Марша покачала головой:
— Право, не знаю.
— И у вас нет никаких предположений, почему его убили?
— Абсолютно никаких.
— О'кей, миссис Фокс. Вели, отведи ее домой… нет, подожди минуту. — Инспектор отвел в сторону молодого ассистента доктора Праути. Эллери подошел к ним. — Каков вердикт, док?
— На основании предварительного обследования я определяю время смерти как два часа ночи плюс-минус полчаса.
— Есть причины предполагать, что смерть вызвана не ударом ножа?
— Разве вы не видели его живот? — отозвался молодой врач. — Хотя, конечно, полностью мы будем уверены после вскрытия.
— И больше ничего?
— Абсолютно. А у вас?
— Пока то же самое. Если хотите знать мое мнение, док, мы не найдем и сломанного стебелька. Убийца, которому хватило хладнокровия оставить нож на теле, не станет терять портсигар с монограммой.
— Мы можем идти, инспектор? — спросил сержант Вели.
Старик кивнул, и Вели увел вдову. Врач тоже удалился.
— Она лгала не моргнув глазом, — сказал Эллери.
— В тебе говорит мужская интуиция? — осведомился инспектор.
— Я сын своего отца. Ты ведь тоже ей не поверил.
— Да. Она что-то знает, Эллери.
— Мы пришли к единому мнению, несмотря на разницу поколений. Что привело вас к такому выводу, инспектор Квин?
— Марша не из тех женщин, которым мало известно о делах супруга. Она долгое время работала в Вегасе, знает эту публику и наверняка обеспечила себе власть над Лисом.
— Я тоже так думаю. Непонятно лишь то, почему Марша вообще вышла за него замуж. — Эллери посмотрел вслед удаляющейся паре. — Могла любовь завести так далеко?
— Не знаю. А если знал, то забыл.
— Я бы держал ее на коротком поводке, папа.
— Вели об этом позаботится. Мы будем знать все, что она делает и с кем общается.
— А как насчет Одри, Элис и Эла Марша?
— Их алиби проверят немедленно. — Инспектор поежился. — Я замерз и устал, сынок. Старость не радость.
— Спал всего два часа и жалуется, что замерз и устал! — обратился Эллери к деревьям Центрального парка. — Действительно, одряхлел. Пошли, дедуля, отведу тебя домой и уложу в кроватку.
— И приготовишь горячий пунш? — с надеждой спросил инспектор.
— И приготовлю горячий пунш.
* * *
К утру пятницы из офиса судмедэксперта поступил рапорт о вскрытии, а к вечеру была проверена маленькая армия подозреваемых. Одри Уэстон наконец получила роль — правда, не на Бродвее — в пьесе под заманчивым названием «Оргия» и, по ее словам, всю ночь с четверга на пятницу провела дома одна, работая над ролью. Подтвердить это, естественно, никто не мог. Элис Тирни, как выяснилось, находилась в Нью-Йорке, а не в Райтсвилле, остановившись в отеле в центре города в четверг. Она объяснила, что приехала на Манхэттен с целью повидать Эла Марша по поводу завещания Джонни-Би. «Я вела машину, поездка была долгой, поэтому я легла спать очень рано», — сообщила мисс Тирни. Перед сном она пыталась связаться с Маршем по телефону, но безуспешно. (Ее звонок был зарегистрирован в отеле и подтвержден Эстебаном.) Марш провел бурную ночь в городе (согласно отчету, он пребывал в скверной форме). Его компаньонкой была ослепительная шоу-герл, начавшая карьеру на центральном развороте «Плейбоя» и теперь назначавшая свидания миллионерам. Однако на дискотеке, пользующейся дурной славой, она променяла Марша на итальянского кинорежиссера; в пятницу утренние газеты со смаком описывали, как он пробил широким задом турецкий барабан, получив удар правой в солнечное сплетение, после чего Марш в одиночестве продолжил поход по злачным местам. Эстебан уложил его в кровать около половины четвертого. Попытка отследить его курс по барам ночного Манхэттена оказалась весьма неудовлетворительной.
— Совсем как в одной из твоих книг, — ворчал инспектор Квин. — Мы думали, что хотя бы у одного из подозреваемых имеется алиби, которое позволит исключить его или ее. Но нет — Лис Фокс был убит между половиной второго и половиной третьего ночи, и ни один из троих не может подтвердить их местопребывание…
— Его местопребывание, — машинально поправил Эллери.
— …поэтому мы вернулись туда, с чего начали. Может, ты был прав, Эллери.
— Прав? В чем? Не могу ничего припомнить.
— Насчет того, что убийство Фокса, возможно, не связано с делом Бенедикта.
— Чепуха.
— Ты сам об этом заговорил!
— Нужно же хоть чем-то прикрыть срам, — отозвался Эллери и снова начал тянуть себя за нос.
