— Насколько я понимаю, — сказала она, — именно по убийству Биллингса я и задержана.
— Подписано ли уже официальное обвинение?
— Они получат обвинительный акт от суда присяжных, выносящего решение о подсудности дела, и по какой-то причине хотят, чтобы суд был как можно скорее; впрочем, это меня устраивает.
— А обычно, — заметил Мейсон, — мы не жалеем времени для расследования уголовных дел и стараемся выяснить все, что может обнаружиться.
— Это не совсем обычное дело, — устало сказала она.
— Я удовлетворен, — сказал Мейсон, — у меня начинает появляться некий проблеск в отношении того, что, по-моему, произошло.
Она покачала головой.
— Не думаю, что у вас достаточно фактов, чтобы прийти к каким-либо заключениям.
— Возможно, возможно, — сказал Мейсон. — Хочу задать вам один вопрос. Это вы убили Марвина Биллингса?
— Нет.
— В данный момент это все, что мне хотелось бы знать, — сказал Мейсон.
— Отлично, — ответила она. — А теперь я хотела бы сделать вам одно признание. Я…
— Это признание в каком-то преступлении? — прервал ее Мейсон.
— Да, но…
Мейсон предостерегающе поднял руку:
— Я не желаю слышать никаких признаний.
— Это не то, что вы думаете. Это не имеет отношения к…
— Откуда вам известно, что я думаю? — перебил ее Мейсон.
— Потому что это нечто такое, что никогда не пришло бы вам в голову. И целиком касается совершенно другого дела. Это никак не связано с убийством, а связано с…
— Подождите, Минерва, — сказал Мейсон. — Хочу объяснить вам свою позицию. Вы сказали мне, что невиновны в убийстве, в котором вас обвиняют. Если вы солгали мне, это сулит вам тяжелое испытание, потому что вы поставите меня в положение, когда мне придется действовать на основе фальшивых предположений.
Стало быть, любое признание, которое вы пожелаете мне сделать, ляжет так или иначе на чашу весов.
Любое сообщение, сделанное клиентом своему адвокату, сохраняется в тайне, но если вы доверительно расскажете мне, что совершили вдобавок иное преступление, нежели то, в котором вас обвиняют, ситуация становится другой. Я ваш адвокат, но также и гражданин. Я могу давать советы, связанные с вашими законными правами, но если узнаю, что вы совершили какое-либо серьезное преступление, и после этого буду советовать вам, что надо сделать, чтобы избежать наказания, то поставлю себя в положение сообщника. А я вовсе не желаю оказаться в подобном положении…
Она обдумывала услышанное несколько секунд, а потом грустно сказала:
— Я понимаю.
— Итак, — терпеливо продолжал Мейсон, — вы должны осознать, что против вас довольно много улик, в частности некое совершенно уничтожающее свидетельство, которое, по их мнению, окончательно решает судьбу дела.
В противном случае они никогда бы не осмелились действовать в подобной манере, а просто пришли бы к вам домой и весьма учтиво напросили ответить на вопросы.
Затем они проверили бы ваши ответы, задали дополнительные вопросы и в конце концов назначили расследование, но только после того, как убедились бы в вашей вине. А та манера, в которой они действуют сейчас, говорит мне, что в их распоряжении появилось совершенно убийственное свидетельство, этакий лакомый кусочек, на который они рассчитывают, чтобы добиться вынесения приговора… Этой страшной для вас уликой вас готовятся захватить врасплох…
— Из их вопросов, — задумчиво сказала она, — я сделала вывод, что этот Джаспер Данливи рассказал им какую-то подходящую сказку.
— В которую включил и вас?
— Да.
— Какие отношения у вас были с Джаспером Данливи?
— Никаких.
— Вы когда-нибудь видели его?
— Думаю, да.
— Когда?
— Двое детективов привели неизвестного мужчину в одну контору, где меня как раз в то время допрашивал прокурор. Мужчина посмотрел на меня, посмотрел на прокурора, кивнул, а потом они вывели его…
Мейсон несколько секунд обдумывал услышанное, потом вдруг поднялся, собираясь закончить беседу.
