Комиссар медленно снял пальто и шляпу.
— Раздевайся.
— Месье может объяснить мне, в чем дело?
— Сколько времени ты провел здесь, когда мы беседовали о золотых слитках?
Альберту не пришлось долго вспоминать:
— Четыре часа.
— Утром во вторник ты ничего не приметил в газетах?
— Фотографию девушки.
— Там была еще одна фотография — трех пройдох, которых называли дыроколами. Признались в три часа ночи. А сидели в этой комнате долго — тридцать часов.
Мегрэ сел и начал раскладывать на столе свои трубки, будто хотел выбрать лучшую.
— А ты раскололся через четыре часа. Мне-то все равно. Нас тут много, мы можем меняться. И времени у нас сколько угодно.
Он набрал номер пивной «Дофин».
— Это Мегрэ. Не могли бы вы прислать бутерброды и пива. На сколько человек?..
Мегрэ вспомнил, что Жанвье тоже не завтракал.
— На двоих. Да, сейчас. Ладно, четыре светлого.
Закурив трубку, Мегрэ подошел к окну и стал наблюдать за машинами и пешеходами на мосту Сен-Мишель.
Альберт достал сигарету, закурил тоже, стараясь унять дрожь в пальцах. Он тянул время, взвешивая все «за» и «против».
— Что вы хотите узнать?
— Все.
— Я сказал правду.
— Нет.
Мегрэ даже не повернулся, чтобы на него посмотреть. Могло показаться, что стоит человек, которому больше нечего делать, как покуривать трубочку и внимательно изучать уличное движение.
Альберт замолчал. Он молчал так долго, что посыльный из пивной уже принес поднос и поставил его на край стола.
Мегрэ открыл дверь в комнату инспекторов:
— Жанвье!
Жанвье явился.
— Соединят минут через двадцать.
— Бери. Это нам принесли.
И одновременно дал ему знак, чтобы пошел есть в свою комнату. А сам сел поудобнее и тоже занялся едой. Они поменялись ролями. Теперь ел Мегрэ, а Альберт смотрел. Казалось, что комиссар совершенно забыл о нем, что он целиком поглощен едой и пивом. Взгляд его бродил по разложенным на столе бумагам.
— Вы настаиваете на своем, месье?
Мегрэ кивнул с полным ртом.
— Месье думает, что я расколюсь?
Мегрэ пожал плечами, давая понять, что ему это безразлично.
— Почему вы дали приказ Растяпе возвращаться?
Мегрэ усмехнулся.
Альберт с бешенством раздавил в руке сигарету. Наверное, обжег себе пальцы, потому что выругался:
— Дерьмо!
Он не мог сдержать волнения. Встал, подошел к окну и, прижав лоб к стеклу, стал смотреть на улицу. Потом он решительно повернулся. Его нервозность исчезла, напряжение спало. Без разрешения он глотнул пива из стоящей на подносе кружки, вытер рот и сел. Это была последняя демонстрация характера и независимости.
— Как вы догадались?
Мегрэ спокойно ответил:
— Я не догадывался. Я знал это с самого начала.
Глава девятая,
в которой оказывается, что лестница может играть важную роль, а дамская сумочка — еще более важную
Мегрэ попыхивал трубкой и молча смотрел на Альберта. Можно было подумать, что он держит паузу, как актер, чтобы придать больший вес словам, которые произнесет через мгновение. Но он не играл. Лицо бармена расплылось у него перед глазами. Мыслями комиссар был с Луизой Лабуан. Все то время, проведенное в баре на улице Этуаль, пока Жанвье ходил вниз звонить, Мегрэ пытался вообразить себе, как она заходит в переполненный бар, одетая в бедненькое вечернее платье и бархатную, не подходящую к платью, накидку.
— Видишь ли, — заговорил он в конце концов, — на первый взгляд твоя история безупречна, слишком правдоподобна, и я бы в нее поверил, если бы не знал эту девушку.
Удивленный Альберт не мог удержаться от вопроса:
— Так вы ее знали?
— Сейчас могу сказать, что знаю ее хорошо.
Даже сейчас, говоря это, комиссар видел, как она прячется под кроватью у мадемуазель Поре, как ссорится с Жанной Арменье в квартирке на улице Понтье. Он ходил вместе с ней из скучной комнатенки на улице Абукир в магазин на бульваре Мажента, где она работала на улице при любой погоде. Он мог бы дословно повторить каждую фразу о ней. И то, что рассказала консьержка, и то, что поведала вдова Кремье. Он видел, как она входит к «Максиму» и как через месяц пробирается между веселыми гостями в «Ромео».
