— Можете не надеяться, — сказала она. — Но, я думаю, это большого значения не имеет. Неужели я должна сказать им, что подозревала собственную невестку в краже монеты и что я оказалась неправа?
— Так было бы лучше.
— И что ее вернули и как именно это было сделано?
— Так было бы лучше.
— Это будет слишком унизительно для меня.
Я пожал плечами.
— Вы отвратительный человек, — сказала она. — Вы бессердечная рыба. Вы мне несимпатичны. Я глубоко сожалею, что вообще встретила вас.
— Взаимно, — сказал я.
Она нажала толстым пальцем на клавишу селектора и гаркнула в него:
— Мерл. Попросите моего сына быстро спуститься ко мне. Я думаю, вам тоже следует зайти.
Она опустила клавишу, сжала пальцы в кулаки и уронила руки на колени. Ее мутный взгляд поднялся к потолку.
Ее голос был тих и печален, когда она сказала:
— Монету взял мой сын, мистер Марлоу. Мой родной сын.
Я промолчал. Так мы и сидели, глядя друг на друга. Через пару минут оба они вошли в комнату, и она велела им сесть.
Лесли Мердок был одет в зеленоватый полотняный костюм, волосы его казались влажными, словно он только что вышел из-под Душа. Он сел, наклонясь вперед, разглядывая свои белые туфли и поигрывая перстнем на руке. Не было его длинного черного мундштука, а без него он казался чуть-чуть одиноким. Даже Усы его, кажется, висели более тоскливо, чем в моем офисе.
Мерл Дэвис выглядела так же, как и вчера. Может быть, она всегда так выглядит. Ее медно-соломенные волосы были так же туго затянуты назад, роговые очки выглядели такими же тяжелыми и ненужными, а глаза — такими же пустыми. На ней было то же гладкое полотняное платье с короткими рукавами и никаких украшений, даже серег.
Миссис Мердок отхлебнула портвейна и спокойно сказала:
— Ладно, сынок. Рассажи мистеру Марлоу о дублоне. Боюсь, нам придется рассказать ему все.
Мердок быстро поднял на меня глаза и снова опустил. Рот его дрогнул. Когда он заговорил, в голосе его не было ни выражения, ни оттенков, это был плоский усталый голос человека, делающего признание после изнурительной борьбы с собственной совестью.
— Как я сказал вам вчера в вашей конторе, я задолжал Морни большую сумму, двенадцать тысяч. Позже я отрицал это, но это правда. Я действительно должен ему. Я не хотел, чтобы об этом узнала мать, а он крепко нажал на меня, требуя денег. Может быть, я догадывался, что в конце концов придется ей сказать, но у меня не хватило храбрости. Как-то после обеда, когда она спала, я взял ее ключи и вытащил дублон. Мерл дома не было. Я отдал его Морни, и он согласился принять его в качестве обеспечения долга, потому что я объяснил ему, что он его не сможет продать, если не представит его историю и не покажет, что он был приобретен законным путем.
Он замолчал и посмотрел на меня: как я реагирую? Миссис Мердок не отрывала глаз от моего лица, просто впилась в меня глазами. Девушка смотрела на Мердока с раскрытым ртом и выражением страдания на лице.
— Морни дал мне расписку, — продолжал Мердок, — в том, что он принял монету в залог и не может ее продать без моего ведома. Что-то вроде этого. Не берусь судить, насколько она правильно написана. Когда позвонил этот Моргенштерн, я сразу заподозрил, что Морни либо продает монету, либо собирается это сделать и хочет, чтобы ее оценил знающий человек. Я очень испугался.
Он посмотрел на меня и состроил какую-то гримасу. Видимо, это должно было изображать очень испуганного человека. Потом он достал платок, вытер им лоб и остался сидеть с платком между ладоней.
— Когда Мерл сказала мне, что мать наняла детектива… Мерл не должна была мне этого говорить, но мать обещала не ругать ее. — Он посмотрел на мать. Старая боевая лошадь выпятила челюсть и выглядела мрачной. Девочка не отрывала глаз от его лица и, кажется, не очень переживала, что ее станут ругать. Он продолжал: — Я понял, что она обнаружила пропажу дублона и наняла вас для этого. Я не очень верил, что она наняла вас, чтобы разыскать Линду. Все это время я знал, где Линда. Я пошел к вам, чтобы что-нибудь выяснить. Выяснил я немного. Вчера вечером я поехал к Морни и все ему рассказал. Сначала он рассмеялся мне в лицо, но когда я сказал ему, что даже мать не может продать монету, не нарушив завещание Джаспера Мердока, и что она сообщит о нем в полицию, если я расскажу ей, где монета, он пошел на попятную. Он вынул монету из сейфа и без единого слова отдал ее мне. Я вернул ему расписку, и он ее порвал. Тогда я привез монету домой и все рассказал матери.
