– Как она встретила это известие? – спросил Мегрэ.
– Петрель рассказывал мне, что она пристально и мрачно посмотрела на него и произнесла сквозь зубы:
«Тем лучше!» Учтите, что Калас тем временем женился на дочери мясника, которая тоже была от него беременна и родила несколькими неделями раньше. Не имея другого ремесла, он продолжал служить лакеем в замке, а жена его жила у своих родителей.
В одно прекрасное утро деревня узнала, что Алина де Буассанкур и Омер Калас исчезли.
Слуги рассказывали о драматической сцене, которая разыгралась накануне между отцом и дочерью. Более двух часов из малой гостиной доносились их яростные голоса.
Насколько я знаю, Буассанкур никогда не пытался отыскать дочь, она тоже никогда ему не писала.
Что касается первой жены Каласа, она года три страдала какой-то нервной болезнью, пока наконец ее не нашли повесившейся в саду.
Официанты громоздили стулья на столы; один из них смотрел на Мегрэ и нотариуса, держа в руке большие серебряные часы.
– Пожалуй, надо дать им закрыть, – высказался Мегрэ.
Канонж настоял на том, что платить будет он. Они вышли. Ночь была прохладной и звездной. Некоторое время они шли молча. Затем нотариус предложил:
– Давайте поищем какое-нибудь другое место и выпьем по последней?
Занятые своими мыслями, они прошли добрую половину бульвара Распайль и отыскали на Монпарнасе маленький освещенный ночной бар, из которого глухо доносилась музыка.
– Войдем?
Они не стали садиться за столик и устроились у стойки, где девицы приставали к толстому пьяному мужчине.
– Пьем то же самое? – спросил Канонж, вынимая из кармана новую сигару.
Несколько пар танцевали. Из дальнего угла зала вышли две женщины и уселись возле Мегрэ и его спутника, но комиссар жестом остановил их.
– В Буассанкуре и Сент-Андре есть и другие Каласы, – сказал нотариус.
– Знаю. Скототорговец и бакалейщик. Канонж коротко рассмеялся:
– Вот было бы забавно, если бы торговец скотом так разбогател, чтобы, в свою очередь, купить замок и землю! Один Калас – родной брат Омера, другой – двоюродный. Есть еще сестра, она замужем за жандармом в Жьене. Когда месяц тому Буассанкур скончался от кровоизлияния в мозг, я побывал у всех троих, чтобы выяснить, имеют ли они какие-нибудь сведения об Омере.
– Минутку! – прервал Мегрэ. – Разве Буассанкур не лишил дочь наследства?
– У нас все были в этом уверены. Все спрашивали, кто же будет наследником: ведь в деревне каждый в какой-то степени зависит от замка.
– Но вы-то знали?
– Нет. Известно, что за последние годы Буассанкур составил несколько завещаний разного содержания, но он не передавал их мне на хранение. Наверное, рвал их одно за другим, потому что в конечном счете не нашли ни одного.
– Значит, все его имущество переходит к дочери?
– Автоматически.
– Вы поместили объявление в газетах?
– Ну да, как это обычно делается. Я не указывал там имени Каласа, потому что не знал, оформили они свой брак или нет. Эти объявления мало кто читает, и я не возлагал на него особых надежд.
Рюмка нотариуса была пуста, он снова поглядывал на бармена. Лицо его порозовело, глаза блестели. Наверное, он выпил рюмку-другую еще до приезда в Париж, в вагоне-ресторане.
– Повторим, комиссар?
Вероятно, Мегрэ тоже пил больше, чем следовало. Он не стал отказываться. Его наполняло приятное чувство удовлетворения – и физического, и умственного. Ему казалось даже, что он наделен шестым чувством, которое позволяет ему перевоплощаться в участников этой истории.
Разве не мог бы он разобраться во всем сам, без помощи нотариуса? Несколько часов назад он был не так уж далек от истины. Доказательством служит то, что ему пришла мысль позвонить в Сент-Андре.
Пусть он не все разгадал – его представление о г-же Калас вполне соответствовало тому, что он теперь услышал.
– Она начала пить, – проговорил он негромко, внезапно охваченный желанием тоже высказаться.
– Знаю. Я ее видел.
– Когда? На прошлой неделе?
И здесь он предчувствовал истину. Но Канонж не дал ему говорить: он, наверное, не привык, чтобы его перебивали.
– Позвольте же мне, комиссар, изложить все по порядку. Не забывайте, я нотариус, а нотариусы – народ скрупулезный.
При этих словах он засмеялся, и девица, сидевшая от него через два табурета, поспешила воспользоваться случаем и спросить:
– Можно мне тоже заказать рюмочку?
– Сделайте одолжение, малютка, только не вмешивайтесь в наш разговор: он более важен, чем вы себе можете представить.
