— А ваша жена?
— Я люблю ее, и она меня, думаю, тоже. Но ни о какой большой любви тут речи нет…
— Но ведь прошло двадцать лет, Маоссье.
— Знаю. И все равно — не было дня, чтобы я не вспоминал о ней.
— А вы не думаете, что и Вивьен тоже? Он испытывал к ней такую же сильную страсть, настолько сильную, что пошел на убийство. Он даже не пытался начать жизнь по-новому. Он все бросил… И двадцать лет спустя вы встретили клошара…
Маоссье молчал, уставившись на свои ботинки. Его лицо изменилось. Наглость пропала, и оно стало более человечным.
— Вы прожили двадцать лет как честный человек…
Он бросил на Мегрэ взгляд, и на его губах появилась ироничная улыбка.
— Я ее не убивал, это верно. Но тем не менее стал косвенной причиной ее гибели…
— Вы много работали, экономили. Сумели создать собственное дело, добились процветания… У вас симпатичная, милая жена… Вы живете в прекрасной квартире, владеете виллой в Ла-Боле… И все это вы поставили на карту ради убийства человека, которого не видели двадцать лет, человека, совершенно опустившегося за эти годы…
— Я поклялся себе покарать его.
— Почему вы не предоставили это правосудию?
— Он бы сослался на ревность, на состояние аффекта, и отделался бы коротким сроком. Он бы давно уже освободился.
— Ваш адвокат также будет объяснять ваши действия ревностью.
— Мне теперь все равно… Еще вчера я решил все отрицать, защищаться…
— Улики, что бы вы ни думали, слишком серьезны…
Зазвонил телефон.
— Это Аскан из I округа. Все нормально?
— Отлично. Маоссье уже два часа как в моем кабинете.
— Признался?
— Да.
— Даже если бы не признался, теперь бы ему пришлось это сделать. Дети, игравшие на пустыре возле предназначенного на снос дома, где жил Вивьен, принесли мне пистолет тридцать второго калибра. В магазине недостает трех патронов. Один из моих людей уже выехал в уголовную полицию, чтобы передать оружие в ваши руки.
— Оно станет дополнительной уликой.
— Нину Лассав убил тоже он?
— Нет.
— А кто? Вивьен?
— Да…
— Неужели Маоссье так любил Нину Лассав, что через двадцать лет отомстил за нее?
— Да… Благодарю вас, Аскан… Вы мне очень помогли… Фактически именно вы и ваши люди проделали большую часть работы…
— Не преувеличивайте… Ну, оставляю вас с вашим собеседником.
Маоссье пытался понять, о чем идет речь, но Мегрэ отвечал односложно, а слов Аскана он не слышал.
— Все эти двадцать лет вы искали его по Парижу?
— Не систематически… Просто всматривался в прохожих… Сам не знаю почему, я был уверен, что однажды встречу его… Я действительно ходил ужинать в «Фарамон». И пришел на рынок пешком. Ресторан вызвал у меня воспоминания о давних временах, когда «Фарамон» был для меня пределом недоступной роскоши…
Я вошел и поужинал в одиночестве… Теща меня не выносит и постоянно подкалывает… Не может мне простить, что я начинал простым маляром… Она узнала, что я родился в Бельвиле[4] и что рос безотцовщиной…
Через несколько минут в дверь постучал старик Жозеф, секретарь.
— Инспектор из I округа просит пройти, чтобы вручить вам пакет.
— Пригласите.
Инспектор оказался молоденьким пареньком, дрожавшим от возбуждения.
— Добрался так быстро, как только мог, господин комиссар… Мне поручено передать вам это…
И он протянул пакет, завернутый в оберточную бумагу, которой уже пользовались, потому что она была измята, и с любопытством посмотрел на Мегрэ.
— Я вам больше не нужен?
— Нет. Спасибо…
Когда инспектор вышел, Мегрэ развернул сверток.
— Это ваш пистолет?
— Во всяком случае, похож.
— Как видите, мы узнали бы истину и без ваших признаний. Оставшиеся патроны отстреляют и сличат пули с теми, что были извлечены из тела Вивьена… Вы так боялись, что вас остановят с оружием, что поспешили избавиться от него и выбросили на пустыре.
Маоссье пожал плечами:
— Верно, я дал клошару пятифранковую монету.
И жирную женщину видел, она мне показалась мертвецки пьяной. Когда я узнал Вивьена, разгружавшего овощи, я вновь ощутил бешенство и бросился домой за пистолетом…
Я ждал в темноте… Ждать пришлось очень долго, потому что приехал второй грузовик и он вместе с остальными подрядился разгружать его.
— Ваша ненависть не ослабла?
