Они позавтракали в маленькой гостинице в горах.
Погода была ясной, горы прекрасны. Порой Стэффорд Най задавался вопросом: что же, черт возьми, он здесь делает? Он все меньше и меньше понимал свою спутницу. Она почти все время молчала. Он поймал себя на том, что разглядывает ее профиль. Куда она его везет?
Какая у нее на самом деле цель? Наконец, когда солнце уже заходило, он осведомился:
— Можно спросить, куда мы едем?
— Спросить можно.
— Но вы не ответите?
— Я могла бы ответить. Я могла бы вам что-то рассказать, но к чему это? Мне кажется, что если вы приедете туда, куда мы направляемся, не получив прежде от меня разъяснений, которые все равно покажутся вам бессмысленными, то ваши первые впечатления будут гораздо сильнее и значительнее.
Он внимательно посмотрел на нее. На ней была отделанная мехом твидовая куртка, явно по последней иностранной моде, — идеальная одежда для путешествий.
— Мэри-Энн… — задумчиво произнес он, и в его голосе прозвучал вопрос.
— Не сейчас, — ответила она.
— Ага. Вы все еще графиня Зерковски.
— В настоящий момент я все еще графиня Зерковски.
— Вы здесь у себя дома?
— Да, более или менее. Я здесь выросла. Мы каждый год осенью приезжали и подолгу жили в замке, это не очень далеко отсюда.
Он улыбнулся и произнес задумчиво:
— Какое прелестное слово «замок», звучит так внушительно.
— Да нет, у замков сейчас довольно жалкий вид. Они почти все в полуразрушенном состоянии.
— Это же страна Гитлера, не правда ли? Мы ведь недалеко от Берхтесгадена?
— Он вон там, дальше, на северо-востоке.
— Скажите, а ваши родственники и друзья приняли Гитлера, поверили в него? Может быть, мне не стоило спрашивать?
— Они не одобрили ни его самого, ни его идеи, но говорили: «Хайль Гитлер». Они смирились с тем, что произошло в их стране, а что еще им оставалось делать?
Что вообще можно было сделать в то время?
— Кажется, мы едем к Доломитам?
— Какое это имеет значение, где мы и куда мы едем?
— Да, но мы же совершаем путешествие с познавательной целью?
— Да, но предметом нашего интереса является не география. Мы едем навестить некую персону.
— У меня такое чувство, — Стэффорд Най взглянул вверх, на вздымающиеся до небес горы, — будто мы собираемся посетить хозяина гор.
— Вы хотите сказать, хозяина ассасинов[5], который держал своих людей на наркотиках, чтобы они с чистым сердцем умирали за него, чтобы убивали, зная, что их тоже убьют, но веря, что после этого они сразу же попадут в мусульманский рай и там будут прекрасные женщины, гашиш и эротические грезы — абсолютное и бесконечное блаженство. — Помолчав минуту, она добавила:
— Вожди! Похоже, они были всегда — люди, которые обретают такую власть над людьми, что те готовы за них умереть. Не только мусульмане, христиане тоже шли на смерть.
— Святые великомученики? Лорд Олтемаунт?
— Почему вы о нем вспомнили?
— В тот вечер он мне вдруг представился именно таким, словно высеченным из камня — святым в каком-нибудь соборе XIII века.
— Может быть, одному из нас придется погибнуть, а может, и не одному.
Он собрался было что-то сказать, но она его остановила:
— Иногда я думаю еще вот о чем. Стих Нового Завета — по-моему, от Луки. На тайной вечере Христос говорит своим ученикам: «Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня». Весьма вероятно, что один из нас окажется предателем.
— Вы допускаете такую возможность?
— Я в этом почти уверена. Кто-то, кого мы знаем и кому доверяем. А вечером он ложится спать, и ему снятся не святые муки, а тридцать сребреников, и, просыпаясь, он ощущает в своей ладони их тяжесть.
— Страсть к деньгам?
— Больше уместно слово «честолюбие». Как распознать дьявола? Дьявол выделяется в толпе, возбуждает других людей, выпячивается и ведет себя как вождь. — Помолчав немного, она продолжала задумчивым тоном:
— У меня была приятельница, находившаяся на дипломатической службе, она как-то рассказывала одной немке, как ее потрясла мистерия о страстях Господних, которую она видела в Обераммергау, а немка ей презрительно ответила: «Вы не понимаете. Нам, немцам, не нужен никакой Иисус Христос! Здесь, с нами, наш Адольф Гитлер, и его величие превосходит любого Иисуса, который когда-либо жил на земле». Это была довольно милая, обыкновенная женщина, но она искренне так считала. И огромная масса людей думала так же. Гитлер завораживал слушателей, и они с готовностью приветствовали садизм, газовые камеры и пытки гестапо. — Она передернула плечами и уже своим обычным тоном добавила:
— И все же странно, что вы сказали то, что сказали.
