— нет, Этвуд не станет сидеть на берегу в такой кромешной тьме.
Джеймс уже хотел было все-таки дойти до домика Витторио, но тут подумал о том, что Этвуд, возможно, просто пошел вечером гулять и забрел слишком далеко. Но в таком случае он взял бы с собой фонарь; когда они ходили в деревню и потом возвращались уже в темноте, Этвуд сказал, что в следующий раз надо обязательно брать с собой фонарь, чтобы не плутать наугад среди камней.
Джеймс вернулся в коттедж, проверил: фонарь лежал на месте. В эти минуты он разом осознал, что ситуация с опалами, до сих пор представлявшаяся безобидным развлечением сродни затейливой головоломке, позволяющей изощрять свою сообразительность и наблюдательность, опасна, как всякое серьезное преступление, и вовлек в это Этвуда он, легкомысленно воспользовавшись в угоду собственной прихоти предоставленным ему правом выбора, уехать или остаться. Однако теперь не время проклинать себя за эгоизм и легкомыслие, надо действовать.
Что же предпринять? Сначала проверить, нет ли на берегу оставленной одежды, а затем разбудить Гросси. Прихватив фонарь, Джеймс вышел из дома и тотчас услышал, как кто-то мчится по дорожке навстречу; в следующую секунду в полукруге падающего из открытой двери света появился ньюфаундленд, подскочил к Джеймсу, отрывисто залаял, затем отбежал чуть назад, залаял снова, опять прыжком метнулся к Джеймсу и схватил зубами за рукав. От рывка Джеймс выронил фонарь — раздался тонкий звон разбившегося стекла. Сжимая зубы, ньюфаундленд с глухим ворчаньем пятился и тянул Джеймса за собой.
— Тимми, вперед! — скомандовал Джеймс, сообразив, в чем дело.
Убедившись, что его поняли, ньюфаундленд разжал пасть и крупными прыжками помчался назад в темноту. Джеймс словно почувствовал прикосновение чьей-то ледяной руки: собака вела его к морю… «Черная собака будет выть на берегу». Собака воет над мертвым… Джеймс бежал в том направлении, где скрылся ньюфаундленд, с отчаянием ожидая, что сейчас в этой проклятой темноте зазвучит собачий вой. Нет, только не это!
— Тимми, Тимми! — позвал он, отстав от убежавшего вперед ньюфаундленда.
В ответ слева, совсем рядом, раздались скулящие звуки. Джеймс повернул туда: ньюфаундленд, жалобно скуля, стоял над неподвижно лежащим наполовину в воде человеком. Тот лежал на боку в странной, неестественной позе; набегающие волны захлестывали его ноги и уже на излете доставая и до лица. Опустившись на колени, Джеймс взял его руку — рука была теплой. Приподнимая голову, Джеймс ощутил на ладони что-то липкое — кровь.
Тьма вокруг сразу сделалась враждебной и угрожающей. Еще прежде Джеймс заметил свисающий с ошейника ньюфаундленда обрывок поводка — получается, кто-то сначала привязал собаку, чтобы не мешала, а затем ударил Этвуда по голове. Абсурд! Привыкший к свободе, ньюфаундленд не любил, когда его брали за поводок, и терпел это только от Этвуда; совершенно нелепо полагать, что он позволил кому-то другому привязать себя. И столь же странно, что кто-то подошел и преспокойно стукнул по голове офицера спецслужбы, к тому же знающего, что среди отдыхающих скрывается опасный преступник.
Слух у Этвуда прекрасный, подкрасться к нему незамеченным очень сложно, если же он видел нападавшего, каким образом тот сумел быстро и без всякого шума разделаться с ним одним ударом? Это могло удаться только человеку, от которого Этвуд ничего подобного не ожидал, человеку, находящемуся абсолютно вне подозрений, но такого не было даже среди женщин… кроме синьоры Форелли, пожалуй. А некоторые шансы привязать собаку были только у мальчика Джованни.
Эти соображения пронеслись в голове Джеймса за считанные секунды, пока он осторожно обследовал небольшую рану около уха, из которой все еще сочилась кровь. Он никогда не питал пристрастия к оружию, но сейчас с пистолетом чувствовал бы себя намного увереннее. В этой кромешной тьме кто-то мог стоять совсем рядом, оставаясь совершенно невидимым. Успокаивало только поведение ньюфаундленда, уж он то должен был почуять присутствие постороннего. Надо было позвать кого-нибудь на помощь, но кричать, бесполезно, шум моря заглушает человеческий голос, а оставить Этвуда одного даже на несколько минут Джеймс боялся, поскольку совершенно не понимал, что произошло и откуда исходит опасность.
Из затруднения его вывел сам Этвуд; открыв глаза, он еще затуманенным взором посмотрел на склонившегося над ним Джеймса и произнес маловразумительную фразу:
— Не надо было мне наклоняться.
Воображение Джеймса тотчас нарисовало следующую картину: Этвуд зачем-то наклоняется и в это время на его голову обрушивается сокрушительный удар, от которого он сразу теряет сознание и падает. Между тем Этвуд оперся рукой о песок, сел, морщась, ощупал свою голову и вполне нормальным голосом спросил:
— Как ты здесь оказался?
— Меня привела сюда собака. Я пошел тебя искать, а тут как раз примчался Тимми и привел прямо к тебе. Что случилось, Филипп?
— Ничего особенного, — неохотно, как показалось Джеймсу, ответил Этвуд. — Идем домой.
— Ты сможешь сам идти?
— Да, вполне.
В тоне Этвуда послышался оттенок досады, словно что-то в этой ситуации раздражало и смущало его. С помощью Джеймса он встал и пошел к коттеджу, осторожность и замедленность движений показывали, что чувствует он себя не очень уверенно, скорее всего из-за сильного головокружения. Джеймс хотел было на всякий случай поддержать его, но Этвуд буркнул:
— Не надо, я и сам дойду.
Пожав плечами, недоумевающий Джеймс отпустил его, продолжая идти чуть сзади, почти вплотную, чтобы при необходимости подхватить. Ступив на ведущую к домику дорожку, Этвуд задел за невидимые в темноте ветки и покачнулся.
— Филипп, не упрямься, — решительно сказал Джеймс, схватив его за плечи. — Хочешь снова свалиться?
— Нет, но все это крайне глупо. Ты будешь надо мной смеяться.
Хотя было видно, что с Этвудом в общем-то все в порядке, Джеймс еще не освободился от пережитого отчаянного страха за его жизнь и предположение о том, что он сейчас способен над чем-либо смеяться, воспринял как нечто совершенно противоестественное.
Через пять минут Этвуд уже лежал в постели.
— Возьми в моем чемодане белую пластмассовую коробку, там наверняка есть йод и вата, — сказал он Джеймсу. — Кэт всегда сует ее в мои вещи, будто я еду на необитаемый остров.
Промыв и смазав йодом небольшую ранку возле уха, Джеймс хотел наложить повязку, воспользовавшись обнаруженным в коробке бинтом, но Этвуд энергично воспротивился, заявив, что для такой ерунды вполне достаточно пластыря. Когда с этим было покончено, он попросил что-нибудь выпить, чтобы согреться. Плеснув в стакан джина, Джеймс с сомнением посмотрел на его бледное лицо.
— А если у тебя сотрясение мозга?
