— Да.
— Дома все в порядке?
Слова приходили сами собой, привычные слова, так что ему не приходилось думать.
— Да. А как у тебя?
— Что дети?
— Я не пустила Эмили в школу. Доктор думает, что у нее начинается корь. Если так — а это станет окончательно известно сегодня вечером, — Кристина тоже не сможет ходить в школу.
— Анджело тебе не звонил?
— Нет. Я утром проходила мимо магазина. Все, кажется, в порядке. Я заметила нового продавца.
— Я знаю о нем.
— Звонили из «Фламинго». Я ответила, что ты скоро вернешься. Так и надо было сказать?
— Да.
— Тебя плохо слышно. Ты, вероятно, очень далеко.
— Да.
Сказал ли он «да»? Ведь он не думал о расстоянии между Флоридой и Миссисипи, он думал.., впрочем, он ни о чем не думал.
— Когда ты будешь дома?
— Не знаю. Возможно, скоро будет самолет.
— Ты не посмотрел расписание?
— Нет еще.
— Ты не болен?
— Нет.
— Устал?
— Да.
— Ты от меня ничего не скрываешь?
— Я устал.
— Почему бы тебе не отдохнуть хорошенько, хотя бы одну ночь, прежде чем снова лететь?
— Я, может быть, так и сделаю.
Он так и сделал. В гостинице Эдди получил лишь маленький номер без кондиционера, так как в городе происходил какой-то съезд. В коридорах встречались люди со значками и с повязками на рукавах. К петлицам у них были прикреплены карточки с фамилиями.
В гостинице было шумно, но, как и в Эль-Сентро, Эдди погрузился в томительный сон, дважды или трижды просыпался и каждый раз испытывал отвращение от запаха собственного пота.
Конечно, это из-за печени. Там он много пил. Он уже отвык от этого. В Санта-Кларе надо будет посоветоваться с Биллом Спанглером, врачом.
Два раза на летном поле, на солнцепеке, у него начинали плясать перед глазами черные точки. Это тоже могло быть признаком болезни.
Когда Эдди проснулся в незнакомой комнате, ему вдруг захотелось плакать. Никогда он не чувствовал себя таким усталым, смертельно усталым, усталым до того, что, окажись он на улице, он, наверно, улегся бы все равно где — на мостовой, под ногами у прохожих. Ему хотелось, чтобы его пожалели, чтобы кто-нибудь говорил ему успокоительные слова, положив прохладную руку на лоб.
У него не было такого друга и никогда не будет. Завтра или послезавтра, когда у него хватит духу вернуться, Эллис заботливо посоветует ему отдохнуть.
Жена у него внимательная, заботливая, но она его не знает. Он ничего ей не рассказывал. Она думает, что он сильный, что он ни в ком не нуждается.
Он не понял тогда смысла приезда Джино. У него нет еще уверенности, что он понимает брата и теперь. Очевидно, тот приезжал, чтобы предостеречь его.
Почему Джино не был с ним более откровенен? Неужели не доверял ему?
Братья никогда ему не доверяли. Нужно было суметь им объяснить.
Но как? И что объяснить?
Он пошел принять душ и заметил, что полнеет. У него появились маленькие мягкие груди, как у двенадцатилетней девочки.
Потом он побрился и, как в то утро в Санта-Кларе, порезал родинку. К счастью, при нем всегда был квасцовый карандаш.
Ему пришлось ждать около часа, пока принесли легкий костюм, который он отдал прогладить. Полную фляжку виски он выбросил в корзину для бумаг.
Не важно, что его не понимают. Сид Кубик знает, что он всегда выполнит любое приказание. Когда в половине первого ночи Майк позвонил Сиду и сообщил, что все кончено, тот лично подошел к телефону и сказал: «Передай Эдди, что это хорошо». Это слово в слово. Майк не выдумал.
«Передай Эдди».
Если Фил находился в комнате, на губах у него, наверное, появилась кривая усмешка.
«Передай Эдди».
Он намеренно не сообщил жене, в котором часу приедет. Взяв такси, он прямо с аэродрома поехал в магазин.
Анджело, прыгая через ступеньки, сбежал к нему навстречу.
— Все в порядке, патрон?
— Все в порядке, Анджело.
Мир по-прежнему казался ему тусклым, бесцветным, безжизненным.
Но может быть, все еще вернется? Ведь от слов Анджело ему уже стало легче.
«Патрон!»
Он столько, столько трудился с тех времен, когда жил в лавчонке в Бруклине, чтобы этого достичь!..
Большое жюри — присяжные, решающие вопрос о предании суду по обвинению в тяжком преступлении.
