«Разве? — прошептала про себя Юла. — А как насчет этой славной девушки — леди Эйлин Брент?»
— Да, похоже, беспокоиться нечего, — сказал Мосгоровски. Он посмотрел через стол. — Я полагаю, ни у кого нет сомнений в важности изобретения Эберхарда?
Номер Три ответил лаконично, как подобает британцу:
— Никаких.
— С коммерческой точки зрения оно стоит миллионы, — продолжал русский. — А что касается международного аспекта… алчность наций хорошо известна.
Юла представила себе, как он злобно улыбается под своей маской.
— Да, — заключил он, — это — золотое дно.
— Вполне стоит нескольких жизней, — цинично вставил Номер Пять и засмеялся.
— Ну, не забывайте, что случается с этими пресловутыми изобретениями, — сказал американец. — Иногда они попросту ни к черту не годятся.
— Такой человек, как сэр Освальд Кут, ошибиться не может, — возразил Мосгоровски.
— Как летчик, могу засвидетельствовать, — вступил в разговор Номер Пять, — эта штуковина вполне осуществима. Идею обсуждали годами, но понадобился гений Эберхарда, чтобы воплотить ее в жизнь.
— Ну ладно, — продолжал Мосгоровски. — Я думаю, эти вопросы можно больше не обсуждать. Вы все ознакомились с планами. Мне не кажется, что нашу первоначальную схему можно улучшить. Кстати, я что-то слышал насчет письма Джеральда Уэйда, которое нашли в Чимнизе, письма, где упоминается наше общество. Кто его нашел?
— Дочь лорда Катерхема — леди Эйлин Брент.
— О чем же думал Бауэр? — удивился Мосгоровски. — Это его оплошность. А кому адресовано письмо?
— По-моему, сестре Уэйда, — сказал Номер Три.
— Неудачно, — заметил Мосгоровски. — Но ничего не попишешь. Завтра дознание в связи со смертью Рональда Деверукса. Я полагаю, все готово?
— Пущен слух о местных подонках, которые учились стрелять, — сказал американец.
— Тогда все в порядке. По-моему, больше говорить не о чем. Мне кажется, нам всем надо поздравить нашу дорогую Номер Один и пожелать ей удачи в той роли, которую ей предстоит играть.
— Ура! — воскликнул Номер Пять. — Удачи Анне!
И все руки взметнулись в том жесте, который Юла уже видела.
— Удачи!
Номер Один ответила на салют взмахом руки, характерным для иностранцев. Потом она встала из-за стола, и остальные последовали ее примеру. Тут Юле впервые удалось мельком увидеть Номер Три — он подошел к Анне и накинул ей на плечи плащ — это был высокий, крепко сколоченный человек.
Затем все вышли через потайную дверь. Мосгоровски запер ее за ними. Подождал несколько минут, и Юла услышала, как он открыл другую дверь и вышел, потушив свет.
И только через два часа появился бледный и переполошенный Альфред, пришедший выпустить Юлу. Она чуть не упала ему на руки, так что он был вынужден поддержать ее.
— Ничего, — отмахнулась Юла. — Просто все онемело, пустяки. Дайте-ка я присяду.
— О Боже, миледи, как я боялся!
— Чепуха, — успокоила его Юла. — Все прошло блестяще. Можете дышать спокойно, все позади. Могло кончиться плохо, но, слава Богу, обошлось.
— Слава Богу, как вы сказали, миледи! Меня весь вечер так и колотило. Уж больно, знаете, эти люди подозрительные.
— Ничего не скажешь, действительно подозрительные, — согласилась Юла, энергично растирая руки и ноги. — По правде говоря, до сегодняшней ночи я думала, что такие, как они, существуют только в романах. Да уж, Альфред, век живи, век учись. Такова жизнь.
Домой Юла вернулась под утро. В половине десятого она уже встала, оделась и позвонила Джимми Тесиджи.
Быстрота, с которой он взял трубку, очень удивила ее, но Джимми объяснил, что как раз собирается на дознание.
— И я тоже, — ответила Юла. — У меня есть что тебе рассказать.
— Хорошо. Давай я за тобой заеду, и мы поговорим по дороге. Идет?
— Давай. Только рассчитай так, чтобы заехать в Чимниз. А оттуда меня захватит главный констебль.
— С чего бы это?
— Потому что он — добрый человек, — ответила Юла.
— Я тоже, — сказал Джимми, — большой добряк.
— Ты не добряк, а балбес, — ответила Юла. — Я как раз вчера слышала, как тебя так назвали.
— Кто?
— Если хочешь знать точно, то один русский еврей. Хотя нет, не он. Кто-то другой.
Но ее слова утонули в возмущенных протестах.
— Может быть, я и балбес, — сказал Джимми, — наверное даже, но как смеют какие-то русские евреи так меня обзывать? Что ты делала вчера вечером, Юла?
