Я улыбнулся ему и спросил:
– А откуда вы узнали, что в туалете течет вода?
Он заметил нас с Колхауном, сидящих на унитазе, покачал головой и сказал:
– Выметайся-ка отсюда, умник. Свидание окончено.
– Что-то оно очень коротким оказалось, – сказал я.
– Неужели? – спросил он.
– Почему бы его не продлить?
– Потому что мы не любим попусту тратить воду. Здесь пустыня. Давай, пошли.
Я пожал руку Колхауну:
– Помните, о чем я вам говорил.
Я последовал за охранником. У выхода он потребовал, чтобы я зарегистрировался в книге свиданий, оглядел меня и сказал:
– Сержант Селлерс рассказывал нам о вас.
– Вы хотите, чтобы я рассказал вам о сержанте Селлерсе?
– В этом нет необходимости, – соизволил он улыбнуться.
Выйдя на воздух, я купил местную вечернюю газету. Я уселся в машину, развернул газету и прочел заметку о Колхауне. Судя по всему, он действительно был известен в Лос-Анджелесе как большая шишка.
Потом мое внимание привлекла другая заметка. Ее заголовок гласил: «Дорожный патруль возле Броули установил много нарушений технического состояния автомобилей».
Я прочел, что в результате проверки на дороге было обнаружено сорок две машины с испорченными фарами. Дальше в заметке было написано:
«Питер Л. Леланд, бывший боксер, был задержан в 10.45 дорожным патрулем. Бдительный полицейский заметил, как Леланд, остановив машину на обочине, передал неизвестному сообщение по рации в любительском диапазоне. Расследованием установлено, что Леланд разыскивается полицией Лос-Анджелеса за неявку в суд по обвинению в контрабанде наркотиков. Сейчас он находится под стражей».
Я вырвал заметку из газеты и положил в свой бумажник. Может быть, Леланд и есть тот Пагги, о котором говорил Хейл. Я сомневался, стоит ли привлекать внимание Ньюберри к этой новости, и в конце концов решил подождать и посмотреть, как он поведет себя на предварительном слушании.
Я поехал в отель «Люсерна» и застал Колберна Хейла и Нэннси возле бассейна. Он все еще оставался одетым, а на Нэннси был купальный костюм.
– В чем дело? – спросил я у Хейла. – Вы не купаетесь?
Он отрицательно покачал головой.
– У меня все так болит, что я не могу даже думать о купании.
– Плавание вам помогло бы. Вода – лучшее лекарство от ушибов и боли в мышцах.
– Наверное, так, – согласился он. – Но даже раздевание и одевание причиняет мне невыносимую боль. Я пробовал принять горячую ванну, но чуть не потерял сознание. Пережду, пожалуй, пару дней.
Я сказал:
– У меня для вас официальная бумага.
– Что за бумага?
Я вручил ему повестку в суд.
– Ого, завтра в десять утра! – воскликнул он.
– Именно так.
– В Эль-Сентро.
– Верно.
– Ладно, если мне нужно там быть, то я буду.
– Кстати, я получил точно такую же повестку.
– А я? – спросила Нэннси.
Я покачал головой и сказал:
– В настоящий момент я ничего не могу добавить, кроме того, что уже всем известно. И, – продолжал я, – никто не скажет ничего, что связало бы ваше имя с этой историей. Уже поздно, – заметил я. – Не выпить ли нам чего-нибудь? Я угощаю.
Хейл поднялся с кресла.
– Я приму душ и переоденусь, – сказала Нэннси. – Это займет всего несколько минут.
– Вы можете присоединиться к нам в баре, – сказал я.
Хейл, прихрамывая, побрел в бар.
– Одну минуту, – попросил я его подождать. – Я кое-что забыл.
Я подошел к Нэннси.
– Соберите свои вещи, – сказал я. – Вам придется отсюда уехать.
– Зачем?
– Чтобы ваше имя не попало в газеты.
– Но на чем?
– Я вас отвезу.
– А куда?
– Туда, где никому и в голову не придет вас искать. Только никому ни слова. Приходите в бар, там мы выпьем, а потом придумайте предлог, чтобы вернуться к себе в номер. Я вам звякну.
Я догнал Хейла. Мы отправились в бар, взяли «Маргариту», прекрасный мексиканский напиток, в бокале, край которого был покрыт солью, как инеем.
Вскоре Нэннси присоединилась к нам. Мы заказали еще.
Хейл все еще потягивал напиток, когда я, сославшись на неотложные дела, собрался уходить.
Нэннси сказала, что не пьет больше одного бокала перед обедом, и присоединилась ко мне.
Все прошло без сучка без задоринки. Нэннси уместила все свои вещи в один чемодан и большую сумку. При этом она установила рекорд скорости.
Я дал чаевые посыльному, и, пока Хейл проводил время в баре, мы тронулись.
– Куда мы едем? – спросила Нэннси.
– В дикое и первозданное место.
– Куда именно?
– Вы когда-нибудь слыхали об Эль-Гольфо-де-Санта-Клара? – спросил я.
