснить. Особенно когда уже сойдешь на берег.
Он по-прежнему держал в руке сапоги, и хозяин лавки для моряков, который его заметил, уже ожидал на пороге.
— Я вам больше не нужен?
— Когда точно все это началось?
— Сразу. Видите ли, судно бывает либо здоровым, либо больным. Так вот, «Океан» был болен.
— Неудачно маневрировал?
— И все остальное. Что вы хотите, чтобы я вам еще сказал? Вещи, которые как будто не имеют смысла, но все же существуют. Вот вам доказательство: всем нам казалось, что мы сюда больше не вернемся… А что, ко мне больше не будут приставать по этому делу с бумажником?
— Посмотрим.
Порт был почти пустынным. Летом все суда находятся у Ньюфаундленда, за исключением рыбачьих баркасов, которые поставляют свежую рыбу на побережье. В гавани один лишь «Океан» выделялся темным силуэтом и насыщал воздух крепким запахом трески.
Возле вагонеток стоял человек в кожаных гетрах и в фуражке с шелковым галуном.
— Это судовладелец? — спросил Мегрэ у проходившего таможенника.
— Да. Директор компании «Французская треска». Комиссар представился. Тот недоверчиво оглядел Мегрэ, не переставая следить за разгрузкой.
— Что вы думаете об убийстве вашего капитана?
— Что я об этом думаю? А то, что у нас восемьсот тонн подгнившей трески. И если так будет продолжаться, судно не пойдет в следующий рейс. А уж если кто и наладит дело и покроет дефицит, то, во всяком случае, не полиция.
— Вы полностью доверяли Фаллю, не так ли?
— Да. И что с того?
— Вы полагаете, что радист…
— Радист или кто другой, все равно год пропащий.
Я уже не говорю о том, с какими они вернулись сетями. Сети, стоившие два миллиона, — вы понимаете? — изодраны так, словно ими для забавы вытаскивали скалы. А экипаж еще вдобавок верит в дурной глаз. Эй, вы там! Что вы делаете, черт вас побери! Кому я говорил, что прежде всего нужно нагрузить эту вагонетку!
И он припустился вдоль судна, яростно браня всех, кто попадался.
Мегрэ еще несколько минут наблюдал за разгрузкой. Потом удалился в сторону мола, где группами стояли рыбаки в куртках.
Вдруг он услышал, как кто-то за его спиной произнес:
— Тс-с, тс-с, господин комиссар.
Это был Леон, хозяин «Кабачка ньюфаундлендцев», который изо всех сил, насколько позволяли его короткие ножки, пытался догнать Мегрэ.
— Пойдемте выпьем чего-нибудь у меня.
У Леона был таинственный, многообещающий вид. По дороге он объяснил:
— Теперь стало спокойнее! Те, кто не вернулись к себе в Бретань или в соседние деревни, просадили почти все деньги. Сегодня утром ко мне заходили только несколько рыбаков, которые ловят макрель.
Они пересекли набережную и вошли в кафе, где служанка вытирала столы.
— Минутку! Что вы будете пить? Аперитивчик? Сейчас как раз время. Заметьте, я вам вчера говорил, я вовсе не заставляю их заказывать выпивку. Напротив! Много выпив, они крушат и ломают все кругом, так что от них больше убытка, чем прибыли. Пойди-ка посмотри в кухню, Жюли, нет ли меня там. — И, лукаво подмигивая комиссару, продолжал: — Ваше здоровье! Я заметил вас издалека. И раз уж должен был вам кое-что сказать… — Леон встал и удостоверился, что служанка не подслушивает их за дверью. Потом с загадочным видом вынул из кармана кусок картона размером с фотографию. — Ну, вот! Что вы на это скажете?
На карточке была наклеена фотография женщины. Однако все лицо ее было исчеркано красными чернилами. Кто-то, видимо, яростно стремился уничтожить его. Перо поцарапало бумагу. Линии шли во всех направлениях и настолько густо, что незачеркнутым не осталось и квадратного миллиметра. Остальная часть фотографии уцелела: довольно пышный бюст, светлое шелковое платье, очень облегающее и очень декольтированное.
— Где вы это нашли?
— Вам я могу сказать. Рундучок Ле Кленша плохо закрывается, и он имел обыкновение засовывать письма своей невесты под скатерть на столе…
— И вы их читали?
— Да это не интересно. Читал просто случайно. Когда производился обыск, посмотреть под скатерть не догадались. Вчера вечером мне пришла эта мысль, и вот что я нашел. Конечно, лица не разглядеть. Однако могу сказать: это не его невеста — та совсем не такая аппетитная. Я видел ее портрет. Короче говоря, здесь не обошлось без другой женщины.
