— Почему? Какой еще момент?
Я потянул виски с содовой.
— Он будет иметь значение только в том случае, если мистер Вулф найдет деньги. Тогда одна пятая часть будет принадлежать ему, и не думайте, что может быть иначе. Если ваша мать попытается воспрепятствовать этому, он поднимет такую бучу, что и вам не поздоровится. Дело может дойти до суда, и вы будете свидетелем. В его пользу.
— До суда дело не дойдет. Не деньги тревожат мать, а Джимми. Вернее, то, что Вулф утверждает, будто Джимми был убит. Какого черта он сказал об этом дядюшке Ральфу!
— Он сказал и вам тоже.
— У меня хватило разума никому не повторять этого. — Он поставил пустой стакан. — Послушайте, Гудвин, мне безразлично, кто из присутствовавших в библиотеке убил Джимми. Конечно, это не моя мать, но даже если и так, мне все одно нипочем. Я уже взрослый, имею право участвовать в выборах, но, клянусь богом, со мной обращаются так, словно я еще писаю в постель. Высказали, что я не смогу поступить, как вы, но будь у меня эти четыреста тысяч долларов, я бы так поступил. Я бы сказал матери, чтобы она убиралась ко всем чертям. Я не так глуп, как вам кажусь. В среду вечером я знал, что я делаю. Я понимал, что мать так обрадована возвращением своего обожаемого Джимми, что не станет задумываться, и поэтому спросил ее о деньгах в присутствии свидетелей. Я думал обратиться на следующее утро к Ниро Вулфу, но утром Джимми уже не было в живых, и это все изменило. Теперь Вулф сказал дядюшке Ральфу, что Джимми был убит, не знаю, откуда он это взял, а тот передал матери, а вы говорите, чтобы я показал ей, что могу стоять на собственных ногах. Чушь. У меня и одной ноги нет!
Я сделал знак белому фартуку повторить заказ.
— Давайте попробуем кое-что предпринять — сказал я, доставая из кармана блокнот и ручку. Сверху я написал сегодняшнюю дату, а ниже продолжал:
«Мистеру Ниро Вулфу. Настоящим подтверждаю устное соглашение, к которому мы пришли вчера. Моя мать, миссис Элтея Вэйл, сказала мне в среду 26 апреля, и повторила в пятницу 28 апреля, что если я найду пятьсот тысяч долларов, которые она во вторник 25 апреле передала похитителю ее мужа, мистера Джимми Вэйла, в качестве выкупа, то я могу взять эти деньги себе. Я обратился к вам за содействием и обещал, в случае, если вы поможете мне полностью или частично отыскать эти деньги, отдать вам одну пятую часть от найденной суммы в качестве уплаты за вашу работу. Настоящим подтверждаю наше соглашение».
Появились наполненные стаканы, я пригубил свой, перечитывая письмо. Вырвав листок из блокнота, я протянул его Ноэлю и, пока он читал, наблюдал за его лицом. Он сдержал паузу, затем взглянул на меня.
— Ну и что?
— А то, что вряд ли вы подпишете эту бумажку. У вас не хватит мужества, вы слишком долго пребывали в состоянии помыкаемого, но если вы подпишете, то вам придется говорить вашей матери, что вы собираетесь сделать то-то и то-то. Вы сможете сказать ей, что вы уже кое-что сделали — встретились со мной, обсудили положение и письменно подтвердили соглашение с мистером Вулфом. Она не посмеет отправить вас в постель без ужина хотя бы потому, что вы уже поужинали. Конечно, с юридической точки зрения эта бумажка ровно ничего не значит, так как вы все равно уже связаны устной договоренностью. У мистера Вулфа есть тому свидетель. Я.
Он вновь принялся перечитывать написанное мной, на полпути остановился и снял очки.
— Дайте ручку.
Я протянул ему ручку, он подписал, толкнул бумагу ко мне, поднял стакан до уровня глаз, воскликнул: «Да здравствует свобода!» — и с этими словами осушил его. Кусочки льда упали на стол, он подхватил их и швырнул в бармена, промахнувшись на ярд. Прыснув со смеха, он спросил: «А что сделала ваша мать, когда вы послали ее к черту?»
Я добился того, чего хотел, и меня устроило бы, чтобы нас выгнали отсюда, но, по-видимому, Ноэль был тут частым посетителем, бармен стерпел. Он только изредка поглядывал в нашу сторону — не грозит ли ему новый залп. Ноэлем овладело разговорчивое настроение, и он принялся расспрашивать меня. Смысл его вопросов был прост: так как я сделал из него героя, то он хотел узнать, кто сделал героя из меня… Я решил потерять полчаса и угостить его еще стаканчиком, но опасался, что он хочет возвратиться домой попозже, чтобы не пришлось заходить к матери пожелать ей доброй ночи. Поэтому я принялся поглядывать на свои часы и тревожиться, будто опаздываю на свидание. В десять часов я заплатил по счету и ушел.
