– Но вы не были заинтересованы купить долю Фолкнера?
– Откровенно говоря, нет.
– Ни за какую цену?
– Ну, тут я не могу сказать с уверенностью.
– Иначе говоря, при благоприятных обстоятельствах вы бы это сделали?
Диксон ничего не ответил.
– И это было бы чем-то вроде узаконенного грабежа, – продолжал Мейсон, словно размышляя вслух.
Диксон резко выпрямился в кресле, будто получил пощечину.
– Мой дорогой мистер Мейсон, я лишь представляю интересы своей клиентки. Их любовь давно прошла. И я упоминаю об этом только для того, чтобы показать: к этой сделке не примешивались никакие сантименты.
– Вы видели Фолкнера в день его смерти несколько раз. В котором часу вы говорили с ним в последний раз?
– В последний раз я говорил с ним по телефону.
– В котором часу?
– Приблизительно… Ну, скажем, между восемью и четвертью девятого. Точнее сказать не могу.
– От восьми до четверти девятого? – с интересом переспросил Мейсон.
– Да.
– И что вы ему сказали?
– Сказал, что мы желаем покончить с делом сегодня. И что, если мы не придем сегодня ни к какому решению, мы больше вообще не будем возвращаться к этому вопросу и оставим всё как есть.
– И что ответил Фолкнер?
– Фолкнер ответил, что повидается со мной между десятью и одиннадцатью. Сказал, что собирается на банкет любителей аквариумных рыбок, а потом у него назначена еще одна встреча. Сказал также, что при встрече сделает нам последнее предложение. И если оно нас не удовлетворит, обе стороны будут считать вопрос исчерпанным.
– Он не говорил, что не один в комнате?
– Нет, не говорил.
– И разговор этот состоялся не позднее чем в четверть девятого?
– Не позднее.
– И не раньше чем в восемь?
– Да.
– Вы уверены в этом?
– Совершенно уверен, поскольку помню, что взглянул на часы ровно в восемь и подумал, что мне вряд ли удастся еще раз сегодня поговорить с Фолкнером.
– В таком случае, может быть, это было после четверти девятого?
– В четверть девятого, мистер Мейсон, я включил радио, потому что меня интересовала радиопередача, начавшаяся в восемь пятнадцать. Я хорошо это помню.
– Вы не сомневаетесь, что разговаривали именно с Фолкнером?
– Ни секунды.
– Но Фолкнер не сдержал своего обещания и не приехал к вам.
– Да. Не приехал.
– Вас это, наверное, обеспокоило?
– Конечно, обеспокоило, – ответил Диксон, проведя по волосам толстыми пальцами. – Ответ на ваш вопрос очевиден. Меня это обеспокоило и рассердило.
– И вы не позвонили Фолкнеру?
– Разумеется, нет. Я хотел выдержать характер. Не хотел показывать свою заинтересованность. В противном случае мне не удалось бы заключить с ним выгодную сделку.
– Вы точно можете припомнить, что говорил Фолкнер по телефону?
– Да. Он сказал, что у него запланировано важное заседание и он сию минуту отправится туда. Что после этого собрания он съездит еще на одну встречу, а напоследок решит вопрос с нами.
– И что вы ему ответили?
– Я сказал ему, что моему клиенту неудобно решать этот вопрос сегодня, так как сегодня среда, но он ответил мне, что все равно заглянет ко мне между десятью и одиннадцатью.
– Вы не можете сказать мне цену, которую вы определили для продажи?
– Я не думаю, что это относится к делу, мистер Мейсон.
– А цену, которую вам предлагал Фолкнер?
– Это тоже не имеет отношения к делу, мистер Мейсон.
– А разницу между вашим и его предложением?
– Она была довольно значительной.
– Когда Фолкнер был здесь сам?
– Последний раз он заскочил на несколько минут около трех часов.
– К тому времени вы уже сделали Фолкнеру свое предложение?
– Да.
– А он вам – свое?
– Да.
– Вы долго разговаривали?
– Не больше пяти минут.
– Фолкнер видел свою первую жену?
– В те минуты нет.
– А в течение дня?
– Кажется, да. Встретился с ней случайно. Он разговаривал со мной около одиннадцати часов утра и, насколько мне помнится, встретился с Женевьевой у подъезда.
– Они беседовали?
– Думаю, да.
– Могу я спросить, о чем?
– Я этого не знаю, мистер Мейсон.
– Может быть, я сам могу поговорить с Женевьевой?
– А вам не кажется, что вы слишком многого хотите?
– И тем не менее я хочу видеть Женевьеву Фолкнер, – сказал Мейсон.
– Вы случайно не защищаете интересы человека, которого обвиняют в убийстве Фолкнера?
– Насколько мне известно, еще никто не обвиняется в убийстве.
– Но вы, наверное, уже предполагаете, кто может быть обвинен в этом?
– Конечно.
– И этот человек может стать вашим подзащитным?
Мейсон улыбнулся:
– Мне могут сделать такое предложение, мистер Диксон.
