Он спросил, удивляясь, как естественно звучит его голос:
— Она умерла?
— Вы этого не знали?
Хиггинс покачал головой, сам не понимая, взволнован он этим известием или нет. Ему хотелось одного — хоть на минутку присесть.
— Я думала, вам звонили.
— Звонили, да, но о смерти не сказали. Предупредили, что пока еще не ясно…
— Смерть наступила в двенадцать двадцать пять.
Как раз в это время, бросив последний взгляд на детей за столом, он вышел из дома.
— Она что-нибудь говорила?
— Меня здесь не было. Если хотите, дождитесь доктора Хатчинсона. Он сегодня дежурный и скоро выйдет из операционной. Да вот и он…
Высокий, еще совсем молодой человек в белом колпаке, резиновых перчатках и бахилах из красной резины вышел в коридор, опустил маску, закрывавшую нижнюю часть лица. По лбу у него катился пот, глаза покраснели от усталости.
— Ну что? — спросила сестра.
— У нее есть шанс выкарабкаться. Через час посмотрю ее снова.
Речь шла не о Луизе, а о девушке, которую в этот момент провезли мимо них на каталке. Она была без сознания. Хиггинс успел заметить только, что волосы у нее темные и шелковистые, как у Норы, нос заострился, тело под простыней кажется не правдоподобно худым.
Каталку втолкнули в лифт. Миссис Браун указала врачу на Хиггинса:
— Это сын той женщины, что умерла в двенадцать двадцать пять.
Доктор Хатчинсон прошел в ванную, стянул перчатки, вымыл руки, обтер лицо влажным полотенцем. Потом закурил сигарету, сделал несколько жадных затяжек и с любопытством посмотрел на Хиггинса.
— Она, кажется, сбежала из санатория в Глендейле, — сказала сестра.
— Она пила? — спросил врач у Хиггинса»
— Да.
— Я так и подумал. От нее страшно несло спиртным.
Наверно, переходя улицу, она была в полном затмении, иначе это происшествие объяснить трудно — разве что самоубийством.
— Почему? — непроизвольно вырвалось у Хиггинса.
— Полиция установила, что на Тридцать второй Восточной улице, кроме того автобуса, вообще не было машин. А улица довольно широкая.
Медсестра, звонившая утром, ошиблась, сказав, что несчастный случай произошел при въезде в город. А может быть, город начинался для нее только с деловых кварталов и фешенебельных районов. На 32-й Восточной улице в том самом похожем на казарму доме, где жили Луиза с мужем, когда поженились, и родился Хиггинс.
— Она очень мучилась? — спросил Хиггинс, сам не понимая что говорит.
— Когда ее привезли, она, разумеется, страдала, но виду не показывала. Не то чтобы улыбалась, конечно, но…
Это похоже на Луизу — до самого конца держаться с вызовом.
— Я сразу ввел ей снотворное.
— Она была в сознании?
— Да. Полицейскому, который ее привез, она дала адрес…
— Мой адрес.
— Конечно, ваш, раз вы здесь.
Хиггинсу показалось, что врач смотрит на него как-то странно — холодно и неприязненно.
— Какие у нее были повреждения?
— Перелом черепа, левого плеча и таза. Она потеряла много крови. Я решился на переливание. Во время переливания она и скончалась.
— И ничего не сказала перед смертью?
— Ничего, кроме вашей фамилии и адреса. Если угодно, администрация вернет вам одежду покойной. А если у нее было что-нибудь с собой — сумочка или другие личные вещи, вам отдадут их в полицейском участке. Вы, наверно, понадобитесь нашей старшей сестре, не так ли, миссис Браун?
— Да, доктор.
— Могу я ее увидеть? — спросил Хиггинс.
Врач переглянулся с сестрой и слегка пожал плечами.
— Пойдемте, — бросила женщина.
Они спустились по лестнице в залитый электричеством подвал. Вдоль коридора виднелись двери, такие же, как этажом выше. Миссис Браун открыла одну из них и отступила. В узком помещении с голыми стенами на столе, который показался Хиггинсу мраморным, лежало покрытое белой простыней тело. Здесь было холодней, чем в коридоре.
Старшая сестра подошла к краю стола, приподняла простыню и откинула ее настолько, что обнажилась голова и прядки седых волос, выбившихся из-под повязки.
Другая повязка, удерживавшая челюсти в сомкнутом положении, почти скрывала лицо — виднелись лишь глубоко запавшие глазницы, узкий заострившийся нос да бескровные губы.
Хиггинс не мог ни молиться, ни плакать, ни прикоснуться к покойнице. Его охватил внезапный холод, как в детстве, когда он оставался ночами один, напрасно пытаясь согреться. И еще ему стало страшно, безотчетно страшно, и он оглянулся на сестру, словно ища у нее поддержки.
— Это она?
