До этого момента Вулф слушал его, не доходя до точки кипения, но наконец стал настолько раздражённым, что снова приказал мне сыграть роль швейцара. Я подчинился не совсем охотно. С одной стороны, Вулф упустил ещё один шанс хоть чуть-чуть поработать самому, поскольку Саварезе был в более чем разговорчивом настроении, а с другой стороны, я сопротивлялся искушению. Вопрос, который запал мне в голову, заключался в следующем: каким образом этот волшебник цифр переведёт несварение желудка мисс Фрейзер в математическую формулу? Если бы мы заставили ответить его на этот вопрос, возможно, это не принесло бы никакой реальной пользы, но, по крайней мере, заняло какое-то время и в такой же степени способствовало расследованию дела, чем то, что делал Вулф. Но, не желая лишних осложнений, я махнул на это рукой. Я выпроводил его за дверь. В любом случае был только понедельник.
Когда прошло ещё четыре дня и наступила пятница, то есть прошла полная неделя с того времени, как мы предоставили Кремеру информацию, я был перспективным кандидатом на помещение в психиатрическую клинику. В этот вечер, вернувшись с Вулфом в кабинет после отменного ужина, который не доставил мне удовольствия, я подумал о предстоящих трёх или четырёх днях, и это вызвало у меня протест. Когда Вулф удобно уселся в своё кресло и потянулся к книге, я заявил:
— Я иду в свой клуб.
Он кивнул и открыл книгу.
— Вы даже не спросите, в какой клуб, — резко сказал я, — хотя, чёрт возьми, знаете, что у меня нет никакого клуба. Я сыт по горло тем, что сижу здесь день и ночь в ожидании момента, когда в вашу голову закрадётся идея, что детектив должен заниматься детективной работой. Вы слишком ленивы, чтобы жить. Вы считаете себя гением. Предположим. Но если мне, чтобы стать гением, надо быть таким же самодовольным, таким же инертным и обладать таким же лишним весом, как и вы, я предпочитаю остаться самим собой.
Он читал.
— Это тот пик, к которому я шёл в течение недели, — сказал я. — Точнее, вы вели меня к нему. Конечно, я знаю про ваше алиби, но меня уже тошнит от всего этого. Нам же совсем нечем похвастаться перед полицейскими. — Я говорил сухо, аргументированно, хорошо поставленным голосом. — Если этот случай слишком сложен для вас, почему бы не заняться чем-то другим? В газетах полно сообщений о преступлениях. Как насчёт банды, которая вчера украла целый грузовик сыра неподалёку отсюда, на Одиннадцатой авеню? Или пятиклассника, который угодил в глаз учителю леденцом? Страница пятьдесят восьмая в «Таймс». Или — если всё, кроме убийств, ниже вашего достоинства — чем плох случай с гадалкой по политическим и экономическим вопросам, по имени Бьюла Пул, застреленной в спину вчера вечером? Вероятно, вы распутали бы эту историю за полчаса.
Он перевернул страницу.
— Завтра — суббота, — сказал я. — Значит, я получаю жалованье за неделю. Схожу-ка на бокс в Гарден. Кстати, о контрастах: вы в этом кресле и пара боксёров среднего веса на ринге!..
С этими словами я удалился.
Однако я не пошёл в Гарден. Сначала я отправился в аптеку за углом, где прошёл в телефонную будку и позвонил Лону Коэну в «Газетт». Лон был на месте и как раз собирался уходить. Он не видел причины, по которой я не мог купить восемь или десять порций выпивки, при условии, что на закуску он получит отбивную толщиной два дюйма.
Таким образом, через час мы с Лоном сидели за угловым столиком в заведении Пьетро. Лон великолепно справлялся с выпивкой и отважно вступил в сражение с отбивной. Я, чтобы поддержать компанию, заказывал хайбол и приступил к третьему фунту орешков. Я почувствовал, насколько ограничил себя, ужиная с Вулфом, только тогда, когда занялся орешками.
Мы обсудили самые разные темы — от политики до финалов бокса, ни в коем случае не избегая разговоров об убийствах. Стакан Лона наполнялся достаточно часто и перед ним было достаточно мяса, чтобы можно было не без оснований ожидать положительной реакции на моё предложение.
Поэтому я с невозмутимым видом заявил, что, по моему мнению, газеты слишком взялись за полицейских в связи с делом Орчарда.
Он хитро посмотрел на меня.
— Боже мой! Неужели Кремер припугнул тебя, что отнимет лицензию, или чем-то ещё в этом духе?
