Не отвечал ли Тони на мысли жены, когда продолжал спокойным, ровным тоном:
— Даже если бы я тебя здесь убил, чтобы не дать тебе встретиться с ними, они все равно узнали бы. Они уже знают, и ты уже со времени поездки в Майами, с той минуты, когда отправился на поиски, знал, что они узнают.
Вот это я и считал нужным тебе сказать. Я не доверчивый дурак, и тебе не следует им быть.
— Послушай, Тони!..
— Погоди. Я не сержусь на тебя. Я предвидел, что ты поступишь так, если понадобится. Я предпочел бы не давать тебе повода. Вот и все. Ты поладишь с матерью, ты поладишь со своей совестью.
Впервые Эдди услышал из уст брата слово «совесть».
Он произнес его просто, почти шутливо.
— Я кончил.
— Теперь моя очередь кое-что сказать.
Это заговорила Нора. Она сняла с плеча руку мужа и шагнула к Эдди:
— Если с головы Тони упадет хоть один волосок, я пойду и все расскажу.
Тони чистосердечно рассмеялся молодым и веселым смехом и покачал головой:
— Это ни к чему не приведет, детка. Видишь ли, чтобы твои показания имели силу, нужно, чтобы ты и вправду присутствовала…
— Я тебя больше ни на минуту не покину.
— Тогда они и тебя заставят молчать.
— Я предпочту это.
— А я — нет.
— Я не пытался тебя перебивать, — тихо произнес Эдди.
— А что ты мог бы еще сказать?
— Я приехал не за тем, чтобы тебе навредить.
— Пока нет.
— Я им не сообщу, где…
— Им это и не нужно. Ты приехал, этого достаточно.
— Я позвоню в полицию! — воскликнула Нора.
Муж покачал головой:
— Нет.
— Почему?
— Ничего не даст.
— Полиция не допустит, чтобы они…
Послышались грузные шаги по деревянным ступенькам веранды. Кто-то стряхнул с сапог землю, затем открыл дверь и замер на пороге.
— Входи, Марко!
Ему было лет пятьдесят. И когда он снял широкополую соломенную шляпу, Эдди увидел красивую ровную седину. Глаза у него были голубые, лицо загорелое. Он носил такие же брюки и майку, как Тони.
— Мой брат Эдди, приехал из Майами повидать меня.
Тони повернулся к Эдди.
— Ты помнишь Марко Феличи?
Создалось своего рода перемирие. Может быть, гроза утихла? Марко, все еще колеблясь, протянул Эдди темную, как земля, руку.
— Вы позавтракаете с нами? Где же моя жена?
— В кухне, с Бесси. Она хотела, чтобы мы побыли своей семьей.
— Я пойду к ней.
— Не стоит. Мы кончили. Не так ли, Эдди?
Тот нехотя кивнул.
— Стаканчик вина, Марко?
Странная улыбка вновь заиграла на губах Тони. Он достал третий стакан, потом, поколебавшись, взял еще один, наполнил их вином, а затем подлил себе и Эдди.
— А не могли бы мы чокнуться?
В горле у Эдди что-то заклокотало. Нора быстро взглянула на него, но ничего не поняла, да и никто из них не понял, что это подавленные рыдания.
— За нашу встречу!
Тони твердой рукой поднял стакан. У него в самом деле был веселый и беспечный вид, словно в жизни не было никаких забот и неприятностей. Эдди, чтобы сохранить самообладание, пришлось отвести взгляд.
Марко, заподозрив неладное, не спускал глаз с братьев и неохотно взял свой стакан.
— Ты тоже, Нора.
— Я не пью.
— Только в этот раз!
Она повернулась к мужу — серьезно ли он говорит, и поняла, что Тони действительно хочет, чтобы она выпила.
— За твое здоровье, Эдди.
Эдди хотел ответить по обычаю: «За твое!..»
И не смог. Он молча поднес стакан к губам. Нора, не сводя с него глаз, отпила лишь маленький глоток.
А Тони осушил стакан до последней капли и поставил его на стол.
— Мне надо уходить, — пробормотал Эдди.
— Да, пора.
Он не осмелился подать им руку. Долго искал шляпу.
Удивительно, но ему казалось, будто он уже переживал подобную сцену. Даже знал о беременности Норы.
— До свидания.
Он чуть не сказал «прощайте», но это слово испугало его. Тем не менее он понимал, что «до свидания» было хуже и могло прозвучать как угроза.
А он не собирался угрожать, он был искренне взволнован и, направляясь к двери, чувствовал, что глаза его наполнились слезами.
Никто не помешал ему уйти, не было произнесено ни слова. Он не знал, смотрят ли на него, сжимает ли Тони плечо Норы. Он не смел обернуться.
Открыв дверь, Эдди попал словно в раскаленную печь.