Мегрэ внимательно разглядывал карточку. Плечи у женщины роскошные. Она, вероятно, моложе Мари Леоннек, во всем ее облике есть что-то чувственное. И в то же время вульгарное. Платье, по-видимому, куплено в магазине готовых вещей.
— В доме есть красные чернила?
— Нет, только зеленые.
— Ле Кленш никогда не пользовался красными?
— Никогда. У него были свои чернила, для вечной ручки. Особые, черно-синие.
— Разрешите? — Мегрэ поднялся и пошел к выходу.
Через несколько минут он был на борту «Океана».
Обыскал каюту радиста, потом каюту капитана, в которой царили грязь и беспорядок.
На судне красных чернил не оказалось. Рыбаки никогда их не видели.
Когда Мегрэ уходил с корабля, судовладелец, который по-прежнему бранил грузчиков, бросил на него злобный взгляд.
— В ваших конторах можно найти красные чернила?
— Красные? А к чему они? У нас не школа… — Но внезапно, словно что-то вспомнив, добавил: — Только Фаллю иногда употреблял красные чернила у себя дома, на улице Этрета. Что это еще за история?.. Эй, вы, там в вагоне поосторожнее! Не хватает мне несчастного случая… Итак, чего вам надо с вашими красными чернилами?
— Ничего! Благодарю вас.
Навстречу Мегрэ шел Малыш Луи, уже навеселе, без сапог, в рваной фуражке и опорках.
Глава 3
Портрет без головы
— И чтобы не думали, что польстилась на капитанское жалованье: у меня свои сбережения…
Мегрэ прощался с г-жой Бернар на пороге ее домика на улице Этрета. Это была прекрасно сохранившаяся женщина лет пятидесяти. Она полчаса рассказывала комиссару о своем первом муже, о том, как она овдовела, о капитане, ставшем ее жильцом, о сплетнях, которые ходили относительно их связи, и, наконец, о какой-то незнакомке, которая, «несомненно, была женщиной легкого поведения».
Комиссар осмотрел весь дом, находившийся в образцовом порядке, но набитый различными предметами дурного вкуса. Комната капитана Фаллю была убрана и приготовлена к его возвращению.
Личных вещей у капитана было мало: немного одежды в сундуке, несколько приключенческих книг и фотографии различных судов.
Все это говорило о мирном, скромном существовании.
— Впрямую мы не договаривались, но все знали, что мы поженимся. У меня приданое: дом, мебель, белье. Ничего бы не изменилось, и мы жили бы спокойно, особенно года через три-четыре, когда он получил бы свою пенсию.
Из окон видны были бакалейная лавка, улица, идущая в гору, и тротуар, на котором играли мальчишки.
— И вот зимой он встретил эту женщину, и все перевернулось. В его-то возрасте! Ну, можно ли так влюбиться в такую тварь? А как он это скрывал! Он, должно быть, встречался с ней в Гавре или еще где-нибудь. Здесь их никогда не видели. Но я чувствовала. Он стал покупать себе тонкое белье. А однажды даже шелковые носки. Но поскольку между нами ничего не было, это меня не касалось. Я не хотела, чтобы он думал, будто я защищаю свои интересы.
Разговор с г-жой Бернар осветил часть жизни капитана. Это был низенький человек средних лет, который возвращался в порт после рыболовного рейса и зимой жил, как почтенный буржуа, возле г-жи Бернар, а та ухаживала за ним и ждала, когда они поженятся.
Он ел вместе с ней в столовой, под портретом ее бывшего мужа, человека со светлыми усами. Потом шел к себе в комнату и коротал время за чтением приключенческих романов.
И вот этот мир был нарушен: появилась другая женщина. Капитан Фаллю зачастил в Гавр, стал следить за своей внешностью, чаще брился, даже покупал шелковые носки и скрывал все это от своей квартирной хозяйки.
Однако они не были женаты, и Фаллю не брал на себя никаких обязательств: он был человек свободный.
И тем не менее ни разу не показался в Фекане с новой знакомой.
Возможно, это была сильная страсть, серьезное увлечение, появившееся в зрелом возрасте. А может быть, какая-нибудь постыдная связь.
Мегрэ вышел на пляж и увидел жену, сидевшую в шезлонге с красными полосами. Рядом с ней, с шитьем в руках, устроилась Мари Леоннек.
Несколько купальщиков растянулись на гальке, белой от солнца. Море казалось усталым. По другую сторону мола, у причала, возвышался «Океан», навалом лежала треска, которую все еще разгружали, и хмурые матросы вели разговор, полный недомолвок.