Недавно он тщетно предавался любимому упражнению, пытаясь разгадать тайну кражи предметов туалета у Одри Уэстон, Марши Кемп и Элис Тирни. Теперь все это казалось древней историей, и Эллери начинал чувствовать себя как неадекватно оснащенный археолог, но тем не менее тайно продолжал раскопки в своей голове, куда больше никто не мог проникнуть.
* * *
— Знаете, — сказал Эллери маленькой Лесли Карпентер, — если бы я не познакомился с вами в процессе расследования, то попросил бы вас о свидании.
— Что за ужасные вещи вы говорите!
— Ужасные?
— Вы намекаете, что я одна из подозреваемых в убийстве Джонни.
— Я только декларирую принцип, — объяснил Эллери, наслаждаясь купанием в теплых голубых водах ее чудесных глаз. — Вступать в личные отношения с человеком, которого встречаешь в ходе расследования, — дурная политика. Она путает мысли, поднимая волны там, где требуется мертвый штиль. Кстати, вы сами считаете себя подозреваемой в гибели Джонни?
— Конечно нет! Я говорила о вас.
— Давайте лучше поговорим о вас. Знаете, я никогда не думал, что смогу увлечься коротышкой.
— Вы тоже не красавец, Эллери Квин!
Они сидели в приемной офиса Эла Марша, ожидая Одри Уэстон. Марш пытался избавиться от клиента, превысившего отведенное ему время. Рядом беспокойно ерзал на стуле инспектор Квин, жуя индийские орехи вместо ленча.
Эллери собирался с головой окунуться в голубые воды, когда клиент нехотя удалился. Марш позвал Лесли и Квинов в свой кабинет.
— Что все это значит, мистер Марш? — осведомился инспектор. — Мне кажется, я провожу больше времени в вашем офисе, чем в своем.
— Все дело в Одри, как я объяснил Эллери по телефону. — Марш повернул полку с юридическими книгами, и она превратилась в бар. — Доказательство, что закон не всегда так сух, как кажется. Кто-нибудь хочет выпить? Я обычно не пью в рабочее время — мисс Смит этого не одобряет, — но думаю, что сегодня могу сделать исключение, так как еще толком не пришел в себя после той бурной ночи с четверга на пятницу. — Он налил себе виски. — Рекомендую ирландское, инспектор.
— Я на службе, — сердито отозвался старик.
— А я нет, — сказал Эллери.
— Лес?
— Нет, спасибо, — вздрогнув, ответила наследница Бенедикта.
— Я имею в виду, — продолжал Эллери, — что в моей работе нет строгих ограничений. Ирландское с содовой, Эл. Ты знаешь, что виски изобрели ирландцы? Англичане не знали о нем до двенадцатого века, когда ребята Генриха II вторглись на зеленый остров и вернулись оттуда с несколькими украденными бочками. Благодарю вас, сэр. За ребят Генриха II. — Сделав большой глоток, Эллери спросил: — Ну и что хочет Теллула?
— Если ты имеешь в виду Одри, то собрание организовала не она, а я. — Марш зажег ментоловую сигарету. — Я раскопал кое-какую информацию в связи с претензиями на сыновние права ее ребенка. Пока мы ждем… Вы знали, что Элис Тирни в городе?
— Да, — мрачно отозвался инспектор. — Она действительно приехала в Нью-Йорк, чтобы повидаться с вами?
— Сегодня понедельник… Я виделся с ней в пятницу, инспектор, — сказал адвокат, — но не сообщил вам, зная, что встречусь с вами сегодня.
— Надеюсь, ты не собираешься сослаться на «конфиденциальное дело между адвокатом и его клиентом»? — осведомился Эллери.
— Вовсе нет. Мисс Тирни имела наглость заявить, что Джонни пообещал ей в подарок райтсвиллское поместье.
— О боже! — воскликнула Лесли. — Похоже, она пришла в отчаяние.
— Насколько я понимаю, доказательств у нее нет?
— Ты прав, Эллери. Ей нечем подтвердить свою невероятную историю. Я вежливо попросил ее не тратить свое и мое время… Да, мисс Смит?
Оказывается, прибыли мисс Уэстон и Сэнфорд Эффинг. Блондинка нервничала, а Эффинг щурился и принюхивался, как ищейка в поисках следа. Когда они сели, Марш (успев до их прихода снова превратить бар в книжную полку) распорядился:
— Записывайте все, мисс Смит. Ваш магнитофон при вас, Эффинг? Отлично. Я провел расследование претензий вашей клиентки на то, что у нее есть ребенок от Джона Леверинга Бенедикта Третьего, которого она отдала для усыновления.
— И узнали, что ее претензии обоснованны? — осведомился адвокат Одри.