— Во первых, она не села около стойки. Чувствовала себя не в своей тарелке, так как все глазели на нее. Сразу было видно, что на ней поношенное платье. Во-вторых, она не заказывала мартини. Это твоя ошибка. Ты думал, что она такая же, как все твои посетительницы, и когда я спросил, что она пила, ты без колебаний ответил: «Мартини».
— Она ничего не пила, — признался Альберт.
— Она также не спускалась вниз, чтобы прочитать письмо. В таких барах, как твой, куда приходят только завсегдатаи, над лестницей нет никакой надписи. А если бы она и была, я сомневаюсь, что девушка набралась бы храбрости идти на виду у толпы подвыпивших мужчин. Газеты не опубликовали подробные результаты вскрытия. Было написано только, что в желудке убитой находился алкоголь, но не уточнялось, что это был ром. А коктейль «мартини» делается из джина и вермута.
Мегрэ не торжествовал. И быть может, потому, что думал о Луизе. Говорил вполголоса, как бы самому себе:
— Ты отдал ей письмо?
— Отдал.
— Хочешь сказать, конверт?
— Да.
— А в нем был лист чистой бумаги?
— Да.
— Когда ты открыл письмо?
— Когда убедился, что Джимми сел в самолет, улетающий в Штаты.
— Ты ездил за ним в аэропорт?
— Да.
— Зачем? Ты еще не был в курсе дела?
— Если выпущенный из тюрьмы человек путешествует через океан только для того, чтобы сообщить девчонке какое-то известие, там должно быть что-то важное.
— Письмо у тебя?
— Я его уничтожил.
Мегрэ верил, что Альберт уже не лжет.
— Что было в письме?
— Что-то в этом роде: «Может быть, до сих пор я мало о тебе заботился, но когда-нибудь ты поймешь, что это только ради тебя. Что бы ни говорили, не суди меня сурово. Каждый сам выбирает себе дорогу, часто тогда, когда еще не может понять, что хорошо, а что плохо, а потом бывает уже поздно. Можешь доверять тому, кто отдаст тебе это письмо. Когда ты получишь его, меня уже не будет в живых. Пусть это тебя не огорчает, я уже в том возрасте, когда пора умирать. Успокойся, так как с этого времени ты забудешь, что такое нищета. Как только сможешь, получи заграничный паспорт и поезжай в США Бруклин — одно из предместий Нью-Йорка, ты, наверное, проходила это в школе. Там, по адресу, указанному ниже, найдешь маленькую швейную мастерскую. Хозяин ее — поляк по фамилии…»
Альберт замолчал Мегрэ жестом приказал ему продолжать.
— Не помню…
— Нет, помнишь.
— Ладно! «…по фамилии Лукашек. Пойдешь к нему. Покажешь ему свой паспорт, и он даст тебе значительную сумму наличными…»
— Это все?
— Там было еще что-то сентиментальное, но я не запомнил.
— Помнишь адрес?
— Да. Тридцать седьмая улица, № 1214.
— Кого ты втянул в это дело?
Альберт снова замолчал, но Мегрэ не спускал с него сурового взгляда.
— Я показал письмо приятелю.
— Кому?
— Бьянки.
— Он все еще живет с Большой Жанной?
Полиция подозревала, что Бьянки встал во главе корсиканской мафии. Мегрэ арестовывал его добрых десять раз, но только один раз удалось довести дело до суда. Тогда ему дали пять лет.
Комиссар встал и открыл дверь в соседнюю комнату.
— Там есть Торранс?
Через минуту молодой инспектор появился на пороге.
— Возьми с собой двоих или троих. Но сначала узнай, живет ли еще Большая Жанна на улице Лепик. Есть шанс, что у нее ты найдешь Бьянки. Если там его нет, постарайся как-нибудь узнать, где его найти. Будь осторожнее — он вооружен.
Альберт слушал это с равнодушным видом.
— Давай дальше.
— Что вы еще от меня хотите?
— Бьянки не мог послать в Штаты кого попало, чтобы пойти к Лукашеку и взять деньги. Он понимал, что поляк имеет четкие указания и потребует паспорт.
