— Вы знаете, комиссар, что в первом классе три человека обслуживают одного пассажира?
Действительно, на мостиках, в салонах, в коридорах через каждые двадцать метров ему попадался навстречу человек в белой куртке или в форме, готовый оказать какую-то услугу.
Здесь то же самое. В спальнях было по три кнопки: вызов метрдотеля, горничной и лакея. И возле каждой кнопки был изображен силуэт — соответствующего слуги (разве не все клиенты умеют читать?).
У входной двери в желтоватом свете фонаря стояли по стойке «смирно», как у входа в казарму, носильщики в зеленых фартуках, а кроме них два или три портье и несколько водителей (швейцары и извозчики!). И во всех углах были еще люди в униформе, которые стояли навытяжку, глядя перед собой, и ожидали приказа.
— Хотите верьте, хотите нет, — говорил дальше корабельный комиссар, — но самое трудное на корабле — не поддерживать работу машин, не управлять его движением, не вести его в плохую погоду, не прибыть вовремя в Нью-Йорк или Гавр. Кормить столько людей, сколько живет в целом городском районе, и поддерживать порядок в спальнях, салонах и столовых тоже не самое трудное. Больше всего у нас хлопот… — Тут он помолчал, выдерживая паузу. — С тем, как развлечь пассажиров. Их нужно чем-то занимать с того момента, как они встают, до того, как они ложатся спать, а некоторые ложатся только на рассвете…
Вот почему, как только заканчивался первый завтрак, на мостике подавали бульон. Потом начинались игры, коктейли. Затем икра, гусиная печенка и горячие омлеты.
— По большей части это люди, которые все видели и перепробовали все развлечения, какие можно придумать, но мы все-таки должны во что бы то ни стало…
Чтобы не задремать, Мегрэ встал и отправился искать ампирную гостиную. В конце концов он ее нашел — слабо освещенную, торжественную и пустую в этот час, если не считать старого седого господина в смокинге, который спал в кресле, открыв рот и держа в руке потухшую сигарету. Немного дальше Мегрэ заметил столовую. Метрдотель, стоявший на страже у ее двери, смерил его с ног до головы внимательным взглядом и не предложил ему столик. Может быть, он понял, что Мегрэ не настоящий клиент?
Мегрэ заглянул внутрь столовой, несмотря на то что метрдотель, судя по выражению его лица, этого не одобрял. Около десяти расставленных под люстрами столиков были заняты.
У комиссара стала возникать идея, правда, она была не слишком оригинальной. Он прошел мимо лифта, рядом с которым стоял на посту светловолосый молодой человек в униформе оливкового цвета. Это был не тот лифт, в котором он ехал накануне с директором. Еще в одном месте Мегрэ обнаружил третий лифт.
Те, кто видел комиссара, провожали его взглядом.
У начальника службы приема вряд ли было столько времени, чтобы предупредить всех служащих; он, конечно, только дал знать начальникам остальных служб о присутствии Мегрэ в отеле.
У Мегрэ не спрашивали, чего он хочет, что ищет или куда идет, но он оказывался вне поля зрения недоверчивых глаз только в тот момент, когда переходил в другой сектор, который тоже был под наблюдением.
Его маленькая идея… Она была еще нечеткой, но Мегрэ все же чувствовал, что открыл для себя нечто важное.
Его открытие можно было коротко сформулировать так: эти люди — он имел в виду клиентов «Георга Пятого», Монте-Карло, Лозанны: Уордов, ван Меленое, графинь Пальмиери — в общем, всех тех, кто ведет этот образ жизни, — так вот, разве эти люди не будут чувствовать себя потерявшимися, беззащитными, как будто безоружными и голыми, бессильными, неловкими и хрупкими, как младенцы, если их вдруг погрузить в обычную жизнь?
Могли бы они, толкаясь, влезть в вагон метро, найти нужный поезд в железнодорожном расписании, спросить билет в кассе, нести чемодан?
С того момента, как они выходят из своего номера, до момента, когда вселяются в такой же номер в Нью-Йорке, Лондоне или Лозанне, им не нужно заботиться о своем багаже: он переходит из рук в руки как будто без ведома хозяина, и тот находит свои вещи на месте в ящиках мебели. И сами эти люди тоже переходят из рук в руки…
Что сказал ван Мелен о достаточно сильном интересе!
Кто-то, у кого есть достаточно сильный интерес, чтобы убить…
Мегрэ становилось ясно, что речь не обязательно могла идти о достаточно крупной сумме. Он даже начинал понимать разведенных американок, которые требовали, чтобы им дали до конца их дней вести тот образ жизни, который сделал для жены привычным ее бывший муж.
