— Нет, — энергично возразил Макнейр. — Никаких записей. И я не хочу, чтобы этот человек слышал, что я скажу.
— Тогда и я не буду вас слушать. — Вулф показал в мою сторону большим пальцем. — Это мистер Гудвин, мой помощник. Я ему доверяю так же, как себе. К тому же он в равной мере благоразумен и смел.
Макнейр посмотрел на меня.
— Но он слишком молод. И я его не знаю.
— Как вам угодно, — пожал плечами Вулф. — Уговаривать не буду.
— Знаю, что не будете, но деваться мне некуда. Ладно. Только не надо ничего записывать.
— Могу пойти на уступку, — предложил Вулф. — Пусть мистер Гудвин все-таки запишет, а мы потом посмотрим и, если нужно, уничтожим запись.
Макнейр наконец отцепился от стола и растерянно посмотрел на нас. В другое время я пожалел бы его. Куда ему, да еще в таком состоянии, тягаться с Вулфом? Макнейр уселся поглубже, сложил руки на груди, тут же опустил их, потом схватился за подлокотники кресла и наконец заговорил отрывистыми фразами:
— Я должен рассказать о себе. Иначе вы мне не поверите. Я ведь столько натворил. Из Кэмфирта я, это в Шотландии. Родился в восемьдесят пятом. В школе не очень-то успевал, да и здоровьем не отличался. Нет, ничего такого, просто хилый был. В один прекрасный день вообразил, будто у меня способности к рисованию. В Париж махнул, благо у родителей деньжата были. Изучал искусство. Тогда мне двадцать два было. Рисовать я любил, много работал. Ничего гениального, конечно, не создал — так, понемногу марал бумагу да деньги тратил. Когда отец с матерью умерли, у нас с сестрой уж ничего не осталось… Ну, до этого я еще дойду. — Он умолк и потер пальцами виски. — Голова прямо раскалывается.
— Успокойтесь, — посоветовал Вулф, — сейчас все пройдет. Вам давно надо было выговориться перед кем-нибудь.
— Да, но мне не надо было делать то, что я делал. Я и сейчас не могу открыться до конца. Но кое-что скажу. Может, я действительно сошел с ума. Может, просто потерял самообладание. А может, я сейчас потеряю все, что берег с таким трудом все эти мучительные годы. Не знаю, ничего не знаю. Но у меня нет другого выхода. Я должен передать вам красную шкатулку, и тогда вы все поймете. В Париже у меня было много знакомых. Среди них была и молодая американка Энн Крендэл. В тринадцатом году я женился на ней, у нас родилась дочь. Вскоре обеих не стало. Жена умерла при родах в пятнадцатом, второго апреля, а через два года я потерял и дочь. — Макнейр умолк, взглянул на Вулфа и страдальчески воскликнул: — У вас когда-нибудь была дочь?
Вулф отрицательно помотал головой. Макнейр продолжал:
— Среди моих знакомых были два брата — Эдвин и Дадли Фросты, американцы, состоятельные люди. Они тоже болтались в основном в Париже. И была еще Калида, я ее знал всю жизнь, еще с Шотландии. Она тоже увлекалась искусством, но, как и я, мало чего добилась. На ней-то, на Калиде, и женился Эдвин Фрост через несколько месяцев после нашего с Энн венчания. Вообще-то, все шло к тому, что она выйдет за Дадли, но однажды он напился…
Макнейр снова умолк и сжал ладонями виски.
— Может, фенацетина? — предложил я.
— Нет, мне помогает аспирин. — Достав пузырек, он вытряхнул две таблетки, кинул их в рот и запил водой. Потом обратился к Вулфу: — Вы правы, надо облегчить душу. Слишком долго я мучился угрызениями совести.
— Итак, однажды он напился?
— Да, впрочем, это не важно. Так или иначе, Эдвин и Калида поженились. Вскоре после этого Дадли вернулся в Америку, где жил его сын, а жены уже не было, она умерла, тоже при родах, лет шесть назад. Потом он снова приехал во Францию, но это, кажется, года через три было. Во всяком случае, Америка уже вступила в войну, и Эдвин к этому времени погиб. Служил в авиации, и его убили в шестнадцатом. И я уже был не в Париже. В армию меня не взяли по здоровью, деньги все вышли, и я с маленькой дочерью переехал в Испанию. Потом…
Я оторвал глаза от блокнота. Макнейр согнулся и обеими руками с растопыренными пальцами схватился за живот. По лицу было видно, что забрало его круто.
— Арчи, поддержи его! — раздалось приказание Вулфа.
Я кинулся к Макнейру, но удержать не успел. Сильнейшая судорога сотрясла его тело и вытолкнула из кресла.
— Господи Иисусе! — воскликнул он, упираясь кулаками в стол, чтобы удержаться на ногах. — Господи! — повторил он, шатаясь. Потом содрогнулся еще раз и, теряя силы, выговорил: — Красная шкатулка… Боже, дай мне силы… одно слово… — и, издав какой-то утробный стон, повалился на бок.
