Ознакомительная версия.
Из стенки свинарника посыпались кирпичи. Седрик повернул голову, вглядываясь в его заросшие крапивой недра.
– Славная наша Мадж! – сказал он. – Как живая стоит перед глазами. Что за милый характер был у свиньи, а какая плодовитая мамаша! Семнадцать, помнится, принесла в последний опорос. Придешь сюда, бывало, под вечер в ясную погоду спинку ей почесать прутиком. Первое было для нее удовольствие.
– Но почему здесь допустили, чтобы все пришло в такой упадок? Ведь не одна же война тому виной?
– А вас, видно, и тут подмывает руки приложить? Все-то вам неймется! Теперь понятно, отчего именно вам выпало обнаружить труп. Греко-римский саркофаг и тот не могли оставить в покое! – Он сделал паузу. – Да нет, конечно, виновата не только война. Это все мой отец. Что вы, кстати, думаете о нем?
– Мне особенно думать было некогда.
– Не нужно уходить от ответа. Скупой, как сам черт, и к тому же, сдается мне, слегка тронулся умишком. Нас всех – разве что не считая Эммы, – ясное дело, ненавидит. Из-за дедова завещания.
На лице Люси изобразилась озадаченность.
– Добытчик у нас в семье был дед. Нажил деньги на хрустящих хлебцах, галетах, крекерах-крендельках. И прочем, что подают к вечернему чаю. А после, будучи человеком дальновидным, очень вовремя переключился на сырные палочки и тартинки, чем обеспечил нам густой навар со званых коктейлей. Ну, а потом настало время, когда отец дал понять, что душа его требует пищи более возвышенной, чем хрустящие хлебцы. Отправился путешествовать по Италии, Балканам, Греции, стал баловаться искусством. Дед обозлился. Он рассудил, что мой отец и для бизнеса не пригоден, и в искусстве не силен, – был, кстати, прав в обоих случаях, – а потому все денежки доверил попечителям своих внуков. Отец же получал пожизненно доходы с капитала, но к самому капиталу притронуться не мог. Тогда, хотите знать, что он сделал? Он перестал тратить деньги. Приехал сюда и начал копить. Не удивлюсь, если он на сегодняшний день скопил не меньше того, что осталось от деда. А нам, между тем, – ни Гарольду, ни мне с Альфредом, ни Эмме – не перепало ни гроша из дедовых денег. Я – нищий художник. Гарольд занялся бизнесом, он в Сити нынче большой человек – унаследовал умение делать деньгу, хотя и у него в последнее время возникли, по слухам, затруднения. Альфред… Альфреда мы обычно в кругу семьи величаем Фальшь-Альф.
– За что?
– Все-то ей надо знать!.. Отвечу. Альф – паршивая овца у нас в семействе. В тюрьме пока не побывал, но на самом ее пороге оказывался не однажды. Во время войны служил в Министерстве продовольствия, но как-то очень уж внезапно и при неясных обстоятельствах покинул службу. Были потом и темная история с фруктовыми консервами, и неприятности с поставкой яиц. Не то чтобы крупные скандалы – так, сомнительные делишки на стороне.
– Но, наверное, не слишком разумно посвящать в подобные детали чужих людей?
– Почему? Вы что, полицейская ищейка?
– Все может быть.
– Не думаю. Вы тут батрачили еще до того, как к нам стала проявлять интерес полиция. Не сказал бы…
Он осекся, заметив, что в калитку вошла с огорода его сестра Эмма.
– Ты что, Эм? У тебя такой встревоженный вид…
– Меня и вправду тревожит кое-что, Седрик. Нам нужно поговорить.
– А мне пора обратно в дом, – тактично сказала Люси.
– Не уходите, – сказал Седрик. – Вы из-за этого убийства теперь практически член семьи.
– Дела зовут, – сказала Люси. – Я и вышла-то лишь нарвать петрушки.
Она поспешно ретировалась в огород. Седрик проводил ее глазами.
– Хороша, – сказал он. – Кто она такая на самом деле?
– О, она – человек известный, – сказала Эмма. – Поставила этот род занятий на профессиональную основу. Но давай не будем о Люси Айлзбарроу, Седрик. Я в ужасной тревоге. Судя по всему, в полиции считают, что убитая женщина – иностранка, вероятно француженка. Скажи, ты не допускаешь мысли, что это может быть… Мартина?
Первые секунды Седрик только хлопал глазами в недоумении.
– Мартина? Какая еще… А, ты хочешь сказать, Мартина?
– Да. Ты не допускаешь?..
– Почему вдруг это должна быть Мартина?
– Ну, понимаешь, с этой телеграммой от нее как-то все странно, если вдуматься. По времени примерно совпадает. Что, если она все-таки приехала сюда и…
– Чепуха. Зачем было Мартине приезжать, забираться в Долгий амбар? С какой целью? Просто дичь несусветная, я считаю.
– Может, следовало бы сказать инспектору Бейкону или этому, другому, – ты не думаешь?
– О чем сказать?
