– Зачем, черт возьми, мы это делаем?
– Обслуживаем нашего клиента.
– Никогда не занималась такими вещами, пока не связалась с тобой, – проворчала Берта. – Только с начала нашего партнерства я стала попадать в подобные переделки.
– До нашего партнерства ты ни черта не зарабатывала, – ответил я. – Заткнись и работай как следует. Не просто царапай ногтями по поверхности, а зарывай пальцы глубоко в почву. Эта штука пролежала здесь годы и наверняка покрылась слоем земли.
– Почему же ее не нашли?
– Потому что не искали. Садовник поливает изгородь и иногда подстригает ее. Она настолько плотная, что не дает расти сорнякам, поэтому садовнику незачем глубоко копать. Он срезает дерн вокруг изгороди и швыряет грязь в кусты, возможно давным-давно забросав ею револьвер.
Берта изрыгнула серию ругательств.
– В чем дело?
– Порвала платье и поцарапала лицо. Дональд, какого черта мы не могли воспользоваться фонариком?
– Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит. Полиция, возможно, держит ранчо под наблюдением, а Хейл живет рядом.
Берта со стонами поползла дальше, ругая меня на чем свет стоит. Внезапно мои пальцы на что-то наткнулись.
– Погоди, Берта! Это либо камень, либо… О’кей, это револьвер!
– Слава богу! – вздохнула Берта, с трудом поднимаясь. – Не знаю, как я проберусь в свою квартиру. Если швейцар увидит меня, то подумает, что я воровала кур.
– Скажи ему, что он тебя недооценивает, – посоветовал я, – и что ты совершила куда более серьезное преступление, нежели кража кур.
– Ну, – сказала Берта, – давай сообщим Элизабет Эндикотт. Полагаю, нам следует позвонить Барни Куинну.
– Нет, – возразил я.
– Что «нет»?
– Мы скажем Элизабет, что обыскали всю изгородь и ничего не нашли, – отозвался я. – И Барни скажем то же самое.
– Иногда, – с чувством произнесла Берта, – мне искренне хочется, чтобы я больше никогда тебя не видела.
В истории, рассказанной Джоном Диттмаром Энселом Барни Куинну, лишь одна вещь не соответствовала действительности.
Револьвер очень сильно заржавел. Я даже не мог открыть барабан без длительной работы по удалению ржавчины. Но, прочистив дуло от грязи, я сумел увидеть с помощью фонарика, что патрон на одной линии с дулом пуст. В других патронах пули были на месте. Следовательно, из револьвера был сделан один выстрел.
Дело становилось все более запутанным.
Суд начался по расписанию. Барни Куинн посадил нас там, где мог бы с нами консультироваться в случае надобности, но он впал в уныние и выглядел как человек, которого вот-вот поволокут на казнь. Куинн старательно воздерживался от вопросов насчет револьвера.
Во время полуденного перерыва я отвел его подальше от репортеров и рубанул сплеча:
– В таких делах нужен мужчина, а не мальчишка. Ты адвокат, и твоего подзащитного обвиняют в убийстве. Наказание за такое преступление – смертная казнь. Присяжные наблюдают за окружным прокурором и за тобой. Ты выглядишь как человек, защищающий виновного клиента. Это несправедливо по отношению к вам обоим. Борись, но не так, как будто тебя прижали к стенке, а с уверенной улыбкой адвоката, представляющего невиновного клиента.
– Актер из меня скверный, – проворчал Куинн.
– Тогда начинай практиковаться, – посоветовал я ему.
После перерыва он выглядел немного лучше.
Используя добытую нами информацию, Куинн знал все, что нужно было знать о присяжных. Опасность заключалась в том, что из списка могут не набрать нужного количества членов жюри. Тогда судья издаст распоряжение о дополнительном списке, и Барни придется иметь дело с людьми, о которых он ничего не знает.
Окружной прокурор Мортимер Эрвин был высоким, красивым, исполненным достоинства мужчиной с вьющимися темными волосами, широкими плечами и уверенным видом.
Эрвин не был женат, хотя являлся едва ли не самой выгодной партией среди местных холостяков, и любил включать в состав жюри молодых впечатлительных женщин и пожилых седовласых матрон, предпочитая не иметь дела с мужчинами, чьи руки были покрыты мозолями от работы на ранчо.
Впечатлительные молодые женщины смотрели на него как на кинозвезду. Они выслушивали его доводы, голосовали за вердикт о виновности подсудимого и выходили из зала суда, шепча друг другу: «Ну разве он не чудесен?»
Пожилые матроны говорили, что Эрвин напоминает им Джимми, которого, увы, нет в живых. Джимми всегда хотел быть юристом.
Некоторые из мужчин с мозолистыми руками смотрели на тщательно причесанные волосы Эрвина, заглядывали в его выразительные глаза – и выносили вердикт в пользу обвиняемого.