— Нет. Мне казалось, что я плачу долг.
— Перед Ниной?
— Да… Кроме того, этот человек, этот Вивьен, казалось, был в согласии с самим собой. Разве не сам он выбрал судьбу клошара?.. Я готов был поклясться, что этот поступок дал ему покой, а меня это взбесило…
— И так вы ждали его до трех часов утра?
— Не совсем. До двух тридцати… Я последовал за ним, когда он направился в тупик Вьо-Фур… Толстуха, которую я видел на рынке, лежала на пороге и казалась спящей… Я даже не подумал, что она может быть опасна… Мэтр Луазо придет в ярость из-за этой моей исповеди, но мне все равно…
Я видел, как Вивьен вошел в дом… Последовал за ним и услышал, как он закрыл дверь… С полчаса я просидел на ступеньке…
— Дожидались, пока он заснет?
— Нет. Не мог решиться.
— И что же в конце концов заставило вас решиться?
— Воспоминания о Нине, точнее, о родинке на ее щеке, которая делала ее такой трогательной…
— Он проснулся?
— После первого выстрела он открыл глаза и показался удивленным. Не знаю, узнал он меня или нет…
— Вы ему ничего не сказали?
— Нет. Возможно, я жалел, что пришел, но было уже поздно. Два следующих выстрела я сделал, чтобы избавить его от страданий, хотите верьте, хотите нет.
— Вы пытались выкрутиться.
— Совершенно верно. Думаю, это происходит автоматически. Вивьен ведь тоже не побежал в полицию признаваться в убийстве любовницы…
Когда он произносил последние слова, его лицо напряглось. Потом он снова пожал плечами.
— Кстати, а что стало с мадам Вивьен?
— Она живет в том же самом доме на улице Коленкур, только сменила квартиру на меньшую, и зарабатывает на жизнь шитьем. Похоже, у нее довольно хорошая клиентура.
— У него ведь была дочь?
— Она замужем, у нее двое детей.
— Она сильно переживала?
Мегрэ предпочел промолчать.
— Что вы со мной сделаете?
— Вас отведут в камеру, в изолятор временного содержания. Завтра вас допросит следователь прокуратуры, который, возможно, выдаст ордер на арест. До окончания следствия вас, очевидно, будут содержать в Сайте, а после, вполне вероятно, переведут во Фрэн до начала слушаний дела в суде.
— Жену я не увижу?
— Во всяком случае, некоторое время.
— Когда газеты сообщат о моем аресте?
— Завтра. Кстати, мне показалось, что в коридоре уже ждут журналист и фотограф.
Мегрэ немного устал. Он тоже как-то вдруг расслабился и ощущал душевную пустоту. Разговаривал мягко.
Он вовсе не выглядел победителем и в то же время испытывал облегчение.
Вместо одного убийцы было двое. Не это ли он подсознательно искал?
— Я хочу попросить вас об одном одолжении, в котором вы мне, вероятно, откажете. Не хочу, чтобы жена узнала о моем аресте из газет, а уж тем более благодаря телефонному звонку своей мамочки или какой-нибудь подруги. Сейчас она, скорее всего, ужинает. Я уверен, что она на вилле…
— Какой номер телефона у вас на вилле?
— Сто двадцать четыре…
— Алло, мадемуазель, соедините меня с номером сто двадцать четыре в Ла-Боле… Да, срочно…
Теперь уже он торопился освободиться. Через три минуты его соединили.
— Вилла «Зонтичные сосны»?
— Да.
— Мадам Маоссье? Это Мегрэ. В моем кабинете находится ваш муж, он хочет вам что-то сказать.
Мегрэ подошел к окну и встал перед ним, покуривая трубку.
— Да. Я в уголовной полиции. Ты одна?
— С горничной.
— Слушай меня внимательно… Тебе предстоит пережить тяжелый удар…
— Ты так считаешь?
— Да. Я только что признался. Я уже не мог поступить иначе.
Вопреки его ожиданию, она осталась спокойной.
— В обоих?
— Что ты хочешь сказать?
— В обоих убийствах?
— На бульваре Рошешуар не я, а Вивьен…
— Я так и чувствовала… И когда ты увидел его через двадцать лет, в тебе вновь вспыхнула ревность…
— Ты знала?
— Я сразу об этом подумала.
— Почему?
— Потому что я тебя знаю…
— Что будешь делать?
— Продолжу отдых здесь, если только меня не вызовут к следователю. А что будет потом — не знаю. Между нами никогда не было большой любви… По сути, я была лишь заместительницей… Мать, скорее всего, будет настаивать, чтобы я потребовала развода…
— А!
— Тебя это удивляет?
— Нет… До свидания Клодетт…