– Ну, как… О Мартине. О ее письме.
– Слушай, только не надо усложнять и притягивать за уши то, что тут вовсе ни при чем. Мне, например, это письмо от Мартины вообще с самого начала внушало сомнения.
– Мне – нет.
– Ты, сестричка, у нас всегда отличалась способностью верить с утра натощак разным небылицам. Мой тебе совет – сиди и не рыпайся. Это дело полиции, пусть она и устанавливает, кто ее драгоценный труп. Ручаюсь, и Гарольд сказал бы то же самое.
– Уж Гарольд-то – непременно. Да и Альфред. И все-таки мне тревожно, Седрик, не на шутку тревожно. Прямо не знаю, что и делать.
– Ничего, – отозвался с живостью Седрик. – Держи язык за зубами, Эмма. Никогда не стоит волноваться заранее, таков мой девиз.
Эмма Кракенторп вздохнула и побрела с тяжелым сердцем обратно к дому.
Она ступила на подъездную аллею; в это время из дома вышел доктор Куимпер и открыл дверцу своего обшарпанного «Остина». Увидев Эмму, помедлил и, оставив машину, шагнул ей навстречу.
– А знаете, Эмма, – заговорил он, – отец ваш в прекрасной форме. Убийства идут ему на пользу. Придают жизни новый интерес. Надо будет порекомендовать это средство и другим моим пациентам.
Эмма машинально улыбнулась. Доктор Куимпер всегда мгновенно замечал реакцию собеседника.
– Что с вами, что-нибудь не так? – спросил он.
Эмма подняла на него глаза. Она привыкла полагаться на доброту и отзывчивость доктора. Он стал ей другом и опорой не только в том, что касалось медицины. Его рассчитанно грубоватые манеры не могли обмануть ее – она знала, сколько сердечности кроется за ними.
– Да, я беспокоюсь, это правда.
– Расскажете, может быть? Но если не хотите – не надо.
– Нет, я как раз хотела бы. Кое-что вам уже известно. Беда в том, что я не знаю, как мне быть.
– Обыкновенно, должен сказать, вас отличает редкая здравость суждений. Так в чем же дело?
– Вы помните – хотя, пожалуй, вряд ли, – что я рассказывала вам однажды про брата – того, которого убили на войне?
– Что он не то женился, не то хотел жениться на какой-то француженке? Это?
– Да. И почти сразу после того, как пришло это письмо, он был убит. Никаких известий об этой девушке – ни о ней, ни от нее – у нас не было. Единственное, в сущности, что мы знали, это как ее зовут. Все ждали, что она либо напишет нам, либо приедет, но так и не дождались. Ни слуху, ни духу – до того дня в самый канун Рождества, почти месяц тому назад.
– Я помню. Вы получили письмо, верно?
– Да. В нем говорилось, что она сейчас в Англии и хотела бы приехать повидаться с нами. Мы уже обо всем условились, как вдруг, в последний момент, приходит телеграмма, что непредвиденные обстоятельства заставляют ее вернуться во Францию.
– И?
– В полиции полагают, что та женщина – убитая – француженка.
– Правда? Я бы сказал, она по типу скорее походит на англичанку, а впрочем, судить трудно. Так вы, стало быть, тревожитесь, как бы не оказалось, что убитая – девушка вашего брата?
– Да.
– Крайне маловероятно, на мой взгляд, – сказал доктор Куимпер. – Но все равно мне понятны ваши чувства.
– Я в нерешительности – не следует ли рассказать о… словом, обо всем этом полиции? Седрик, да и другие тоже, говорят, что это совершенно излишне. А вы как думаете?
– Хм. – Доктор Куимпер пожевал губами. Помолчал немного в раздумье. Потом сказал, как бы нехотя: – Оно, конечно, куда проще ничего не говорить. В этом смысле можно понять ваших братьев. И тем не менее…
– Да?
Доктор Куимпер посмотрел на нее. Глаза его лучились теплом.
– Я бы взял и сказал. Иначе вы так и будете изводиться. Я вас знаю.
Эмма покраснела.
– По глупости, вероятно.
– Поступайте, как сами считаете нужным, дружок, и плевать вам на остальных! Вашему здравому смыслу я доверяю в сто раз больше.
– Эй! Эй вы, молодка! Подите-ка сюда.
Люси удивленно оглянулась. Стоя в дверях одной из комнат, ее яростно манил к себе старик Кракенторп.
– Вы это мне, мистер Кракенторп?
– Поменьше разговаривайте. Идите сюда.
Люси повиновалась властному мановению пальца. Мистер Кракенторп схватил ее за руку, втащил в комнату и захлопнул дверь.
– Я хочу вам что-то показать, – сказал он.
Люси осмотрелась кругом. Они находились в небольшой комнате, предназначенной, очевидно, служить кабинетом, но столь же очевидно давным-давно уже никому им не служащей. Пыльные кипы бумаг на письменном столе, гирлянды паутины, свисающие с потолка по углам. Затхлый, застоялый воздух.
Ознакомительная версия.