Удовлетворенный, нотариус повернулся к Мегрэ:
– Итак, три недели мое объявление не приносило никаких результатов, если не считать писем от двух-трех сумасшедших.
Обнаружить Алину мне в конечном счете помогла редчайшая из случайностей. С неделю назад мне вернули из Парижа охотничье ружье, которое я посылал в починку. Я был дома, когда его принесли, и сам открыл дверь шоферу грузовика «Срочные перевозки».
– Это был грузовик транспортной конторы «Зенит»?
– Вы о ней знаете? Правильно. Я предложил водителю стаканчик вина, как это принято в деревне.
Бакалейная лавка Каласа расположена на площади как раз перед окнами моего дома. Попивая вино, шофер посмотрел в окно и бросил:
«Интересно, не родня ли они хозяину бистро с набережной Вальми?» «На набережной Вальми есть какой-то Калас?» «Жалкий кабачишка, где я был только раз на прошлой неделе, – меня туда привел наш табельщик».
Мегрэ готов был поклясться, что этим табельщиком был Дьедонне Пап.
– Вы не спросили, был ли табельщик рыжим?
– Нет. Я спросил, как зовут того Каласа, о котором шла речь. Водитель смутно помнил, что видел его имя на вывеске. Я подсказал: «Омер», и он подтвердил, что хозяина бистро звали именно так.
На всякий случай я на следующий день отправился в Париж.
– Вечерним поездом?
– Нет, утренним.
– В котором часу вы были на набережной Вальми?
– Часа в три пополудни. Я не сразу узнал женщину, которую застал в темном бистро. Я спросил, не она ли госпожа Калас, и получил утвердительный ответ. Потом я осведомился, как ее имя. Мне показалось, что она пьяна. Она пьет, не так ли?
Пусть на другой лад, но нотариус тоже пил: глаза его, казалось, налились водой.
Мегрэ не помнил, наливали ли им еще раз. Девица сидела теперь рядом с нотариусом и держала его за руку. Вряд ли она его слушала, так как лицо ее было лишено всякого выражения. Между тем нотариус рассказывал.
«Вы урожденная Алина де Буассанкур?» – спросил я ее.
Она смотрела на меня и не возражала. Припоминаю, что она сидела у печки с большим рыжим котом на коленях.
Я продолжал:
«Вы знаете о смерти вашего отца?» Она отрицательно покачала головой, не обнаружив ни удивления, ни волнения.
«Я был его нотариусом и теперь занимаюсь вопросом о наследстве. Ваш отец, госпожа Калас, не оставил завещания, следовательно, замок, земли и все имущество переходят к вам».
Она спросила:
«Как вы узнали мой адрес?» «От одного шофера, который как-то побывал здесь».
«Больше никто о нем не знает?» «Думаю, что нет».
Она встала и пошла на кухню.
«Чтобы приложиться к бутылке с коньяком», – подумал Мегрэ.
– Когда она вернулась, у нее было готово решение, – продолжал нотариус.
«Я не хочу принимать эти деньги, – заявила она равнодушным голосом. – Я ведь имею право отказаться от наследства?» «Конечно, такое право имеет каждый. Однако…» «Что „однако“?» «Я советую вам не принимать поспешных решений и подумать».
«Я подумала. Я отказываюсь. У меня, наверное, есть также право требовать, чтобы вы не разглашали, где я живу?» Говоря это, она беспокойно поглядывала на улицу, как будто боялась, что кто-то может войти, скорее всего муж. Так мне, по крайней мере, показалось.
Как полагается, я настаивал. Я ведь не нашел других наследников Буассанкура.
«Без сомнения, мне лучше прийти еще раз», – предложил я.
«Нет. Не приходите. Омер ни в коем случае не должен вас здесь видеть.
– Она добавила со страхом:
– Это был бы конец всему!» «Вы не думаете, что должны посоветоваться с мужем?» «Меньше всего с ним!» Я долго убеждал ее и перед уходом вручил ей свою визитную карточку, попросив позвонить или написать, если она в ближайшие недели изменит решение. В это время вошел клиент, который показался мне другом дома.
Рыжий, рябоватый?
Кажется, да.
Что же произошло?
Ничего. Она опустила карточку в карман фартука и проводила меня до двери.
– Когда это было?
– В прошлый четверг.
– Вы больше не видели ее?
– Нет. Но видел ее мужа.
– В Париже?
– У себя в конторе, в Сент-Андре.
– Когда?
– В субботу утром. Он приехал в Сент-Андре в пятницу во второй половине дня. В тот же день приходил ко мне часов в восемь вечера. Я играл тогда у доктора в бридж, и прислуга велела ему прийти на следующий день, – Вы узнали его?