Он плохо представлял себе, как бы маленькая графиня вошла в бистро, заказала себе чашку кофе со сливками и позвонила из телефона-автомата.
Разумеется, это мелочи. Но разве не часто как раз мелочи и оказываются самым важным. Могла бы Луиза Пальмиери в своей квартире отрегулировать отопление, зажечь газовую плиту на кухне, приготовить себе яйца всмятку?
Идея комиссара была сложнее, чем эти мысли, была такой сложной, что ей не хватало четкости.
Сколько их в мире — тех, кто перелетает с места на место, уверенный, что везде найдет те же стены и вещи вокруг, ту же услужливую заботу о себе, можно сказать, тех же людей, которые вместо них занимаются мелочами жизни?
Несколько тысяч — это точно. Комиссар полиции с корабля «Свобода» сказал ему еще вот что:
— Невозможно придумать ничего нового, чтобы их развлечь, потому что они держатся за свои привычки…
Так же они дорожат знакомой обстановкой. Везде одинаковые интерьеры, разница только в немногих деталях. Может быть, это способ успокоить себя, создать для себя видимость того, что ты дома? Даже зеркала в спальнях и вешалки для галстуков всюду на одних и тех же местах.
— Нет смысла браться за наше дело, если у тебя нет памяти на лица и имена…
Это сказал не корабельный комиссар, а консьерж из отеля на Елисейских полях, где Мегрэ вел расследование двадцать лет назад.
— Клиенты требуют, чтобы их узнавали, даже если они приезжали только один раз.
Вероятно, от этого им тоже становится спокойнее.
Понемногу Мегрэ делался менее суровым по отношению к этим людям. Они как будто чего-то боялись — себя самих, действительности, одиночества. Они кружились в тех немногих местах, о которых точно знали, что там получат те же самые услуги и те же самые знаки внимания, будут есть те же блюда и пить то же шампанское или то же виски.
Может быть, им от этого не было весело, но после того, как они однажды вошли в эту колею, они были не в состоянии жить иначе.
Не это ли достаточная причина? Мегрэ начал думать, что так оно и есть, и сразу увидел смерть полковника Уорда с новой точки зрения.
Кто-то из окружения полковника оказался (или посчитал, что оказался) под угрозой в один миг быть выброшенным в такую жизнь, как у всех, и ему не хватило мужества вынести это. И еще должно быть так, чтобы исчезновение Уорда позволяло этому «кому-то» продолжать вести ту жизнь, от которой он не мог отказаться.
О завещании ничего не было известно. Мегрэ не знал, у какого нотариуса или солиситора оно хранилось. Джон Т. Арнольд дал ему понять, что завещаний может быть несколько у разных юристов.
Может быть, он зря теряет время на эту ходьбу по коридорам «Георга Пятого»? Не лучше ли пойти спать и ждать, что будет?
Мегрэ вошел в бар. Ночной бармен тоже не знал его, но один из официантов узнал комиссара по фотографиям и тихо заговорил со своим начальником. Тот нахмурил брови: то, что он обслуживает комиссара Мегрэ, не льстило ему, а скорее его беспокоило.
В баре было много народу, много дыма от сигар и сигарет и только одна трубка кроме трубки самого комиссара.
— Что вы желаете?
— Есть у вас кальвадос?
Он не видел искомого на полке для напитков, где стояли в ряд все сорта виски. Однако бармен где-то откопал бутылку кальвадоса и взял в руку огромный бокал-шар для дегустации, как будто здесь не знали других бокалов для спиртного.
Говорили в баре в основном по-английски. Мегрэ узнал одну посетительницу в небрежно наброшенном на плечи норковом палантине. Эта женщина имела дело с полицией, когда работала на Монмартре и была под началом у мелкого сутенера-корсиканца.
Это было два года назад, и она не теряла время зря: у нее на пальце поблескивало кольцо с бриллиантом, а на запястье — браслет с такими же камнями. Тем не менее она снизошла до полицейского — узнала Мегрэ и подмигнула ему — точнее, это было едва заметное движение век вниз и снова вверх.
В дальнем конце бара Мегрэ заметил троих мужчин за столиком слева, у занавешенного шелковыми шторами окна, и совершенно наугад спросил:
— Это не продюсер Марк Джонс?
— Маленький толстяк? Да.
— А кто из них Арт Левинсон?
— Тот, у которого очень темные волосы и очки в черепаховой оправе.
— А третий кто?
— Я видел его много раз, но не знаю, кто он.
Бармен отвечал неохотно, словно чувствовал отвращение от того, что предает своих клиентов.
— Сколько я вам должен?