Я было подхватил его, но, видя, что он без сознания, опустил на пол. Потом встал на колени и увидел прямо перед собой ботинки Вулфа.
— Вроде дышит, — сказал я. — Впрочем, нет. Кажется, конец.
— Доктора Уолмера, живо! — рявкнул Вулф. — И мистера Кремера тоже. Одну секунду, дай-ка мне его пузырек.
Спеша к телефону, я слышал, как Вулф бормотал под нос:
— М-да, ошибочка вышла. Именно здесь смерть его и настигла. Какой же я все-таки недоумок!
На следующий день мы с Вулфом сидели в кабинете. Он выписывал чеки, а я складывал их пополам и запечатывал в конверты. Второе апреля, четверг — самое время платить по мартовским счетам. Вулф спустился из оранжереи ровно в одиннадцать, и в ожидании инспектора Кремера мы занялись подсчетом расходов.
Вчера, когда прибежал доктор Уолмер, живущий в квартале от нас, Макнейр, конечно, был уже мертв. Потом прибыл Кремер с двумя своими молодцами. Потом помощник судебно-медицинского эксперта. Он констатировал смерть и осмотрел труп, после чего тело увезли на вскрытие. Вулф изложил Кремеру все как было, но отказался предъявить сделанную мной машинописную запись его беседы с покойным. Зато пузырек с аспирином, в котором из пятидесяти таблеток осталось четырнадцать, был передан инспектору. К концу разговора с Кремером Вулф начал нетерпеливо ерзать в кресле, потому что подошло время обедать: было уже начало девятого. Раньше я думал, что его привычка принимать пищу строго по часам, даже если вдруг разверзнется ад и упадет небо, это всего лишь стремление прослыть оригиналом, но потом понял, что ошибался: он действительно бывал голоден в эти минуты. Не говоря уж о том, что его ожидали блюда, приготовленные Фрицем Бреннером.
Вчера вечером, после обеда, и сегодня, когда Вулф спустился из оранжереи, я попробовал сделать несколько дипломатических заходов, но всякий раз получат по носу. Слишком давить на шефа я не собирался, потому как понимал, что при данных обстоятельствах за опрометчивое любопытство можно запросто вылететь с работы. Пожалуй, никогда раньше он не был таким раздражительным. Еще бы! В его собственном кабинете буквально на его глазах сыграли заключительный акт чисто сработанного убийства, да еще через десять минут после того, как он высокомерно заявил жертве, что в его кабинете смерть настигнуть не может. Неудивительно, что он теперь отмалчивался, медлил, и я не стал пришпоривать его. Не хочешь говорить, не надо, думал я; понятно, что увяз по самые уши, но хватит уже барахтаться, пора выбираться на твердую землю.
Кремер прибыл, когда я вкладывал в конверт последний чек. Вид у инспектора был деловой, но не слишком озабоченный. Усаживаясь, он даже подмигнул мне, стряхнул пепел с сигары, снова сунул ее в рот и оживленно начал:
— Вулф, пока я ехал к вам, знаете, какая мысль пришла мне в голову? Что такой оригинальной причины навестить вас у меня еще не было. За чем я только к вам не приезжал! То пытался вытянуть из вас что-нибудь свеженькое, то выяснял, не прячете ли вы у себя подозреваемого, то предъявлял вам обвинение, что чините препятствия правосудию. Но вот сегодня я первый раз прибыл в ваш дом как на место преступления. Собственно говоря, я даже сижу на нем. Он ведь в этом кресле сидел, да?
— Не обращайте внимания, шеф, — утешил я Вулфа. — Инспектор шутит. Легкий приступ юмора.
— Слышу, — мрачно ответствовал Вулф. — Я ценю юмор, даже такой, как у мистера Кремера. Сэр, вы исчерпали запас своих шуток?
— Никак нет, сэр! — ухмыльнулся Кремер. — Ланцетту из окружной прокуратуры помните? Ну, того, который участвовал в разбирательстве дела Фермаунта. Это было три года назад. С тех пор он вас на дух не переносит. Так вот, звонит он комиссару полиции и говорит, что Вулф на обман скор. Это мне сам Хомберт сказал. Да, говорю я ему, Вулф действует быстро, но ведь не быстрее же света. — Кремер снова фыркнул, выволок из-под стула портфель и водрузил его на колени. — Тут все. А мне надо вернуться к себе до ленча. Успеем переварить?
— Не успеем, — все так же мрачно ответил Вулф. — У меня и без того, кажется, несварение желудка. — Он ткнул пальцем в сторону портфеля: — Там у вас макнейровские бумаги?
Кремер мотнул головой.
— Так, в основном всякий хлам. Может, только две-три бумаги и сгодятся. Я прикинул, вы двигались в верном направлении. Судя по тому, что успел сказать Макнейр, тут явно замешаны Фросты. Мы их сейчас проверяем и этого типа Джебера тоже. Есть две другие версии. Первая — самоубийство.