Он остановился и опять вытер лицо. Глаза девушки следовали за его рукой — сначала вверх, потом вниз.
Среди наступившего молчания я спросил:
— Морни не угрожал вам?
Он покачал головой:
— Он сказал, что хочет получить свои деньги обратно и что мне лучше заняться этим и достать всю сумму. Но он не угрожал. В общем, он вел себя вполне достойно. Для таких обстоятельств.
— Где это было?
— В клубе «Айдл-Вэлли», в его кабинете.
— Эдди Прю там был?
Девушка оторвала взгляд от его лица и взглянула на меня. Миссис Мердок резко спросила:
— Кто такой Эдди Прю?
— Телохранитель мистера Морни, — ответил я. — Я не весь день потратил зря, миссис Мердок. — Я смотрел на ее сына, ожидая ответа.
— Нет, я его не видел, — ответил он. — Конечно, я знаю его в лицо. Достаточно увидеть его один раз, чтобы запомнить. Но вчера его там не было.
— Это все? — спросил я.
Он посмотрел на мать. Она прямо подпрыгнула:
— Разве этого не достаточно?
— Может быть, — сказал я. — Где теперь эта монета?
— А где она, по-вашему, должна быть?
Я едва не сказал ей, где — просто чтобы посмотреть, как она отреагирует. Но я сдержался. Я сказал:
— Видимо, вы обо всем позаботились.
Миссис Мердок тяжело проговорила:
— Поцелуй свою маму, сынок, и можешь идти.
Он послушно встал, подошел к ней, поцеловал ее в лоб, она похлопала его по руке. Он вышел с опущенной головой и тихо закрыл дверь. Я сказал Мерл:
— Я думаю, вам надо будет записать все это, как он рассказал, перепечатать и дать ему подписать.
Она растерялась. Старуха проскрипела:
— Разумеется, она не станет этого делать. Займись своими Делами, Мерл. Я хотела, чтоб ты это послушала. Но если я опять увижу, что ты злоупотребляешь моим доверием, ты знаешь, что будет.
Девушка встала и улыбнулась ей с сияющими глазами:
— Конечно, миссис Мердок. Я никогда этого не сделаю. Никогда. Можете мне поверить.
— Надеюсь, что так, — проворчал старый дракон. — Иди.
Мерл тихо вышла.
На глазах миссис Мердок образовались две большие слезы и медленно двинулись вниз по слоновьему изгибу щек, добрались до мясистого носа и скользнули по губе. Она нашарила платок, вытерла их, потом промокнула глаза. Она убрала платок, взяла стакан и мирно проговорила:
— Я очень люблю моего сына, мистер Марлоу. Очень. И все это меня очень огорчает. Вы полагаете, ему придется рассказать эту историю полиции?
— Надеюсь, что нет, — сказал я. — Ему будет чертовски трудно заставить их поверить ей.
Рот у нее открылся, и на меня блеснули ее зубы. Она сжала губы и набычилась.
— Что это вы хотите сказать? — спросила она.
— Только то, что сказал. Эта история не похожа на правду. Она и выглядит как сфабрикованная плоская басня. Он ее сам придумал или это вы ее изобрели и дали ему выучить?
— Мистер Марлоу, — сказала она убийственным голосом, — вы идете по очень тонкому льду.
Я махнул рукой:
— А кто нет? Ну хорошо, скажем, все это правда. Морни будет все отрицать, и мы вернемся к исходной позиции. А он обязательно будет отрицать, иначе он будет привязан к двум убийствам.
— Разве это не похоже на правду? — спросила она.
— Для чего Морни, человек с некоторой поддержкой, положением и определенным влиянием, станет связываться с двумя убийствами? И все это только для того, чтобы не быть обвиненным в какой-то ерунде, вроде продажи заложенной ему вещицы. Мне это недоступно.
Она молча смотрела на меня. Я ухмыльнулся, потому что в первый раз собирался сказать ей вещь, которая ей понравится.
— Я нашел вашу невестку, миссис Мердок. Меня удивляет, что ваш сын, которого вы держите в ежовых рукавицах, не сказал вам, где она находится.
— Я его не спрашивала, — удивительно спокойно для нее ответила старуха.
— Она там же, где начала, поет в оркестре клуба «Айдл-Вэлли». Я с ней говорил. Она по-своему очень жесткая женщина. И не очень любит вас. Я не исключал, что монету могла взять она, просто назло. И тем более не исключаю, что Лесли мог знать об этом и состряпать эту историю, чтобы защитить ее. Он говорит, что очень любит ее.
Она улыбнулась. Приятной эту улыбку назвать было нельзя — не то лицо. Но все же это была улыбка.