— Хорошо, мисс Минден, я намерен представлять ваши интересы. Но я хотел бы мягко напомнить вам, что кое-какие вещи, вами совершаемые, вряд ли будут способствовать оправданию на суде. Вы более или менее умышленно помогли прессе охарактеризовать вас как сумасбродную наследницу Монтроуза. В дополнение к тем вещам, которые вы проделали и которые подтверждаются документами, существует еще и масса сплетен о вечеринках с купанием нагишом, ну и прочее…
— Ну-ну, — не смутилась она, — и что из этого? Мое тело мне нравится, оно прекрасно. Я, видимо, недостаточно тупа для того, чтобы думать по-другому. Иные отправляются в нудистские лагеря, и все относятся к таким лагерям как к само собой разумеющемуся и оставляют нудистов в покое, но если у какого-то человека…
— Вам нет необходимости спорить со мной, — перебил Мейсон, улыбаясь, — я просто объясняю вам вот что: некая личность постоянно нарушает моральный кодекс, а потом имеет несчастье быть обвиненной в убийстве. Существует определенный тип присяжных, обожающих швырнуть камень в того, кто колебал и разбивал вековые скрижали… И многие незадачливые личности оказываются обвиненными в убийстве на основании свидетельства, удостоверяющего, что он или она были повинны, например, когда-то в прелюбодеянии…
— Хорошо, — сказала она, — в глазах многих я — особа сомнительного поведения. Это что, удержит вас от того, чтобы взять мое дело?
— Нет.
— А может как-то помешать моим шансам на оправдание?
— Да.
— Спасибо, мистер Мейсон, — сказала она. — Меня интересовало, будете ли вы откровенны или же углубитесь в лицемерную болтовню. Вам не стоит рассказывать мне об этих разочарованных в жизни старых калошах с завистливыми физиономиями, которые любят посидеть и потрепать языками, перемывая косточки своим приятельницам.
— Я осмелился напомнить вам, что, когда некая молодая женщина пытается освободиться от условностей и ведет себя в такой манере, чтобы создать репутацию этакой сумасбродной наследницы, это сильно работает против нее.
— Если ее вдруг обвинят в убийстве, — вставила Минерва.
— Ну так вас и обвинили в убийстве, — заметил Мейсон.
— Что ж, благодарю за лекцию, — сказала она. — Я постараюсь быть паинькой после того, как выберусь отсюда. Во всяком случае, постараюсь держать свое имя подальше от газет.
— Нет, по всей видимости, — покачал головой Мейсон, — вы совсем не понимаете, что может произойти.
Вы отличный материал для печати. Тот факт, что вы обвиняетесь в убийстве, поможет распродать побольше газет, а когда происходит нечто такое, что помогает продавать газеты, это рекламируется и обыгрывается вовсю.
— И даже сверх всякой меры, как, мне кажется, вы подразумеваете.
— Да, именно так и подразумеваю, — ответил Мейсон. — Это и помогает мне создать картину, которую я намерен представить общественности: довольно скромная, но чрезмерно активная молодая женщина с широкой душой ведет себя импульсивно, и ее порой неверно понимают. Но в глубине души она довольно застенчивая.
— И вы хотели бы, чтобы с такой физиономией я предстала перед публикой?
— Да.
— К черту все это, — решительно покачала она головой. — Я не собираюсь как-то менять свою душу всего лишь затем, чтобы отбиться от обвинения в убийстве.
Это уже ваше занятие, мистер Перри Мейсон. А я не застенчива и не собираюсь натягивать на себя эту маску ради публичного увядания в прессе.
Мейсон вздохнул, взял свой портфель и двинулся к двери.
— Я боялся, что вы займете именно такую позицию, — сказал он.
— Вот я ее и заняла, — ответила она. — И теперь вы это знаете.
Судья Эверсон Флинт мельком взглянул на заместителя окружного прокурора, сидевшего вместе с Гамильтоном Бюргером за прокурорским столом для совещаний.
— Окончательное слово за общественным обвинением, — сказал он.
— Мы пропускаем окончательное слово, — заявил заместитель.
Судья Флинт взглянул на стол защиты.
— Окончательное слово за защитой, мистер Мейсон, — сказал он.
Мейсон встал с жестом признательности, который отчего-то вдруг оказался столь же красноречивым, как тысячи слов.
Защита, — произнес он, — полностью удовлетворена присяжными.
— Прекрасно, — сказал судья Флинт, — теперь присяжные должны быть приведены к присяге.
Заместитель окружного прокурора глумливо передразнил жест Мейсона, широко поведя вперед левой рукой.
— Нет необходимости выступать на этот счет, — сказал он.
Улыбка Мейсона в направлении прокурорского стола погасла, в его серых глазах зажегся огонь.
— Зачем же тогда браться за дело? — спросил он.
— Давайте все же возьмемся за дело, — сварливо откликнулся судья Флинт, — и попытаемся обходиться без личностей, джентльмены. Присяжные сейчас принесут присягу, чтобы начать изучение дела.
