— Джимми?
— Да.
— Ты знаешь его фамилию?
— Нет. В барах к людям редко обращаются по фамилии.
— Особенно в таких.
Альберт пожал плечами, как бы подчеркивая, что это его вовсе не обижает.
— Он говорил па-французски?
— Даже неплохо для американца.
— Что это был за тип?
— Думаю, месье знает это лучше, чем я.
— И не смотря на это, отвечай!
— Мне кажется, он несколько лет сидел.
— Маленький, худой, плохо одетый?
— Да.
— Он был тут в понедельник?
— Уехал из Парижа неделю назад.
— А перед этим приходил каждый день?
Альберт послушно отвечал и, поскольку бокалы стояли пустые, налил им еще.
— Проводил здесь почти все время.
— Знаешь, где он жил?
— Где-то недалеко, в гостинице, но не знаю в какой.
— Он уже тогда оставил письмо?
— Нет. Сказал только, если спросит о нем какая-нибудь девушка, сказать ей, когда его можно здесь застать.
— Какие часы указал?
— От двенадцати до четырех, а потом весь вечер до поздней ночи.
— Ты когда закрываешь?
— В два, в три ночи, когда как.
— Вы разговаривали?
— Иногда.
— Рассказывал о себе?
— Говорили о разных вещах.
— Он сказал, что вышел из тюрьмы?
— Об этом можно было догадаться.
— Из Синг Синга?
— Кажется. Если Синг Синг находится в штате Нью-Йорк на берегу Гудзона, то оттуда.
— Он сказал, что в письме?
— Нет. Сказал только, что это важно. Спешил уехать.
— Из-за полиции?
— Из-за дочери. Через неделю она выходит замуж в Балтиморе. Поэтому он не мог ждать.
— Он описал девушку, которая должна была появиться?
— Нет. Сказал только, нужно обязательно удостовериться, что это она. Для этого я и попросил у нее документы.
— Она прочитала письмо здесь, на месте?
— Сошла вниз.
— А что там внизу?
— Туалеты и телефонные автоматы.
— Думаешь, что спустилась вниз прочитать письмо?
— Думаю.
— Взяла с собой сумочку?
— Да.
— Какое у нее было лицо, когда вернулась наверх?
— Не была уже такой подавленной, как сначала.
— Она пришла сюда уже не совсем трезвая?
— Не знаю. Может, и нетрезвая.
— Что делала потом?
— Села на свое место у стойки.
— Опять заказала мартини?
— Не она. Американец.
— Какой американец?
— Высокий прохвост со шрамом и изуродованными ушами.
— Ты знаешь его?
— Имени не знаю.
— Когда он начал сюда приходить?
— Почти в то же время, что и Джимми.
— Они были знакомы?
— Джимми его точно знал.
— А он?
— Думаю, что он следил за Джимми.
— Приходил в то же самое время?
— Когда как. Приезжал на огромной серой колымаге, которую ставил у входа.
— Этот Джимми никогда о нем не спрашивал?
— Интересовался, знаю ли я его.
— Отвечал, что не знаешь?
— Да. Думаю, что это его беспокоило. Потом он сказал, что это может быть парень из ФБР, который хочет узнать, зачем он приехал во Францию.
— Ты веришь этому?
— Давно уже ни во что не верю.
— После отъезда Джимми в Штаты, он продолжал приходить?
— Регулярно.
— На конверте был адрес?
— Луиза Лабуан. И еще: Париж.
— Посетители могли прочитать это со своих мест?
— Наверное, нет.
— Ты никогда не выходишь из-за стойки?
— При посетителях никогда. Никому не доверяю.
— Он разговаривал с девушкой?
— Спросил, не выпьет ли она с ним?
— Согласилась?
— Посмотрела на меня, будто просила совета. Было видно, что она к этому не привыкла.
— Ты дал ей знак, чтобы согласилась?
— Не давал я никаких знаков. Подал им два бокала мартини. Потом меня позвали к другому концу стойки. Отошел туда и перестал обращать на них внимание.
— Она ушла с американцем?
— Да.
— Уехали на машине?
— Слышал шум мотора.
— Это все, что ты рассказал Лоньону?
— Нет. Он спрашивал меня еще о другом.
— О чем?
— Например, звонил ли этот тип по телефону. Я отвечал, что нет. Потом, знаю ли я, где он живет. Я опять ответил, что не знаю. Потом, знаю ли я, куда он мог поехать.