– В таком случае все это мне не нравится.
Мейсон многозначительно промолчал. Диксон сказал:
– О подобных вещах можно говорить с адвокатом, который возбуждает дело, касающееся собственности Фолкнера, но не с адвокатом, который представляет интересы человека, обвиняющегося в убийстве.
– Даже в том случае, если эти обвинения необоснованные? – спросил Мейсон.
– Этот вопрос мы предоставим решать суду присяжных, – самоуверенно заявил Диксон.
– Я и не собираюсь решать этот вопрос вместо суда присяжных, – ответил Мейсон. – Единственное, чего я хочу, – это повидаться с Женевьевой Фолкнер.
– Боюсь, что это невозможно.
– Разве она не заинтересована в решении вопроса о собственности?
Диксон уставился на стол.
– Почему вы об этом спросили, мистер Мейсон?..
– Значит, заинтересована?
– Да. Но мотивов для убийства у нас никаких не было, если вы на это намекаете.
Мейсон усмехнулся:
– Я ни на что не намекал.
Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет вошла женщина – самоуверенная и надменная. Казалось, она привыкла здесь повелевать. Диксон нахмурился.
– Я же не назначал вам сегодня встречи, мисс Смит, – сказал он.
Мейсон повернулся к вошедшей. Это была симпатичная женщина лет сорока пяти. Адвокат заметил, что на какое-то мгновение у нее на лице появилось удивленное выражение, и сразу же поднялся с кресла.
– Может быть, вы присядете, миссис Фолкнер?
– Нет, благодарю вас. Я… Я…
Мейсон повернулся к Диксону:
– Простите меня за смелость.
Тот понял, что имя Смит было выбрано неудачно, и выдавил:
– Женевьева, дорогая, это Перри Мейсон, адвокат, довольно настойчивый. Он пытался узнать обо всем, что касается Фолкнера. Он попросил у меня разрешения повидаться с вами, но я ответил ему, что не считаю эту встречу необходимой.
Мейсон перебил его:
– Если Женевьеве Фолкнер есть что скрывать, то это рано или поздно все равно выйдет наружу, Диксон, и вы будете…
– Ей нечего скрывать.
– Вы увлекаетесь золотыми рыбками? – спросил Мейсон у Женевьевы Фолкнер.
– Нет, – ответил за нее Диксон.
Миссис Фолкнер улыбнулась Мейсону и сказала:
– А вы, судя по всему, интересуетесь ими. Ну, хорошо, джентльмены, я ухожу и вернусь, когда мистер Диксон будет свободен.
– Я тоже ухожу, – сказал Мейсон, поднимаясь и раскланиваясь. – Никак не ожидал, что у мистера Фолкнера была такая симпатичная первая жена.
– Видимо, Фолкнер этого не понимал, – сухо сказал Диксон и поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Мейсон еще раз поклонился и вышел из кабинета.
Отъехав от дома Диксона на несколько кварталов, Мейсон зашел в аптеку и позвонил оттуда в свою контору.
– Делла, – сказал он, когда девушка сняла трубку, – немедленно свяжись с Полом Дрейком. Передай ему, чтобы он разузнал все о бракоразводном процессе Фолкнера. Это было лет пять назад. Я хочу знать детали и иметь все копии этого дела, какие только можно раздобыть.
– Хорошо, шеф! Что-нибудь еще?
– Это все. Новости есть?
– Я рада, что вы позвонили, шеф, – ответила девушка. – Они уже обвинили Салли Медисон в предумышленном убийстве.
– Наверное, они предъявили ей обвинение, как только получили заявление о неприкосновенности личности.
– Видимо, так.
– Ну и пусть, – сказал Мейсон. – Я сейчас поеду в тюрьму и добьюсь свидания с ней.
– В качестве ее адвоката?
– Конечно.
– Вы собираетесь защищать ее, даже не зная, что она скажет?
– Какое имеет значение, что она скажет или покажет? – ответил Мейсон. – Я собираюсь ее защищать потому, что иного выхода у меня нет. Я должен это сделать. Как они поступили с Томом Гридли?
– Никто не знает. Может быть, мне заготовить «Хабеас корпус» и на него?
– Нет, – ответил Мейсон. – Я не собираюсь его защищать. Во всяком случае, до тех пор, пока не поговорю с Салли Медисон.
– Что ж, желаю удачи, шеф, – сказала Делла. – Мне очень жаль, что я втянула вас в это дело.
– Не ты меня втянула, а я тебя.
– Не угрызайтесь понапрасну.
– А я и не угрызаюсь.
Мейсон повесил трубку и, сев в машину, отправился в тюрьму. Вежливость и предупредительность, с которыми ему было организовано свидание с Салли Медисон, как только Мейсон сказал, что будет защищать ее интересы, свидетельствовали о глубоком удовлетворении сложившимися обстоятельствами. Мейсон уселся за длинный стол, перегороженный посредине железной решеткой. Через несколько минут надзирательница ввела Салли Медисон.