Барни Куинн составил список присяжных, постаравшись, чтобы в нем было как можно меньше молодых женщин. В списке Эрвина присутствовала прямо противоположная тенденция.
Видя, как идут дела, я отозвал Барни в сторону:
– Подыграй ему, Барни.
– Что ты имеешь в виду?
– Пусть себе набирает в жюри женщин.
– Ну нет! – запротестовал Куинн. – Он набрал их слишком много. Женщины от него без ума. У него красивый звучный голос, и, приводя свои доводы, он устремляет выразительный взгляд на присяжных женского пола. Он платит по триста долларов за костюмы и каждое утро надевает свежевыглаженный. Парень хорошо обеспечен и не зависит от своей прокурорской деятельности. Он хочет влияния и восхищения и наверняка надеется стать сенатором, генеральным прокурором или губернатором штата.
– И тем не менее подыграй ему, – настаивал я. – Позволь ему набрать женщин.
– Не знаю, чего мы вообще хотим от любого жюри, – вздохнул Куинн. – Наш парень мог бы смело признать свою вину.
– Что тебе нужно, – сказал я, – так это выпивка, крепкий сон и девочка. Бодрись! Это дело либо принесет тебе успех, либо тебя сломает.
– Об успехе и речи быть не может, – мрачно произнес он.
– Если ты будешь продолжать в том же духе, то безусловно.
В пять часов заседание закончилось. Берта уехала домой в своей машине, а я позвонил Стелле Карис и договорился о встрече.
Мы выпили коктейли и пообедали в ресторане, а потом пошли выпить в ее квартиру. На сей раз она села не на диван, а на стул и вела себя более сдержанно.
– Как идут дела с вашим дружком? – осведомился я.
– Кого вы имеете в виду?
– Банкира.
– А, Купера, – промолвила Стелла. – Знаете, Дональд, я боюсь, что с вашей стороны это обычная ревность.
– Возможно, – признал я.
– Купер – хороший парень. К тому же он отлично соображает. Но он привлекает меня только самую малость. – Она усмехнулась. – Не знаю, что привлекает к вам. Вы один из самых надменных типов, каких я когда-либо встречала.
– Вовсе я не надменный, – возразил я. – Просто я работаю над делом Эндикотта и беспокоюсь из-за него.
– Почему?
– Говоря по секрету, – ответил я, – есть один свидетель, который в состоянии снабдить обвинение мотивацией убийства, и я боюсь, что окружной прокурор может его откопать.
Стелла опустила ресницы и устремила взгляд на кончик своей сигареты.
– Кто это? – спросила она, не глядя на меня.
– Девушка по имени Хелен Мэннинг, бывшая секретарша Эндикотта. Он уволил ее, а она пошла к миссис Эндикотт и сообщила ей, что Эндикотт – подлец и что он специально отправил Джона Энсела в джунгли Амазонки, чтобы убрать его с дороги.
– Могу себе представить, что почувствовала миссис Эндикотт, – заметила Стелла.
Я промолчал. Стелла немного подумала.
– Знаете, Дональд, – сказала она, – думаю, вы правы. Я могла бы обратить мое состояние в ценные бумаги, обеспечивающие мне доход, и вернуться к живописи.
– Только будьте осторожны с теми, кому вы поручите бумаги, – предупредил я.
Она скривила губы.
– Обычно я разбираюсь в людях. А если кто-то пытается меня надуть, я становлюсь безжалостной.
– Как и большинство женщин, – усмехнулся я, – хотя немногие из них в этом признаются.
– Я не только признаюсь – я горжусь этим. Так что не пытайтесь обмануть меня, Дональд.
– Хорошо, не буду, – пообещал я.
Стелла встала, чтобы налить очередную порцию ликера. На сей раз на ней было что-то белое и полупрозрачное. Бутылка опустела, и Стелла открыла дверь в кухню, чтобы взять другую.
Яркий свет из кухни четко обрисовывал округлости ее фигуры под тонкой тканью.
– Может, вы предпочитаете бренди и «Бенедиктин» мятному ликеру? – спросила она, повернувшись в дверном проеме.
– А у вас есть и то и другое? – осведомился я.
– Да. – Она слегка изменила позу, а свет продолжал делать свое дело.
– Бренди и «Бенедиктин», – сказал я. – Но только немного, Стелла. Мне нужно идти работать над этим проклятым делом.
– Как вы мне надоели с вашим делом! – сердито отозвалась она.
– Когда оно закончится, – пообещал я, – вы будете видеть меня чаще.
– К тому времени, – огрызнулась Стелла, – вы, возможно, совсем не сможете меня видеть.
Она вошла в кухню, взяла бренди и «Бенедиктин» и вернулась, погасив в кухне свет.