Шофер, укрывшись в тени, направился к машине. Хлопнула дверца. Эдди взглянул на дом. Он увидел только маленькую девочку. Она высунулась из окна кухни, чтобы посмотреть, как он уедет, и показала ему язык.
— В Эль-Сентро?
— Да.
— В отель?
Эдди послышалось, что где-то тронулся с места автомобиль. В полях ничего не было видно. Часть дороги закрывал дом.
Он чуть было не спросил шофера, но не решился. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным душой и телом. Воздух в такси обжигал. Они ехали по солнцепеку, и у Эдди гудело в ушах. В пересохшем рту он ощущал металлический привкус, а, когда опускал веки, перед глазами у него плясали черные точки.
Он испугался. Ему случалось видеть, как люди падали от солнечного удара. Проезжая поселок, он заметил скобяную лавку.
— Остановитесь на минутку.
Ему нужно глотнуть холодной воды, нужно побыть в тени, чтобы прийти в себя.
— Вам нездоровится?
Как было бы хорошо, переходя улицу, потерять сознание и проболеть несколько дней, чтобы ни о чем не думать, ничего не решать.
Продавцу достаточно было взглянуть на него, чтобы все понять, и он тотчас принес ему бумажный стаканчик с ледяной водой.
— Не пейте слишком быстро. Я подам вам стул.
Это было просто нелепо. Тони, наверно, заподозрил бы его в притворстве, а уж Нора, которая смотрела на него с жгучей ненавистью все время, пока шел разговор, наверняка бы так решила.
— Еще воды, пожалуйста.
— Переведите хотя бы дух.
Шофер вошел вслед за ним и ждал, как человек, привыкший к подобным происшествиям.
Внезапно, когда Эдди подносил ко рту второй стакан, к горлу подступила тошнота. Он едва успел наклониться между газонокосилкой и оцинкованными ведрами, как его вырвало фиолетовой от вина жижей.
— Простите меня, — пробормотал он. Глаза его были полны слез. — Так.., глупо!
Мужчины переглянулись.
Желая помочь ему, хозяин лавки несколько раз сильно хлопнул его по спине.
— Не надо было пить красное вино, — нравоучительно произнес шофер.
— Они, они настаивали, — безудержно икая, прошептал Эдди; вид у него был жалкий.
Протягивая Эдди ключ, портье ничего не сказал, словно не видел его. Пока кабина поднималась, мальчик-лифтер не сводил глаз с отворота пиджака Эдди, на котором выделялось фиолетовое пятно.
Эдди возвращался в номер с одной лишь мыслью — поскорее лечь в постель.
Едва он вошел в комнату, как нервы у него окончательно сдали. Он не мог больше следить за выражением своего лица и даже не представлял себе, как ужасно он выглядит. Впрочем, он сейчас же вспомнил, что не повернул ключ в замке.
В то же мгновение Эдди увидел незнакомого человека, и, прежде чем он успел что-либо сообразить, его сковал страх и возникло отвратительное ощущение холода вдоль позвоночника. Это произошло автоматически, как при нажатии кнопки зажигается лампа или включается двигатель. Эдди ни о чем не думал. Просто решил, что настал его черед, и во рту у него пересохло.
Эдди знал десятки людей, которые кончили таким образом, и среди них были его приятели. Случалось, он еще пил с ними, например, в десять вечера, а в одиннадцать или в полночь обреченный, возвратясь домой, находил у себя двух человек, которые его ждали и ничего не обязаны были объяснять.
Иногда он задавал себе вопрос, о чем люди думают в такую минуту и потом, немного позднее, когда машина мчится к глухому пустырю или к реке и еще некоторое время за окном мелькают яркие фонари и то и дело прохожие и машина задерживаются под красным семафором, возле которого виднеется мундир полисмена.
Это длилось несколько секунд. Эдди был убежден, что в лице его не дрогнула ни одна черточка, но он также знал, что человек все заметил: выражение растерянности, когда он отворил дверь номера, полную расслабленность его тела и духа, электрический ток страха и, наконец, вернувшееся к нему внешнее самообладание при лихорадочной работе мысли.
Но это, очевидно, не то, чего он опасался: его посетитель был один, а для подобных прогулок всегда назначались двое, не считая того, кто ждал на улице в машине.
Вдобавок и сам человек был иного типа. Очевидно, кто-то из главарей. Служащие отеля не впустили бы к нему в комнату неизвестного субъекта. А тот не только сидел в его номере, но позвонил, вызвал официанта и заказал содовую воду и лед. Что касается виски, то незнакомец воспользовался плоской фляжкой, которая стояла теперь на ночном столике рядом со стаканом.
— Take it easy, son! — сказал он, не выпуская изо рта толстой сигары, запах которой успел наполнить комнату.
В переводе это означало: «Не волнуйся, сынок!»
Ему было за шестьдесят, возможно, без малого семьдесят. Он много повидал на своем веку, хорошо разбирался в людях и обстановке.