— Вот об этом я и хочу поговорить, — ответила Юла. — А пока до свидания.
Она так внезапно закончила разговор, что Джимми остался совершенно заинтригованным. Он восхищался прытью Юлы, хотя в его отношении к ней не было и тени нежных чувств.
— Что-то она затевает, — решил он, в спешке допивая кофе. — Не иначе, что-то разнюхала.
Через несколько минут его маленькая двухместная машина подкатила к дому на Брук-стрит, и Юла, которая уже ждала его, быстро сбежала по ступенькам. Джимми не отличался большой наблюдательностью, но заметил под глазами у Юлы синяки и предположил по ее виду, что прошлой ночью она поздно легла.
— Ну так что? — спросил он, осторожно ведя машину на выезде из города. — Какими темными делишками ты занималась?
— Сейчас расскажу, — пообещала Юла. — Только не перебивай меня, пока я не кончу.
Рассказ длился долго, и Джимми стоило больших усилий не отвлекаться от дороги, чтобы не попасть в аварию. Когда Юла замолчала, он вздохнул и испытующе посмотрел на нее:
— Юла?
— Да?
— Слушай, ты меня не разыгрываешь?
— Да ты что?
— Прости, — извинился Джимми, — но мне так и чудится, будто все это я уже слышал, а может, видел во сне. Ведь так бывает?
— Бывает, — сочувственно ответила Юла.
— Нет, это у меня не укладывается, — продолжал Джимми, следуя за своими мыслями. — Прекрасная авантюристка-иностранка, международная банда, таинственный Номер Семь, которого никто никогда не видел, да я сто раз читал об этом.
— Конечно, читал. И я тоже. Ну и что? Ведь это и на самом деле случается.
— Ну, может быть, — согласился Джимми.
— И вообще, ведь в основе выдумок всегда есть что-то реальное. Я хочу сказать, что если бы всего этого не случалось в жизни, то такое просто никому и в голову бы не пришло.
— В чем-то ты, конечно, права, — сказал Джимми, — но все равно мне так и хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю.
— И у меня было такое желание.
Джимми глубоко вздохнул:
— Ну ладно, будем надеяться, что мы не во сне, оба бодрствуем. Значит, так: русский, американец, англичанин, возможно, австриец или венгр и дама — ну, этой можно подобрать любую национальность — скажем, русская или полька, — сборище весьма пестрое.
— И еще немец, — напомнила Юла. — Ты забыл про немца.
— Ах да! — медленно сказал Джимми. — Ты думаешь…
— Отсутствующий Номер Два — это Бауэр, наш лакей. Мне это стало ясно, когда сказали, что ждут донесения, которое еще не поступало, хотя о чем можно сообщать из Чимниза, ума не приложу.
— Наверное, это как-то связано со смертью Джерри Уэйда, — предположил Джимми. — Видно, мы еще не все пока поняли. Так ты говоришь, они назвали его прямо по фамилии — Бауэр?
Юла кивнула:
— Они винили его за то, что он не нашел письма Джерри.
— Ну что ж, тогда дело ясное. Тут уж сомневаться не приходится. Прости, что я сразу не поверил, Юла, но знаешь, уж больно фантастическая история. Значит, ты говоришь, они в курсе, что на следующей неделе я собираюсь в Вивернское Аббатство?
— Да, вот тогда-то американец, именно американец, а не русский, и сказал, что на твой счет можно не беспокоиться — ты всего-навсего обычный балбес.
— Ага! — воскликнул Джимми. Он возмущенно нажал ногой на акселератор, и машина рванулась вперед. — Хорошо, что ты мне рассказала. У меня будет, так сказать, личная заинтересованность в этом деле.
Некоторое время он молчал, потом спросил:
— Ты говоришь, что фамилия этого немецкого изобретателя Эберхард?
— Да, а что?
— Минуточку. Я кое-что вспомнил. Эберхард… Эберхард, да, конечно, именно так.
— Рассказывай.
— Эберхард — это тот типчик, который изобрел какой-то особый процесс выплавки стали. Не могу тебе толком объяснить, что это такое, я ведь в науках не разбираюсь, но только знаю, что в результате сталь становится очень прочной, и там, где раньше нужен был стальной брус, теперь можно обойтись проволокой. Эберхард как-то связан с самолетами, и его изобретение должно колоссально снизить их вес, так что это прямо-таки переворот в авиации, в смысле, что расходы резко сократятся. Кажется, он предложил свое изобретение немецкому правительству, а они отказались, выискали какой-то недостаток, причем уели его довольно грубо. Эберхард взялся за работу, исправил этот изъян, не знаю уж, в чем там было дело, но так оскорбился, что поклялся не отдавать немцам свое детище. Я раньше думал, что вся эта история какой-то блеф, но теперь вижу, что, пожалуй, все так и есть.