Альберт хмуро смотрел на Мегрэ и ждал.
— Ну и?
— Если бы месье был такой же въедливый, как Растяпа... В последний раз американец спросил у меня, по какой дороге лучше попасть в Брюссель… Я посоветовал ему, чтобы ехал из Парижа в Сен-Дени, потом через Компьень и…
— Это все?
— Да. Где-то за час, до того, как пришла эта малютка, он снова начал о Брюсселе. В этот раз хотел узнать, какой там лучший отель. Я ответит, что сам всегда останавливаюсь в «Паласе», напротив Северного вокзала.
— Во сколько ты рассказал об этом Лоньону?
— Около часа. С ним дело не шло так быстро, как с месье. Я тогда еще обслуживал посетителей.
— У тебя есть расписание поездов?
— Если вы интересуетесь поездами до Брюсселя, то нет проблем. Инспектор спустился вниз, чтобы позвонить на вокзал. Ночью уже не было поездов. Первый отходил в пять тридцать утра.
— Он сказал тебе, что собирается ехать?
— Он не обязан был мне ничего говорить.
— Как ты думаешь, что он делал до пяти утра?
— А что бы вы делали?
Мегрэ задумался. Оба иностранца жили где-то поблизости и оба захаживали в бар Пиквика.
— Думаешь, Лоньон обошел все близлежащие отели?
— Кажется, это месье проводит следствие, разве нет? Почему я должен отвечать за то, что наделал Растяпа?
— Жанвье, спустись вниз и позвони в Брюссель. Спроси в «Паласе» не остановился ли у них Лоньон. Должен был появиться там около половины десятого. Может быть, все еще ждет там американца с его машиной.
Пока инспектор звонил, Мегрэ сидел молча. Альберт, считая разговор законченным, принялся доедать свой завтрак.
Мегрэ не тронул второй бокал, но доел все оливки. Сидел, уставившись в глубину бара, смотрел на стоящие ровно стулья, на спускающиеся вниз ступеньки. Казалось, он видит их всех. Всех, кто был здесь в понедельник вечером, когда в голубом платье и бархатной пелеринке, с вышитой серебром сумочкой в руке, появилась в дверях Луиза. На лбу у него появилась глубокая складка. Пару раз он было открывал рот, чтобы что-то сказать, и оба раза передумывал.
Прошло минут десять Бармен имел достаточно времени, чтобы закончить завтрак, смести со столика крошки хлеба и допить кофе. Затем он взял сомнительной чистоты тряпку и принялся стирать пыль со стоящих на полке бутылок. В это время появился Жанвье.
— Лоньон у телефона, патрон. Поговорите с ним.
— Это лишнее. Скажи ему, чтобы возвращался.
Жанвье заколебался. Он не верил своим ушам. Он смотрел на комиссара, словно спрашивал: «А вы хорошо подумали, патрон?» Потом привычка подчиняться Мегрэ все-таки взяла верх и, повернувшись на каблуках, он бросил.
— Ладно.
Альберт будто не слушал, о чем они говорят, но лицо его окаменело. Он отрешенно перетирал бутылки и, хотя стоял спиной к комиссару, отлично видел его лицо в зеркальце между полками
Когда Жанвье вернулся, Мегрэ спросил его:
— Ну как, протестовал?
— Начал было что-то доказывать, но не закончил и смирился: «Если это приказ.»
Мегрэ слез со стула, запахнул пальто.
— Собирайся, Альберт, — коротко сказал он.
— Что?
— Я сказал: собирайся. Поедем на набережную Орфевр.
Бармен, казалось, не понимал:
— Я не могу оставить бар…
— Неужели у тебя нет ключа?
— Чего месье от меня хочет? Я рассказал все, что знаю.
— Хочешь, чтобы тебя повели силой?
— Иду. Но…
Всю дорогу он молча сидел один на заднем сиденье. Смотрел прямо перед собой, как человек, который старается что-то понять, но не может. Жанвье тоже молчал. Мегрэ попыхивал трубкой.
— Вылезай.
Комиссар приказал ему идти вперед. Идя за ним, спросил помощника:
— Сколько сейчас в Вашингтоне?
— Должно быть, восемь.
— Закажи разговор. Пока соединят, будет около девяти. Свяжись с ФБР. Если Кларк на месте, пусть его пригласят. Я хотел бы с ним поговорить.