— Что именно?
— Про хозяина горы, предводителя ассасинов.
— Вы хотите сказать, что здесь и вправду есть хозяин горы?
— Ну, не хозяин, но, возможно, хозяйка.
— Хозяйка горы? Какая она?
— Вечером увидите.
— А что мы делаем вечером?
— Выходим в свет.
— Похоже, вы уже давно не были Мэри-Энн.
— Вам придется подождать, пока мы снова не отправимся куда-нибудь самолетом.
— Думаю, с точки зрения нравственности очень плохо жить так высоко.
— Вы про общество?
— Нет, я про географию. Когда живешь в замке на вершине горы и смотришь на мир сверху вниз, то невольно начинаешь презирать обычных людей, не правда ли? Ты выше всех, ты велик! Так себя чувствовал в Берхтесгадене Гитлер, и, наверное, похожее ощущение испытывают многие альпинисты, поднимаясь на вершины и глядя сверху на тех, кто остался в долинах.
— Сегодня вы должны быть осторожны, — предупредила Рената, — нам предстоит весьма рискованное предприятие.
— Вы дадите какие-нибудь инструкции?
— Вы раздражены. Вы недовольны нынешними порядками. Вы — мятежник, но только в душе. Справитесь с этой ролью?
— Можно попытаться.
Природа вокруг становилась все более дикой. Их большой автомобиль петлял по дороге, проезжая мимо горных селений, иногда вдали сверкали огни, отражаясь в реке, и блестели шпили колоколен.
— Куда мы едем, Мэри-Энн?
— В орлиное гнездо.
Машина повернула еще раз и выехала на лесную дорогу. Несколько раз Стэффорд Най вроде бы заметил мелькнувшего среди деревьев оленя или какое-то другое животное. Иногда попадались вооруженные люди в кожаных куртках, наверное лесники. И наконец их взору открылся громадный замок на скале. Отчасти он был разрушен, однако большая его часть была отремонтирована и восстановлена. Замок казался огромным и величественным, он был символом ушедшей власти, пронесенной через минувшие века.
— Раньше здесь было великое герцогство Лихтенштольц. Замок построил великий герцог Людвиг в 1790 году, — сказала Рената.
— Кто живет здесь теперь? Нынешний великий герцог?
— Нет, с ним давно разделались.
— Тогда кто же здесь живет?
— Некто, у кого есть власть, — ответила Рената.
— Деньги?
— Да, и очень много.
— Нас встретит мистер Робинсон, который примчался сюда самолетом, чтобы нас поприветствовать?
— Уверяю вас, вот уж кого вы здесь не встретите — так это мистера Робинсона.
— Жаль, — заметил Стэффорд Най. — Мне он нравится. Довольно сильная личность, правда? Кто он на самом деле, откуда он?
— Вряд ли кто-нибудь знает точно, все говорят разное. Одни считают его турком, другие — армянином, третьи — голландцем, четвертые — просто англичанином. Болтают, что его мать была черкесской рабыней, русской великой герцогиней, индийской принцессой и тому подобное. Никто ничего не знает. Мне как-то говорили, что его мать — некая мисс Маклеллан из Шотландии. Думаю, это более вероятно.
Они подъехали к высокому портику. По ступеням сошли два лакея в ливреях и нарочито глубокими поклонами приветствовали гостей. Многочисленные чемоданы унесли в дом: у них с собой было изрядное количество вещей. Стэффорд Най вначале удивлялся, зачем ему велено столько всего брать с собой, но теперь уже начинал понимать, что эти вещи могут понадобиться: например, уже сегодня вечером. Он спросил об этом свою спутницу, и та подтвердила его догадку.
Они встретились перед ужином, когда прозвучал громкий звук гонга. В холле сэр Стэффорд остановился и подождал, пока она спустится к нему по ступеням. Сейчас на ней был тщательно продуманный вечерний наряд: темно-красное бархатное платье, рубиновое ожерелье на шее и рубиновая тиара на голове.
Явился лакей и проводил их к парадным дверям. Распахнув их, он объявил:
— Графиня Зерковски, сэр Стэффорд Най.
«Ну вот мы и здесь; надеюсь, мы выглядим как надо», — мысленно сказал себе сэр Стэффорд Най.
Он опустил взгляд и с удовлетворением посмотрел на сапфировые с бриллиантами запонки на своих манжетах, потом поднял глаза и чуть не ахнул: он ожидал увидеть что угодно, только не это. Перед ним был огромный зал в стиле рококо: стулья, диваны, портьеры — сплошная парча и бархат. Стены увешаны картинами, и, как любитель живописи, он почти сразу же узнал среди них бесценные полотна работы Сезанна, Матисса и, по-видимому, Ренуара.