Хиггинс кивнул. Язык ему не повиновался. Хотелось поскорее уйти, но ноги словно приросли к полу.
— Теперь пройдемте в регистратуру. Там вы сообщите, что намерены делать дальше.
Выходя, сестра выключила свет, и Хиггинс вздрогнул.
— Нам сюда.
В регистратуре сидела все та же девушка, а в кресле в холле по-прежнему ожидали трое негритят.
— Тело вы забираете?
Хиггинс кивнул.
— Элинор, приготовьте форму С, — бросила девушке миссис Браун и спросила у Хиггинса:
— Вы, вероятно, желаете перевезти тело в Уильямсон?
Он покачал головой, стыдясь, что в этом могут усмотреть равнодушие или цинизм.
— Мне бы хотелось похоронить ее в Олдбридже — здесь она провела большую часть жизни.
— Вам виднее. Похороны на ваш счет, разумеется?
— Да, на мой.
— В таком случае вам следует обратиться в похоронное бюро. Вы знаете, где оно?
— Я здешний уроженец.
Старшая сестра наморщила лоб, словно роясь в памяти, но лицо Хиггинса было ей незнакомо, да и он ее не помнил: они наверняка жили в разных кварталах.
Он ответил на все заданные ему вопросы. Люди ходили взад и вперед, телефон звонил. Наконец приготовили счет, и Хиггинс подписал чек на сумму, которую был должен больнице.
Он вышел на площадь, и солнце так ослепило его, что ему не сразу удалось разыскать свою машину на стоянке.
Ему не пришло в голову позвонить Hope и сказать, что мать умерла. Он вообще не думал об Уильямсоне, словно никогда там не бывал, не вспомнил и о детях. Мир, в котором он теперь очутился, существовал одновременно и в минувшем, и в настоящем: все вокруг стало неузнаваемо.
Дорогу к полицейскому участку Хиггинс нашел, повинуясь чутью. Дверь ничуть не изменилась, а вот стены внутри были выкрашены в другой цвет. Двое полицейских, оба младше Хиггинса, были ему незнакомы, но сержанта он вроде бы вспомнил — в штатском, без пиджака, с зеленым козырьком над глазами, тот печатал на машинке, посасывая сигару.
Хиггинс назвался, объяснил, зачем пришел. Вся троица смотрела на него молча, не перебивая. Потом сержант вставил в пишущую машинку бланк и начал задавать вопросы: фамилия, имя, адрес, место работы, фамилия матери, год ее рождения…
— Как пишется «Альтона»?
Хиггинс сказал по буквам.
— Для вас, вероятно, не новость, что у нас на нее довольно обширное дело?
— Знаю.
— Чем вы занимаетесь?
— Управляющий супермаркета «Ферфакс» в Уильямсоне.
— Та же фирма, что здесь у нас?
— Я начинал в олдбриджском филиале.
— Тело забираете?
— Да. О похоронах позабочусь.
— Хоронить думаете в Уильямсоне?
— Здесь.
Их тоже почему-то удивило, но почему — Хиггинс не понимал.
— Вам придется оплатить один счетец. В хозяйственной сумке у нее обнаружились две початые бутылки с этикетками от Баумана. Я повидался с Бауманом.
Бутылки у него украдены.
— Я заплачу.
— Должен заметить, что вы не обязаны платить, но так оно будет лучше. Сама сумка — новая: тоже, наверно, украдена, но пока жалоб не поступило. Сегодня магазины закрыты — воскресенье. Дай сумку, Фред.
Один из полицейских принес черную клеенчатую сумку и достал оттуда полупустую бутылку с джином. Вторая бутылка разбилась, осколки ее виднелись на дне сумки, еще пахнувшей алкоголем. Там же лежали два апельсина, раздавленные бананы и пакет размокших бисквитов.
— Вот все, что мы нашли. Ни бумажника, ни кошелька. Денег тоже не было.
— Вы не знаете, как она добралась сюда из Глендейла?
— Во всяком случае, не пешком. Либо у нее была мелочь на автобус, либо ее подвезли на попутных машинах.
— В котором часу произошел несчастный случай?
— В десять.
— В магазин Баумана она могла попасть только вчера.
— По субботам у него открыто до десяти вечера.
— Знаю. Мне хотелось бы выяснить, где она ночевала.
Сержант пожал плечами, давая понять, что это его не касается.
— Подпишите здесь, слева, внизу страницы. Вот квитанция на восемь долларов шестьдесят центов — я вручу их Бауману.
Хиггинс знал, что позади канцелярии находится коридор, перегороженный решеткой. За этой решеткой мать ночевала много раз, но последнюю ночь она провела не здесь.
— Идете в похоронное бюро? Они работают и по воскресеньям. Вы в какое?
— К Оварду и Тернеру, если оно еще существует.
С сыном Тернера он когда-то учился в школе, но тот был тремя годами младше, и они не общались.
