— Э-э-э… — проблеял Эрни, не поднимая глаз. — Да не буду я ничего рассказывать. Не было ничего.
— Но-но-но… Давай не балуй… — забубнили братья.
— Он был все еще в своей комнате?
— Да небось был, — загоготал Эрни.
— Ты говорил с ним?
— Я? Не-а.
— А что ты делал?
— Эрни увидел записку… — пояснил Нэт.
— Погодите. — Аллейн сделал предупреждающий жест. — Думаю, он сам нам скажет. Так что ты делал, Эрни? Что там произошло? Вот ты пришел в кузницу — и что дальше?
— Так он не отзывался! — вскричал Эрни, все также не поднимая глаз и не меняя позы. — Не отзывался и не выходил. Старый хорек!
— А ну отвечай, что тебя спрашивают, ты, болван! — сорвался Крис. — Хватит нести всякую чушь! — Братья наперебой принялись уверять Аллейна, что Эрни совсем не то хотел сказать.
Аллейн снова поднял руку, призывая к молчанию.
— Скажи мне, Эрни, что там произошло? Ты пришел в кузницу — и что ты увидел?
— А? — Он повернул голову и бросил на Аллейна быстрый взгляд. — Так Нэт же вам говорит — увидел записку на двери.
Аллейн достал из кармана пальто пожелтевший бланк, на котором была нацарапана записка — Бэйли зажал ее между двух стекол.
— Будь добр, взгляни — это она?
Эрни взял ее в руки и тут же громогласно расхохотался. Фокс поспешно забрал листок.
— Что ты сделал потом?
— Я? То, что там прописано. Ведь «Эрн» — это я? Его вещи для танца висели прямо там: маска, рубаха, кроличья шапка. Ну я и нацепил их быстренько.
— А ты уже был одет для Разгоншика?
— Ну и что? Я одел все прямо сверху. Тихо-тихо… А то вдруг бы он услышал и передумал. И пулей — на улицу. Влез в фургон — и по газам. Ж-ж-ж! Вжж-жи-и! — Эрни совершенно по-детски изобразил, как он едет. — Я ведь все верно сделал? Я же теперь был Шут. И скорее поехал показывать танец. Вж-ж-ж! Вж-ж-ж!..
Дэн зарылся лицом в ладони.
— Стыд-то какой! — выдохнул он.
Аллейн расспросил Андерсенов, что было, когда приехал Эрни. Братья сказали, что прочитали записку и отправили ее доктору Оттерли. Ее отнес младший сын Дэна, Билл, которого потом нарядили как дублера. Доктор Оттерли вышел во двор. Парню дали последние указания. Когда пробило девять, доктор пошел со своей скрипкой на сцену. Но именно в эту минуту все они услышали, как, натужно пыхтя, подъезжает автомобиль миссис Бюнц. Пока они ждали, когда грянет музыкальное вступление, машина добралась до стены, и на заднем сиденье они увидели размахивающего руками Лицедея. Заслышав у себя за спиной звуки ссоры, доктор Оттерли решил не начинать, а пошел посмотреть, что случилось.
Оказалось, что после обеда старик крепко заснул и, проспав до вечера, проснулся бодрый и здоровый как бык.
Первое, что он услышал, это рев мотора — сыночек уехал без него. Вне себя от гнева, он вынужден был, скрепя сердце, согласиться, чтобы его главный недруг, миссис Бюнц, подвезла его к замку.
— Когда он подошел, его прямо трясло, — свидетельствовал доктор Оттерли. — Он даже говорить не мог. Схватил Эрни и начал стаскивать с него костюм Шута.
— Ну а ты что? — обратился Аллейн к Эрни. — Тебя это обрадовало?
Эрни, к явному замешательству остальных, так и вспыхнул от неприятных воспоминаний. Насколько понял Аллейн, он тогда попытался спорить с отцом, но братья быстро его укротили.
— Эрни стал отказываться играть Разгонщика, — сказал Дэн, и все его горячо поддержали. — Эрни объявил, что или он будет танцевать за Шута или не будет танцевать вообще. В конце концов Саймону Беггу удалось убедить его.
— Я согласился только из-за летчика-командира — на всех остальных мне плевать. Он попросил меня — и я согласился. Вышел и стал сам «разгонять».
С этого места Аллейн больше не прерывал их своими замечаниями. Ни один из Сыновей, как выяснилось, во время представления не заходил за дольмен — туда, где лежал отец. Все пятеро были убеждены, что Лицедей никаким образом не мог ни уйти со двора, ни вернуться туда — живой или мертвый. Также все пребывали в твердом убеждении, что страшное убийство не могло произойти за время с момента разыгранного падения до того, как было обнаружено обезглавленное тело. Не могло, громко твердили они и при этом помогали себе кулаками, стуча ими по столу. Нет, нет и нет — этого не могло быть!