В десять часов двадцать шесть минут я поднялся на крыльцо нашего старого особняка и нажал кнопку звонка. Дверь мне открыл Фриц и тут же ткнул большим пальцем в сторону конторы, давая понять, что у нас посетитель. Я спросил — кто, он шепотом ответил: «Федеральное бюро расследования». Приказав: «Немедленно уничтожь следы пальцев и сожги все бумаги», — я направился в контору.
Можете мне поверить, даже без предупреждения Фрица я бы с первого взгляда понял, кто это. Самое характерное для этих людей — глаза и челюсть. Сотрудники ФБР тратят столько усилий на то, чтобы делать вид, будто смотрят не туда, куда хотят, а куда-то в сторону, что глаза у них постоянно бегают, боясь признаться, что смотрят на тебя. С челюстью и того хуже. Как ни одна челюсть в мире, она существует у них для того, чтобы дать понять, будто принадлежит человеку неустрашимому, хладнокровному, дальновидному, смышленому и крепкому, как гвоздь, а также скромному, терпеливому, воспитанному.
— Мистер Гудвин — мистер Дрэпер, — представил нас Вулф.
Мистер Дрэпер встал, подождал, пока я протянул ему руку, и пожал ее. Скромно и сдержанно. Его левая рука полезла в карман, и хотя я попросил его не беспокоиться, он все же достал удостоверение. Сотрудники ФБР делают это автоматически. Не желая его обидеть, я взглянул на удостоверение.
— Мистер Дрэпер находится у нас уже больше часа, — сказал Вулф, акцентируя на слове «больше». — У него имеется копия нашего газетного объявления и его интересуют отдельные детали. Он расспросил меня обо всем, но все же решил дождаться твоего прихода.
Я прошел к своему столу и сел. Дрэпер достал записную книжку.
— Если вы ничего не имеете против, мистер Гудвин, несколько маленьких вопросов, — начал он.
— Я предпочитаю большие, — отозвался я, — но давайте, выпаливайте.
— Для протокола, — предупредил он, — вы, конечно, понимаете, вы ведь опытный следователь. Мистер Вулф сказал, что во вторник вечером вы ушли из дома приблизительно в половине седьмого, но он не знает, когда вы вернулись. Когда?
Я позволил себе усмехнуться, вежливо, скромно и сдержанно.
— Чрезвычайно благодарен вам за комплимент, мистер Дрэпер, — сказал я. — По-видимому, вы полагаете, что во вторник вечером я следил за миссис Вэйл и даже мог добраться до Старой Рудничной дороги, не будучи замеченным похитителями. Как вы знаете, подобная ловкость встречается только в книгах, и я благодарю вас за комплимент.
— Пожалуйста. Когда вы вернулись?
Самым подробнейшим образом я описал все, что делал, начиная с шести тридцати: места, имена, время. Я говорил медленно, чтобы он успевал записывать. Когда я кончил, он закрыл блокнот, но тут же вновь открыл.
— Вы управляете автомашиной, не так ли?
— Мистер Вулф владеет ею, а я управляю. Седан марки «герон», шестьдесят первого года.
— В каком гараже стоит машина?
— У Кэррана. Десятая авеню, между Тридцать пятой и Тридцать шестой улицами.
— Пользовались ли вы машиной во вторник вечером?
— Нет, если не ошибаюсь, я говорил вам про такси.
— Да, да. Вы понимаете, мистер Гудвин, это для протокола. — Он спрятал блокнот в карман, встал и взял с полки шляпу. — Благодарю вас за помощь, мистер Вулф. Думаю, что мы не будем вас больше тревожить. — Он повернулся и направился к двери. Я не поднялся с места. Сотрудники ФБР двигаются очень быстро, и мне пришлось бы вскочить и бежать, чтобы успеть растворить перед ним дверь. Когда я услышал, что дверь захлопнулась, я вышел в прихожую, проверил, что он действительно ушел, вернулся в контору, вынул из кармана подписанную Ноэлем бумагу и протянул ее Вулфу.
Он прочел и положил ее на стол.
— Это было вызвано необходимостью?
— Я счел за лучшее заполучить такое письмо. Хотите выслушать мой отчет?
— Да.
Я сел и подробно рассказал обо всем, кроме последнего получаса, проведенного с Ноэлем, так как это не имело значения. Когда я закончил, он поднял бумагу, перечел ее, кивнул, сказал: «Удовлетворительно», — и положил бумагу обратно на стол.
— В прошлом году, когда твоя мать приезжала на неделю в Нью-Йорк и дважды обедала у нас и ты возил ее показывать город, я не заметил никаких следов неприязни между вами, как ты расписал это мистеру Теддеру.
— Я тоже. Между прочим, в письме, которое я получил на прошлой неделе, она снова вспоминает про крокеты из каштанов.
— Ты сказал об этом Фрицу?
— Конечно. Будут ли какие-нибудь распоряжения на утро?