Она покачала головой.
– Это местечко находится на побережье, недалеко от Соноры. Оно чистое, красивое, необычное и живописное. Там есть вполне приличный отель и несколько очень хороших ресторанов, где можно отведать свежайшие дары моря, в том числе креветок величиной с небольшого омара. Там есть только одно неудобство, с которым вам придется смириться.
– Какое?
– Температура воды в душе не поднимается выше, как они выражаются, комнатной.
– А что значит «комнатная температура»?
– Довольно низкая, если вы решите принять душ с утра.
– Сколько времени мне придется там пробыть?
– Пока я не приеду и не заберу вас.
– Разве нельзя позвонить и…
Я покачал головой:
– Я же сказал вам, что это уединенное место. Ни один репортер не найдет вас там. Вас не найдет даже сержант Фрэнк Селлерс из лос-анджелесской полиции. А он, скорее всего, будет вас искать – и весьма усердно.
Впереди нам предстояла долгая, долгая дорога, но найти ее в Эль-Гольфо-де-Санта-Клара было все равно что найти иголку в стоге сена.
Даже если срезать путь в обход Пуэрто-Ситоса и Риито, расстояние от Мехикали до Эль-Гольфо-де-Санта-Клара остается большим, но было ясно: никто не станет искать исчезнувшую свидетельницу в Эль-Гольфо.
После Риито дорога тянулась прямой лентой по бесплодной пустыне, пока, нырнув вниз, не уводила с гор в долину реки Колорадо.
В нескольких милях от перевала находится Эль-Гольфо-де-Санта-Клара, маленькая и очень живописная рыбацкая деревня. Суда рыбаков обслуживаются старой калошей – этаким водным такси, которое перемещается от лодки к лодке, перевозя улов и пассажиров.
Рыбой снабжают местные рестораны, а излишки замораживают и отправляют на продажу.
Отсюда также начинают путь на рынки Калифорнии деликатесные морские моллюски. Берег на многие мили буквально завален моллюсками. Сборщики моллюсков садятся в легкие моторки, заходят на отмели и ждут отлива. Когда вода сойдет, они шарят в тине и собирают головоногих. Когда начинается прилив, у рыбаков уже готов улов, который они отвозят в Соединенные Штаты и берут за свой товар хорошую цену.
В уединении нежится в солнечных лучах деревушка, и ее покой нарушают только местные жители и немногочисленные туристы, проведавшие о богатых морских угодьях.
Здешний мотель очень чистенький, с автономным водопроводом и душами, которые заливают пол в ванной и орошают вас водой, как я уже замечал, «комнатной температуры».
Нэннси была неприхотливой девушкой, и я чувствовал, что это неудобство не лишит ее жизнерадостности.
Дальняя дорога дала мне возможность получше узнать ее.
– Должно быть, вы считаете меня какой-то вертихвосткой, – тараторила она.
– Почему?
– Ну, меня многое связывает с Колом Хейлом, и я дружу с Мильтом Колхауном, и у меня еще много друзей.
Я понял, что ей нужно выговориться, и не стал перебивать ее, сосредоточив свое внимание на дороге.
– Чужому человеку трудно понять жизнь пишущей братии, – говорила она. – Это замкнутое общество. Масоны. Нас связывают очень близкие отношения, но они не содержат сексуального начала, как многие думают. Это скорее похоже на компанию бесполых, где нет различий между мужчинами и женщинами. У нас есть о чем поговорить, что сделать, нас связывает множество нитей. Жизнь – это борьба. Но она не только отнимает силы, свои силы мы черпаем в этой борьбе. Мы ведем большую переписку – получаем письма, возвращенные редакциями рукописи, а время от времени приходят чеки.
Нам нелегко пробиться в солидные издания. Остается всякая мелочь: религиозный журнал, реклама. Строчим туда заметки, статьи. Иногда удается тиснуть рассказик или новеллу. Взаимовыручка особенно помогает в наших отношениях с домовладельцами. Нам приходится платить вперед, и, если вы стали настоящим членом нашего братства, вы не пропадете. Можете обратиться к любому, кому посчастливилось пристроить пару-другую заметочек, и вас ссудят деньгами. Но долг платежом красен, и жлобов мы не терпим. Я не уверена, что смогла объяснить вам, как мы живем на Биллинджер-стрит. Наверное, это напоминает – по рассказам, что я слышала, – атмосферу, которая много лет назад царила в Гринвич-Виллидж.
– А Мильтон Колхаун – как он вписывается в эту картину? – поинтересовался я.
– Он полностью выпадает из этой картины. Я побаиваюсь его. Мильтону хочется, чтобы его приняли в наш круг, но ребята инстинктивно чувствуют в нем чужака. Если я, допустим, выйду за него замуж, мне придется порвать со своим окружением, а мне этого вовсе не хочется. Мы бы проводили с Мильтоном время в круизах на яхте. Можете представить моих друзей в такой обстановке? Вот и я не могу. Мильт из кожи вон лезет, чтобы стать одним из нас, но, как бы он ни старался, ничего у него не получается.