— Нет, дорогуша, — настойчиво сказал я, взяв ещё один орешек. — Этот случай действительно сложен, и ты знаешь об этом. Полицейские и так делают всё, что могут. Кроме того, чёрт возьми, так поступают все газеты — через неделю начинают придирчиво критиковать, а через две поднимают крик. Так обычно всё и происходит, все этого ждут, и никто не читает. Ты знаешь, что бы я сделал, если бы у меня была газета? Я бы стал публиковать такие вещи, которые люди бы читали.
— Господи! — Лон вытаращил на меня глаза. — Что за идея! Напиши мне об этом колонку. Кто научит их читать?
— Колонка — это только для начала, — сказал я. — Мне понадобится по крайней мере страница. Но в данном конкретном случае, исходя из состояния дел, я полагаю, нужна передовица. Сейчас пятница. К воскресенью ты должен сочинить статью по делу Орчарда. Это пока актуально и читателям всё ещё интересно. Но…
— Я не редактор, я репортёр.
— Я знаю и говорю просто так. Наверняка твоя газета поместит в воскресенье передовицу об Орчарде, но что в ней будет написано? Она будет называться «На страже порядка», и речь в ней пойдёт всё о том же, так что даже один из тысячи читателей не продвинется дальше первой строки. Тьфу! Если бы это зависело от меня, я бы назвал статью «Слишком стар или слишком толст», и речь была бы не о полицейских.
Я не упоминал бы имени Ниро Вулфа. Я бы напомнил о лучах рекламы, в которых некий известный частный сыщик взялся за дело Орчарда, и о том, какие надежды это вселило. Судя по его послужному списку, надежды не казались необоснованными. Теперь мы видим, как ошибались, поскольку за десять дней он ничего не разгадал. Причина может заключаться в том, что он стал слишком старым или слишком толстым или что в действительно трудных случаях он пасует. Каковы бы ни были истинные причины, это доказывает нам, что в защите от опасных преступников мы должны полагаться на наших умелых и хорошо обученных полицейских, а не на так называемых блестящих гениев. Я сказал, что не буду упоминать о полицейских, но думаю, что в самом конце я всё же сделал бы это. Может быть, я добавил бы фразу, что, даже если они и завязнут в деле Орчарда, это всё равно храбрые люди, которые охраняют устои нашего общества от сам знаешь чего.
Лон, прожевав большой кусок отбивной, собрался заговорить, но я остановил его:
— Они должны прочесть это. Обязательно. Я знаю, что ты не редактор, но ты лучший работник газеты и тебе разрешено разговаривать с редакторами, не так ли? Я был бы очень доволен, если бы появилась такая передовица, хотя бы в порядке эксперимента. Настолько доволен, что, если бы газета опубликовала это, я захотел бы выразить своё восхищение, дав ей возможность первой откусить лакомый кусочек от одной очень интересной темы.
Лон поднял брови.
— Если не хочешь, чтобы меня одолела скука, переверни всё вверх ногами: пусть эта интересная тема окажется наверху.
— Запросто. Ты хочешь об этом поговорить?
— Почему бы нет?
Я подал знак официанту снова наполнить наши стаканы.
Я бы отдал всё на свете, по крайней мере в пределах сорока центов, чтобы узнать, прочитал ли Вулф эту статью до того, как я показал ему её вечером в воскресенье. Думаю, что да. Он всегда проглядывает передовицы в трёх газетах, одна из которых «Газетт», и если он заметил её, то должен был прочитать. Она называлась «Ложная тревога» и содержала идею, которую я изложил Лону.
Я, конечно, знал, что Вулф не начнёт брызгать слюной, и должен был ожидать, что он не подаст никакого знака и никак не будет комментировать статью. Тем не менее ближе к вечеру я забеспокоился. Если он не читал её, надо подсунуть ему газету, а это рискованно. Надо проделать это правильно, иначе он унюхает неладное. Поэтому я обдумал, какой должна быть моя естественная реакция, если я случайно наткнусь на эту статью.
Я поступил так: развернул стул, улыбнулся ему и небрежно спросил:
— Вы не видели передовицу в «Газетт» под названием «Ложная тревога»?
— О чём? — проворчал он.
— Прочтите лучше сами. — Я поднялся, подошёл к его столу и положил газету. — Забавно, но у меня такое чувство, будто я сам её написал. Это единственная статья за последние несколько недель, с которой я абсолютно согласен.
Он взял газету. Я снова сел и уставился на него, но он закрыл газетой лицо, и мне не было ничего видно. Читает он медленно, и, хотя времени ушло достаточно, чтобы прочитать всю статью дважды, он сделал бы точно так же, если бы уже знал её наизусть.
— Пф! — Он бросил газету. — Писака, у которого разгулялась язва и вынудила его сесть на диету.