— Предлагаю исходить из того, — с трудом перекричал их мистер Фокс, — что никто из нас не верит в сказки. — Он обвел присутствующих теплым взглядом.
— А если даже верит, то сейчас это не актуально, — добавил старший инспектор.
— А вот папа… — вскричал Эрни.
— Что — папа? — Аллейн старался сохранять спокойствие.
— Он верил в сказки.
Фокс тяжело вздохнул и сделал запись в своих заметках.
— Может быть, — продолжал Аллейн, — он верил и в жертвоприношения? — Пять лицедейских сыновей заерзали на своих стульях и ничего не ответили. — Такое случалось в старину. Может, я ошибаюсь, но раньше, давно, не полагалось ли приносить к этим плитам какую-нибудь жертву — ну там птицу или что-нибудь еще? Разумеется, в определенное время года?
После весьма продолжительного молчания доктор Оттерли нерешительно проговорил:
— Да, наверняка такое было.
— Сдается мне, что весь этот моррис — как танец с мечами, так и мимическая пьеска, простите, если попутал термины, — не что иное, как тот самый сохранившийся с древности обряд.
— Конечно, конечно! — с воодушевлением подхватил доктор Оттерли, как человек, наконец-то оседлавший любимого конька. — Именно — бесценный обряд!
— Вы так думаете? То есть ритуальная смерть Шута — это древний обряд принесения жертвы с последующим обещанным воскрешением?
— Именно так.
— И когда-то кровь жертвы действительно проливалась? Могло такое быть?
Ответа на вопрос не последовало.
— Кто, например, забил гуся леди Алисы и положил тушку на дольмен? — Аллейн вгляделся сквозь густой дым в их покрасневшие лица. — Эрни, это твоя работа?
Губы Эрни медленно расплелись в придурковатой ухмылке — сейчас он мог бы исполнять роль Шута без всякой маски.
— Ну я же Разгонщик. Вжик — и нету вашего гуся! — объявил он.
3
Больше Эрни не стал распространяться по этому вопросу, да и на все последующие давал такие нелепые ответы, что Аллейн был вынужден прислушаться к его братьям, которые, напротив, охотно пускались в объяснения.
По их словам, все вчерашнее утро они были заняты подготовкой факелов и костра. И несносные гуси госпожи Алисы то и дело путались у них под ногами. Один гусак особенно допекал их — постоянно лез под ноги, шипел и гоготал. Почему-то он более всех приставал к Эрни, несмотря на предупреждающие тычки и взмахи мечом. После обеда Эрни снова отправился в замок — уже один, — чтобы расчистить двор от сухостоя и кустов. Вооружен он был косой садовника, которую сам же предварительно наточил. Тут-то гусак и предпринял последнюю, самую ожесточенную атаку. В результате доведенный до бешенства Эрни замахнулся на него косой. Когда вечером братья прибыли на место, то увидели на дольмене тушку гуся и получили нагоняй от мисс Мардиан. В конце концов им удалось выудить из Эрни правду. Благодушие, с которым он слушал теперь рассказ о своих похождениях, могло бы вывести из себя кого угодно.
— Ты подтверждаешь, что все так и было? — строго взглянул на него Аллейн.
Эрни сцепил руки на затылке и принялся раскачиваться из стороны в сторону и хихикать.
— Так, так, — пропел он. — Здорово я их разогнал.
— А почему ты оставил дохлую птицу лежать на дольмене?
Эрни принял самодовольный вид:
— А вам, чужакам, этого все равно не понять. Оставил — и оставил. Значит, так надо.
— Чтобы камень взял его кровь?
Он опустил голову и исподлобья покосился на старшего инспектора.
— А если и так. Только все равно ее не хватило.
— Он что — хотел еще? — спросил Аллейн.
— Да, хотел. И получил.
Эрни расцепил руки и положил перед собой на стол. Пальцы его так сильно вцепились в край, что стол начал трястись.
— Это он все виноват, — невнятно пробормотал младший Андерсен, — и никто больше. Кровь всегда требует крови. Я ведь говорил ему. Вы же не знаете, что он натворил в воскресенье? Собаку мою убил — убил, когда я не видел. Вот оно ему и аукнулось в среду. Убивец он был — за то и заплатил жизнью своей.
Крис протянул руку через стол и накрыл ладонь брата.
— Замолчи, — мягко посоветовал он.
Вмешался Дэн:
— Так ты его не заткнешь. Лучше подумай о себе, Эрни. Ты ведь не слишком блещешь умом, парень — весь как на ладони. Но тут уж не твоя вина — такой уродился. Так не позорь же семью, ей-богу, помолчи, не показывай свою дурь…
Братья одобрительно загалдели.
Аллейн прислушался, пытаясь выудить что-нибудь ценное в этом гаме, но Андерсены лишь с возрастающим воодушевлением повторяли одно и то же.
